– О господи, Миша! Что ты так разоряешься?! – всунулась в дверь растрепанная голова его сестры. И не дождавшись ответа, нырнула назад. – Убили. А тебе что, дружок твой Селиванов разве не рассказал? – Алла снова не удержалась от колкости. – Какой он мне дружок? – с досадой сказал Михаил. – Он же теперь птица высокого полета. Да и по политическим мотивам мы с ним разошлись. – Вы с ума посходили все с этой политикой! – возмутилась Алла. – Зачем ее к дружбе примешивать? – Да нет, просто с Селивановым своего мнения быть не должно. Ну а если мне не нравится, когда политические партии финансируются из-за бугра? Мы сами в своей стране со своим дерьмом разберемся. А вы «поучайте, лучше, ваших паучат», – закончил он словами из фильма про Буратино. – И не нравится мне его «Ориентация – Запад». Я по-другому думаю. Но разве ему можно было такое сказать? Так что мы не общаемся. И про Нику я не в курсе. – Убили ее, Миш. Зарезали в ванной. Вот такой кошмар и ужас, – Алла внимательно посмотрела на Михаила, но ни один мускул на его лице не дрогнул. Видимо, и, правда, ничего не знал. – Да, дела, – протянул Клепиков. – А знаешь, я, в принципе, не удивлен. Мне всегда казалось, что она плохо кончит. Алла насторожилась. – Мутная она какая-то была, – продолжил рассказывать Миша. – Денег много всегда хотела. Все, конечно, их хотят, но она постоянно об этом говорила. Просто достала. И как она хочет супер-пупер моделью быть, чтобы много зарабатывать, и как она будет блистать в западных крутых журналах. Но не просто блистать, а блистать, чтобы получать кучу бабок. И про то, что замуж ей нужно срочно за богатея… Короче, допекла она меня своим богатством во как! – и он провел ребром ладони себе по шее. Алла слушала, затаив дыхание, боясь пропустить что-нибудь важное. – И ведь все у нее получилось! – Михаил с досадой хлопнул по столу. – Вот слушай, что расскажу. Как-то раз ночью раздался звонок в дверь. Приперся Артем со своей каланчой. Он был в невменяемом состоянии. Растрепан, растерян, руки дрожат, просто не мужик, а сопля. Он вбежал на кухню и давай шарить по шкафчикам. Потом в холодильнике нашел бутылку водки, зубами сорвал крышку, налил себе полный стакан и залпом выпил. Я офигел. Ты же знаешь, какой Артем эстет. Там всякие Камю, Курвуазье, Мартель… Водку даже не нюхал, а тут такое некомильфо. И Ника сначала тоже была испуганная. А потом посидела, посмолила и успокоилась, даже повеселела. Мишка разломал пирожок и стал задумчиво его жевать. – Так что с ними случилось? – нетерпеливо спросила Алла. – Они мне рассказали, что попали в аварию. Разбили машину, еле выкарабкались. Мужик, по вине которого они перевернулись, скрылся. Они всю ночь у меня сидели, пили, курили, Селиванов плакал. Как баба, честное слово, – с презрением бросил Клепиков. – Правильно, все-таки, Алка, что ты его бросила. Алла изумленно подняла брови, хотела что-то сказать, но промолчала, оценив слегка неуклюжую, но приятную ложь. – Потом они пару недель меня не доставали, и вдруг Ника пришла ко мне одна. Прикинь! Кучинская аж подалась вперед. Вот это да! Одна приперлась! Алле никогда бы такое и в голову не пришло. – И чего она хотела? – Да похвастаться! Она ж чувствовала, что я ее недолюбливаю, наверное, хотела, чтобы я зубами заскрежетал. Пришла вся такая расфуфыренная, кинула сумку на столик, так, знаешь, небрежно. Потом рухнула на диван, закинула ногу на ногу, раскинула руки на его спинку. Представляешь, какая нахалка?! А потом говорит, что у нее теперь есть бизнес вместе с Селивановым. Какой, правда, не сказала, но была очень довольна собой. От чая отказалась, несколько минут посидела и ушла. Так что точно похвастаться хотела, – подвел итог Клепиков. Алла всегда была не очень высокого мнения о своих умственных способностях. Но даже ей было ясно, что Михаил выдает сейчас очень важную информацию. Поэтому нужно постараться сформулировать свои вопросы так, чтобы они были по существу, а не из праздного любопытства. – Когда была та авария, не помнишь? – спросила она, не зная к какой категории вопросов относится этот. Он по существу или из любопытства? – А как же? Это было 22 июня. В четыре утра. По-моему, три или четыре года назад. – А почему ты день, и даже время помнишь хорошо, а в годе не уверен? – Алла успокоилась и почувствовала себя заправским сыщиком. Вопрос показался ей умным и логичным. – Ну ты даешь, мать! Не поняла, что ли? – он удивился, даже не просто удивился, а очень удивился. – 22 июня 1941 года в четыре часа утра на СССР напал Гитлер, и началась Великая Отечественная война. Кучинская ахнула. Ну надо же, как она опростоволосилась, она же эту дату знает, а вот не сообразила. Михаил тем временем продолжал: – Я еще тогда