Востриков обреченно смотрел из окна машины. Он очень устал за сегодняшний день, а тут еще Похлебкин тарахтит, аж голова раскалывается. Так он мужик нормальный, но глуповатый. Нет, для партии он, конечно, находка. Красив, импозантен, брутален, обаятелен – женщины в восторге. Внимателен, вежлив, услужлив – старушки это ценят. Спокоен, выдержан, а самое главное, не обидчив. Тот, кто участвует в ток-шоу, прямых линиях и тому подобных политических передачах, знает, как это важно. Последнюю «Сатисфакцию», ух, как блестяще провел! Одна беда – болтлив. Вон и сегодня мелет что-то и мелет, и даже внимания не обращает, что Востриков молчит. Наконец они подъехали к офису, который был вотчиной Антона Семеновича. Здание было старинным, с трехгранным эркером, угловой башенкой, французским балконом и колоннами. Один бог знает, чего стоило заполучить такой дом в собственность! И в какую копеечку эта покупка обошлась. Но это было очень хорошее приобретение. Антон Семенович любил этот дом, пожалуй, даже больше, чем собственный. Здесь он был хозяином, в отличие от личного особняка, в котором царствовала его супруга. Эмма Эльдаровна любила роскошь, поэтому в интерьере дома было много золота, бархата, парчи, ковров – все в ее вкусе. И постоянный сандаловый запах. Востриков его не выносил, но спорить с женой не решался. В центральном офисе ремонт сделали новомодный, сплошной минимализм. Это Похлебкин настоял. Светлые стены, низкая мебель, картины в стиле кубизм…Скукота и выхолощенность. А вот свой офис Востриков обставил по-другому. Сам он был невысокого роста, но любил все крупное и массивное. В углу кабинета стоял громоздкий шкаф с книгами, около него овальный чайный столик в стиле ампир, глубокие кресла… На окнах висели тяжелые портьеры, добавляющие кабинету основательности. Письменный стол красного дерева был покрыт зеленым сукном. На нем, помимо документов, всегда лежал увесистый старинный фолиант с золотым обрезом. Антон Семенович, когда его никто не видел, аккуратно открывал книгу и через лупу рассматривал узорную вязь, сплошь покрывающую старинные страницы. Он представлял себя аристократом, сдержанным, великодушным, который после вечернего чая садится за стол и рассматривает библиографические ценности баснословной стоимости. Хотя, для аристократа цена не должна иметь значения… Ну, значит, просто рассматривает уникальные издания, за которые на «Сотбис» можно было бы получить… Нет, стоп. Он – аристократ. На нем шелковая домашняя куртка со стеганым воротником, на столе сигара, коньяк… Еще Антон Семенович собирался купить настольную лампу с абажуром из зеленого стекла, тогда его представление о том, как должен выглядеть кабинет, будет полностью воплощено в жизнь. Шофер Руслан открыл перед Востриковым дверь машины. Антону Семеновичу очень нравилось ощущать себя значимым, важным, статусным. Удивительно, что Похлебкин был ко всему этому равнодушен. Востриков выбрался из автомобиля на свежий воздух, поднял голову к небу и сладко потянулся. Как хорошо все-таки! Хорошо, даже несмотря на все беды, свалившиеся на их партию. Да что там говорить, они были к этому готовы. Ну еще бы! В политику пришли! Ничего, скоро выборы, и неприятности рано или поздно закончатся. Но пока неприятности заканчиваться не собирались. В фойе его любимого офиса около самого входа лицом вниз лежал охранник. Антон Семенович по-бабьи взвизгнул и тут же этого устыдился. Он до ужаса боялся покойников и поскольку вокруг головы секьюрити была лужа крови, решил, что тот мертв. Надо было немедленно что-то делать, хотя бы дать распоряжение о том, чтобы вызвали скорую. Но его словно заморозило: руки онемели, язык не слушался, тело задеревенело. Как в замедленном фильме он видел, что Похлебкин ринулся к лежащему, присел, приложил пальцы к шее, на секунду замер, а потом махнул рукой – жив, мол! И тут тепло стало возвращаться к Вострикову: сначала потеплели