– Будут, еще как будут. Ведь мы в любой момент можем обнародовать данные. Поэтому смотреть будут. А тут вы выступаете и так аллергично им говорите о том, что мы не хотим войны, – радостно закончил свою мысль Похлебкин. – Аллегорично, а не аллергично, – задумчиво поправил Востриков. – Надо же, мне такое в голову не пришло. – Ну вот. А бумаги мы оставляем себе на случай страховки, – проигнорировав похвалу, продолжил Похлебкин. – Надо только речь составить так, чтобы они доперли. – Да ты молоток, Олег Витальевич, – фамильярно постучал его по плечу Востриков. – Если все получится, то мы, наконец, вздохнем спокойно. – А чего ж не получится? – удивился Похлебкин. – Скоро «Сатисфакция». Надо просто хорошо подготовиться. – Решено, – Востриков хлопнул себя по коленям и встал. – Вызывай службу безопасности, Олег. Это их площадка. Нам здесь больше делать нечего. Глава 27 Никогда еще в Кириной жизни не было такого насыщенного эмоциями дня и, возможно, не будет. С утра она поехала в больницу к Макару Евграфовичу. Он держался молодцом, врачи разрешили ему понемногу ходить, и по этому поводу старик пребывал в прекрасном настроении, даже пытался шутить. Перед ее уходом к Самохину заявились Кацы. На сей раз Софья Борисовна была в платье до пят и с холщовой сумкой через плечо, отчего походила на странницу – правда очень упитанную – только посоха не хватало. Соломон Исаевич, напротив, был одет щеголевато, с претензией на изящество. Но эта щегольская одежда ему не просто не шла, а наоборот, вступала в диссонанс с его внешностью. Стали бросаться в глаза и свернутый набок нос, и ярко выраженные надбровные дуги, и выступающая вперед нижняя челюсть. Увидев Киру, Кацы растерялись, чему она немного удивилась. Может, думают, что она рассказала Макару Евграфовичу, как они хозяйничали у него дома и называли себя наследниками? Киру очень беспокоил факт подмены таблеток. Как говорится, ищите, кому выгодно. А выгодно только этой странной семейке. По-видимому, старик составил на их имя завещание, вот они и надумали ускорить процесс получения наследства. Такая с виду потешная пара, безобидная… Хотя, может, Кира напраслину на людей возводит. Но рисковать не хотелось. – Макар Евграфович, я ухожу, – она осторожно поцеловала старика в восковую щеку. – Можно я скажу пару слов вашим опекунам? Хочу, чтобы они за вами лучше следили. – Ну что ты, Кирочка, – задребезжал он еле слышным голоском, – они за мной следят. – Но все же. Можно вас на секундочку, Софья Борисовна? – Кира осторожно потянула ее за рукав. В глазах Кац мелькнула паника, но она пошла за Кораблевой, как крыса за Гамельнским дудочником. – Я пока не рассказала Самохину о ваших художествах, – сказала Кира после того, как они вышли из палаты, – но таблетки на экспертизу отдала. Софья Борисовна дернулась, но Кораблева сжала ее локоть, и та мгновенно успокоилась. Кира с удивлением поняла, что приятно чувствовать, когда ей подчиняются. – Вам понятно? – Кац еле заметно кивнула головой. – Если с Макаром Евграфовичем что-нибудь случится, хоть малейшее ухудшение его состояния, я прямиком иду в полицию, где узнают не только результаты экспертизы таблеток Самохина. А так же и про других ваших опекаемых, которые точно так же съели не те пилюли. – Вы о чем? – одними губами прошептала Софья Борисовна. Она вдруг побледнела, и сразу стали заметны и морщинки, и дряблость кожи, и сеточки капилляров на ее щеках. – Вы знаете, о чем я, – твердо взглянула на нее Кира. – Но он человек старый, мало ли чего, – снова чуть слышно произнесла жена доктора. – Так вот вы и постарайтесь, чтобы не случилось этого «мало ли чего». – Девочки, что вы там так долго шепчетесь? – спросил Соломон Исаевич, выглядывая из палаты. Несмотря на игривую интонацию, глаза его тревожно бегали. – Все-все, мы уже закончили, – сказала Кира, отходя от полуживой Софьи Борисовны. Кира вышла из больницы, размышляя о метаморфозах в поведении Кацев. Почему они вели себя не так, как всегда? Куда подевалась их заносчивость и гонор? Но она ничего не успела придумать, потому что зазвонил телефон. Кораблева решила, что это снова таинственный молчун. Звонки с молчанием раздавались практически каждый день. Она к ним привыкла, перестала тревожиться и даже стала их ожидать. Но звонили из офиса «Мегрэ». – Кира Анатольевна, у нас для вас хорошие новости. Мы нашли вашего отца, – с расстановкой произнес Роман. Кораблева внезапно лишилась воздуха, сердце ухнуло вниз, ударило куда-то в район солнечного сплетения, да так, что Кира согнулась. Потом так же резко рвануло вверх в район горла, затем вернулось на место и учащенно забилось. – Какого отца? – спросила она жалобно, одновременно радуясь этому событию и боясь его. «Какого черта я начала вытаскивать скелеты из шкафа?! Зачем мне это было нужно? Кто он? Какой он? Нужна ли я ему? Может, он маргинал, интересы которого сжались до размеров бутылки? Или давно и счастливо женатый человек с кучей любящих его отпрысков, и мне в его раю нет места?» – заметались в панике Кирины мысли. – Успокойтесь, госпожа Кораблева, – усмехнулся Роман. – Мы нашли Вашего отца. Ну на девяносто девять процентов вашего. И Кира опять запаниковала. Что означает «на девяносто девять процентов»? Значит, все-таки существует вероятность в один процент, что это не ее папа? Роман продолжил: – Приезжайте к нам. Я вам все расскажу, и тогда решим, что нам делать дальше. – А может, вы расскажете поподробнее сейчас по телефону? А то я пока доеду… Сыщик засмеялся: – Бросьте, что по телефону расскажешь? Приезжайте, – и положил трубку. Кире вспомнился еврейский анекдот: Телеграмма Рабиновичу: «Волнуйтесь. Подробности письмом. Цукерман». Телеграмма Цукерману: «Что случилось? Волнуемся. Рабинович». Телеграмма Рабиновичу: «Волнуйтесь. Кажется, умер Моня. Цукерман». Телеграмма Цукерману: «Так кажется или да? Волнуемся. Рабинович». Телеграмма Рабиновичу: «Пока да. Цукерман». Вот так и у нее «Волнуйтесь. Подробности письмом». Кира вскочила в подъехавший микроавтобус, управляемый шофером-кавказцем, бесшабашно сверкающим черными глазами. Хотя обычно она частные маршрутки избегала. Машина рванула с места, дымя резиной. До «Мегрэ» они доехали за несколько минут. Шофер несся так, словно торопился на тот свет. Он проскакивал на желтый свет светофора, резко тормозил, обгонял машины по встречной полосе, пересекая сплошную линию. В салоне царило напряженное молчание. Пассажиры прониклись торжественностью момента, думая, что скоро предстанут «пред очи Господа». Бабулька на переднем сиденье истово крестилась, пожилой мужчина сидел, прикрыв веки и шевеля губами – видимо, молился. Кира, которая ни высоту, ни скорость не любила, зажмурила глаза и думала о том, что так и не успеет узнать, кто ее отец. И тут же всплыла навязчивая, словно комар, мысль об Эмиле. Интересно, а он расстроится, если с ней что-то случится? Наконец, маршрутка резко затормозила, пассажиров швырнуло вперед, они заголосили, стали хватать падающие авоськи. И как только открылись двери, бросились вон из микроавтобуса, расталкивая друг друга локтями. Кира вышла последняя. С трудом, на деревянных ногах спустилась с подножки, немного постояла, пытаясь унять сердцебиение, и двинулась в детективное агентство. Роман встретил ее, раскинув руки так широко, будто пытался обнять весь мир. Настроение у него было прекрасным: – Кирочка! У нас сегодня поистине счастливый день. Завершены два сложнейших дела. Еще и ваш папа нашелся. Давайте пройдем в мой кабинет, там как-то уютнее. Кира присела на предложенный ей стул ни жива ни мертва и приготовилась слушать. Алиса Кораблева, Кирина мама, пришла