руки, и он смог ими пошевелить, потом ноги, и у него получилось одну за другой оторвать их от пола, потом кровь медленно прилила к голове. Он повел головой из стороны в сторону и почувствовал, что пришел, наконец, в себя. – Вызывай неотложку, Олег, – сказал он. – Уже, – Похлебкин оторвал телефон от уха, и Востриков услышал раздающиеся оттуда длинные сигналы вызова. Антон Семенович отмер и на плохо гнущихся ногах пошел в свой кабинет. Там было все перевернуто, папки разбросаны, бумаги разорваны. А его великолепная мебель была раскурочена самым вандальским образом: у шикарных кресел отломаны спинки, стол валялся на боку, две его ножки были разбиты в щепки, в секции не осталось ни одного целого стекла. Востриков так же медленно подошел к валяющемуся среди разгрома фолианту, поднял его и прижал к груди. Тот не пострадал, и это придало Антону Семеновичу уверенности. Зашел Похлебкин, увидев раскардаш, протяжно свистнул. Востриков сейчас больше всего боялся слов сочувствия, а от Олега Витальевича этого можно было ожидать. «Ведь ни грамма такта нет у человека», – подумал он с досадой. Но вопреки ожиданию, тот молча прошел по кабинету, спросил: «Полицию звать будем»? И, получив отрицательный ответ, вдруг скинул с плеч пуловер и засучил второй рукав. А потом принялся за дело. Полностью разбитые стулья он скидывал в одну кучу, те, которые были в более-менее приличном состоянии, поднимал и ставил к противоположной стене. Антон Семенович некоторое время смотрел, как Похлебкин работает, а потом, словно очнувшись, положил драгоценную книгу на подоконник и стал ему помогать. – Ну все, забрали Трофимыча, – сказал водитель, подходя к кабинету. – Башка проломлена конкретно, не знаю, как выкарабкается. Зашел внутрь, вытирая руки, увидел разгром и виртуозно выругался. – Ой, простите, Олег Витальевич, Антон Семенович, – стал извиняться он, – матюгнулся, но уж больно неожиданно все это. Это че, грабеж что ли? Или че? – Ладно, Руслан, ты иди. Мы тут сами разберемся, грабеж или че, – махнул рукой Востриков. – Олег, позвони Торопову, пусть пулей сюда. Одна нога здесь, другая там. Хорошо, хоть больше никого в офисе не было, – запоздало порадовался он. – А, может, помочь чего? – не уходил шофер. – Ну как же, вы работаете, а я домой пойду? – Иди, иди, мы тут сами… – Ну, как знаете, – и Руслан, попереминавшись с ноги на ногу, наконец, ушел. – Ладно, Семеныч, присядьте. Похлебкин поставил перед Востриковым уцелевший стул. Потом вышел в смежную с кабинетом комнату, которая служила переговорной. Позвякал там, побулькал и вышел с двумя стаканами. Один протянул Вострикову, второй пригубил сам. – Да, это, пожалуй, то, что надо, – Антон Семенович в два глотка осушил фужер. Хотел найти носовой платок, похлопал по карманам и, не найдя его, вытер шею рукавом рубашки. – Ну-ка плесни еще, а то все никак в себя прийти не могу, – обратился он к Похлебкину. – Да ладно, Семеныч, бросьте! – попытался успокоить своего начальника Олег Витальевич. Востриков ненавидел панибратство, и признавал только, когда его называли по имени-отчеству. Но сегодняшняя фамильярность Похлебкина его, наоборот, успокоила. Это прозвучало очень по-домашнему и сделало навалившиеся проблемы не такими страшными. Вскоре пришел Торопов. И не просто пришел, а вбежал. Увидев разгром, быстро спросил: – Все живы? – Живы, только Трофимыча по голове крепко приложили. Скорая увезла. Вот разгребем здесь все и поедем к нему в больницу, – сказал Олег Витальевич. Востриков в который раз за сегодняшний день удивился Похлебкину. Зря он, все-таки, думал о нем несерьезно. Хлыщом считал. А этот хлыщ вмиг разрядил обстановку, начав ликвидировать последствия налета. И об охраннике беспокоится, в больницу к нему ехать собрался. «Пожалуй, я его недооценил», – с теплотой подумал Востриков. И, обратившись к Торопову, сказал: – Давай, Сергей, ищи себе целый стул, садись. Олег, налей ему тоже, а то