работать на завод «Электростроймонтаж» сразу после института. И тут же познакомилась с Кареном Миликяном, который трудился там инженером-конструктором. В те годы ценились мужчины накачанные, в моду только-только вошел культуризм. Джинсы, батники, длинные волосы и мускулистый торс – вот признаки истинного мужчины семидесятых. А Карен был совсем другим: высокий, крупный, даже полный, волосы подстрижены коротко, на военный лад. На работу ходил в костюме, никаких фарцовых вещей не носил – такое, казалось, его вовсе не занимало. И тем не менее, женщины завода не давали ему прохода. Наверное, причиной бешеного успеха у дам был его веселый и легкий характер. Алиса влюбилась в него, как кошка. Скоро для всех стало привычным видеть их вместе. Любая особа женского пола, которая подходила к Миликяну ближе, чем на расстояние вытянутой руки, натыкалась на враждебный взгляд его спутницы. По этой причине поклонниц вокруг него скоро совсем не осталось. – Я просто не представляю, чтобы моя мама могла испытывать такие сильные чувства! – удивилась Кира. – Но только причем здесь Карен? Я ведь Анатольевна. Это во-первых. А во-вторых, моя мама, как бы помягче выразиться, шовинистка. Поэтому давайте оставим мамину первую любовь и перейдем к делу. Потому что я очень волнуюсь и просто не вынесу долгих разговоров. – Кира, потерпите, я начал рассказ не «от печи», а с самой сути. Через некоторое время Алиса привела Карена к себе в дом, чтобы познакомить с мамой. И счастье закончилось. Мать невзлюбила его с первого взгляда. Кира горько усмехнулась. Оказывается, ее мама в молодости пережила такой же прессинг со стороны Кириной бабушки, какой устроила потом своей дочери. А Роман тем временем продолжал: – Ваша бабушка Нина сделала так, что жизнь дочери и ее возлюбленного превратилась в ад. Она интриговала, ссорила, срывала их встречи. Так продолжалось до, – Роман заглянул в свои записи, – 7 декабря 1988 года. В этот день в 11 часов 41 минуту по местному времени Армении на северо-западе республики произошло землетрясение. За полминуты страшные подземные толчки до основания разрушили город Спитак. Сила толчков была более одиннадцати баллов по 12-балльной шкале. По официальным данным в этот день в Армении погибло почти 150 тысяч человек. Около двадцати тысяч превратились в инвалидов и более полумиллиона остались без крыши над головой. – Какой кошмар! – только и смогла сказать Кира. – Да, Кира, кошмар. Карен, как только узнал об этом, бросился на самолет и полетел домой. Он родился и жил в Спитаке, потом уехал учиться в Ереван, но вся родня осталась там, где случилась беда. Мобильных телефонов тогда не было, и он позвонил из таксофона аэропорта своей любимой Алисе. Но трубку сняла ее мать. Сбивчиво объяснив причину своего срочного отъезда, Карен отбыл на родину. То, что он пережил, не объяснить словами. Во время землетрясения он потерял практически всю семью. На его глазах извлекли из-под обломков тела родителей, брата, сестры, которая ждала ребенка, достали пятилетнего племянника. Тот оказался жив, но сильно ранен. Это был единственный выживший из большой, дружной и веселой семьи Миликянов. За пару дней Карен поседел и в тридцать лет превратился в старика. Роман рассказывал, Кира слушала и все отчетливей понимала – вот где настоящая беда. И только она дает право человеку чувствовать себя несчастным. А у нее что за горе? Подумаешь, бедненькая какая! Как же – с Эмилом рассталась, с мамой поругалась, зарплата маленькая… Вспоминать стыдно. Роман тем временем продолжал: – Звонить было неоткуда, все разрушено. Как-то раз он вырвался в Ленинакан и уже оттуда позвонил Алисе. Но трубку снова сняла ее мать. Она просила больше их не тревожить, сказала, что ее дочь выходит замуж. Больше он и не тревожил. – Как?! Как замуж? – растерялась Кира.