от нашего разговора ему плохо станет. Когда все уселись, кто на что мог, Востриков, немного поколебавшись, принес из другой комнаты злосчастный пакет, полученный Тороповым в «нехорошей квартире» и бросил его Сергею на колени. – Это что, тот самый? – спросил он. Востриков кивнул. – Мой, вроде, пухлее был, – засомневался Сергей. – Ну так мы его на диету посадили, – пошутил Востриков. – А если серьезно, там деньги еще были, мы их временно изъяли. Да ты вопросов лишних-то не задавай, смотри бумаги. Торопов запустил руку внутрь пакета и достал несколько исписанных листов. – Ну, фамилии, фамилии, цифры, цифры… Это то, о чем вы говорили? – спросил Торопов, разглядывая бумаги. – Да, дорогой мой, то, о чем я говорил. Это и наше спасение, и наша беда. Здесь имена, напротив них суммы и рядом пояснение, за что. Ну вот, например, смотри, – Востриков взял из рук Торопова листок и ткнул в него пальцем, – Андрей Игоревич Сливочкин. Ему положено 1000 евро, Петр Петрович Ташков, рядом циферка 500, а вот Гурий Тимофеевич Аверин должен получить целых 3000 условных единиц. – Подождите, так Аверин – это же… – начал было Похлебкин. – Правильно, Гурий Тимофеевич – замначальника полиции. А Сливочкин работает в убойном отделе, Мефодьев – участковый и т. д. и т. п. – Востриков расстегнул вторую пуговицу рубашки и пятерней вытер пот со лба. – На следующей странице люди из мэрии, а еще на следующей и того выше. – Получается, что этот пакетик приготовил Невзоров. Ну не сам, конечно… А деньги из этого пакетика его посланник, за которого приняли меня, должен был раздать людям из этого «отчета о взятках». Прямо по списку, – ошарашено сказал Торопов. – И теперь они все у Невзорова на крючке? – Можно и так сказать. «Отчет о взятках», – хмыкнул Востриков. – Я ж говорил, что это бомба! – азартно потер руки Похлебкин. – Как рванет – мало не покажется! – Ага, вот именно, бомба! Тут такие люди в списке, что нас в покое не оставят. Думаете, почему они мебель разбили? Ну, не нашли бумаги, так зачем мебель крушить? – Для устрашения? – предположил Торопов. – Вот именно, это черная метка. Они взорвали машину Сергея, причем рвали конкретно, чтобы убить. Потом эта девочка, Назира. А теперь офис. И этого своего пришили, который бумаги ошибочно Сергею передал. – А Назира-то при чем? – удивился Похлебкин. Востриков развел руками: – Вот этого я не знаю. Вдруг они таким образом хотят показать, что так будет с каждым? Востриков плюхнулся назад на стул. – А я вот голову сломал, откуда они узнали, что пакет передан мне? Ведь меня никто, кроме этого нарика, не видел! – повысил голос Торопов. – Во всяком случае в коридоре, когда он мне сверток сунул, никого не было. – Да кто ж его знает! У них такие связи, что, кого хочешь, найдут, – Антон Семенович безнадежно махнул рукой. – Хотя, конечно, это очень важно узнать. А в том притоне точно никого больше не было? Востриков побарабанил пальцами по стакану. – Я не видел ни единого человека, – подтвердил Сергей. – Тогда не знаю. Мистика, – развел руками Антон Семенович. – Или дело в чем-то другом, а не в пакете? – И что нам делать-то? Нас или всех поубивают, или взорвут вместе с офисом, – как-то буднично сказал Торопов. – Нужно вернуть этим головорезам документы и деньги из свертка, – задумчиво протянул Антон Семенович. – Да нет, вы что?! – Похлебкин укоризненно покачал головой. – Если вы отдадите бумаги, то ничто не помешает им нас убрать как можно скорей. Пока бумаги у нас – мы живы. Востриков в который раз удивился Похлебкину. Воистину сегодня день открытий. – А если сделать так? Во время «Сатисфакции» Антону Семеновичу сказать с экрана телевизора что-то такое, чтобы эти бандиты, когда будут передачу смотреть, поняли, что бумаги у нас. Но мы их в ход пускать не будем, если они нас не тронут, – Олег Витальевич говорил легко и непринужденно. – А если они не будут нас смотреть? – спросил Востриков зачарованно.