подумал, что они, как фашисты, в четыре утра в дом ворвались. После этого случая они с Никой стали заходить все реже и реже. Да и отношения у них испортились. Ну а потом Селиванов женился на дочке главы банка. – Интересно, почему их отношения ухудшились после аварии? Какая связь? – Таки это проще пареной репы, – сказала просунувшаяся в комнату с новым подносом выпечки Дора Исаевна. – Во время катаклизмов люди и проявляются. Ходили, миловались, пили, гуляли – и все было хорошо. А как только беда случилась, этот Селиванов ваш и занюнил. Какой же девушке такое понравится? А ты кушай, деточка, кушай. Алла смеялась, отнекивалась, а Дора Исаевна пихала ей с собой курицу, завернутую в промасленную бумагу. – Вот дома покушаешь. Где ж это видано, чтобы у женщины грудь была больше, чем живот? – возмущалась она. – Брюхо к спине приросло, разве ж это красиво? Моду какую завели, полуголодными ходить. Это ж какое здоровье нужно иметь, чтобы на диетах сидеть. Михаил весело переглядывался с Аллой и строил рожи. Они еще немного поболтали, повспоминали прошлое, посмеялись над еврейскими анекдотами, которые Миша рассказывал просто великолепно. Наконец, Алла ушла от гостеприимных хозяев. Сразу же позвонила Сологубовой, чтобы как можно скорее рассказать о том, что она узнала о погибшей модели. А Татьяна Митрофановна была, по мнению Аллы, очень умным человеком – ну еще бы, врач! Глава 29 Кира стояла перед дверью кабинета, на табличке которой было написано «Главный инженер К.С. Миликян», и никак не решалась войти. Роман топтался рядом и ждал, пока Кира соберется с силами. Наконец, перекрестившись, она постучала и взялась за ручку. Человек, сидевший за столом, поднял голову от бумаг и начал медленно вставать. Кира сделала пару неуверенных шагов в его сторону, Миликян тоже двинулся ей навстречу. Наконец, когда между ними оставалось всего пара метров, они остановились и словно замерли. Через мгновенье Карен раскрыл объятья. Кира скользнула в них, и отец обвил ее руками, осторожно, едва до нее дотрагиваясь. Все происходило в полном молчании, и это было сильнее любых слов и радостных возгласов. И было это так впечатляюще, что у Романа кожа покрылась мурашками. Они были невероятно похожи, отец и дочь. Славин уже видел Карена Суреновича и знал, что Кира – точная его копия. Именно это он и имел в виду, когда говорил о ненадобности теста ДНК. Но все равно их похожесть удивляла. Вот ведь интересно – Карен высокий, крупный, смуглый красавец, Кира маленькая, субтильная, русая, а похожи, словно под копирку. Только у Миликяна все ярко, все слишком, а у его дочери черты немного смазанные, но все равно видно – родня. Кира стояла, боясь шелохнуться, и только раздувала ноздри, чтобы впитать, вобрать в себя запах отца. Карен, казалось, не дышал, но вот его объятья стали крепче, и Кира припала головой к его груди. Роман еще немного постоял, а потом тихонько вышел из кабинета. Хотя он мог бы топать слоном, эти двое все равно бы ничего не услышали. А потом был долгий разговор. Миликян рассказал новоприобретенной дочери о Спитаке, о том, как вернулся из ада и увидел свою Алису с коляской и другим мужчиной. Кира об этом уже знала, но одно дело, когда рассказывал Роман, а другое, когда отец. Он говорил с легким акцентом, почти незаметным. И только когда особенно сильно волновался, произношение становилось более выраженным. Кораблева с отцом проговорили до того времени, пока уборщица в коридоре намеренно громко не забряцала ключами. – Все, я поеду к маме. Мне надо ей все рассказать, и немедленно. Она столько лет жила и ничего не знала, всю жизнь думала, что ты ее бросил. Я знаю, что она страдала, поэтому, наверное, и меня не очень любила. Миликян запустил пятерню в волосы и взъерошил их. Его шевелюра была роскошной, густой, вьющейся, но совершенно седой. – Кирочка, поехали вместе, я очень виноват перед твоей мамой. Мне нужно было выяснить с ней отношения, а я, видишь ли, оскорбился. Иногда люди, вместо того, чтобы сказать, что любят друг друга, промолчат из-за какой-то гордости. И все, несчастны всю оставшуюся жизнь. Карен Суренович говорил эмоционально, сопровождая свою речь оживленной жестикуляцией. – Нет, па, сначала я с ней переговорю. Иначе все окончится, так и не начавшись. Ты меня подвези только, если не сложно, а дальше я уже сама. Длинный день продолжался. Миликян щелкнул машинным брелоком, и черный красавец внедорожник басовито пикнул, подмигнув им фарами. Отец вклинил «Тойоту» в поток машин и поехал в сторону Кириного дома, уточнив, на прежнем ли месте они живут. Он вел машину излишне резко, на высокой скорости, но Кире совсем не было страшно. Они ехали и молчали, каждый думал о своем. Наконец, автомобиль въехал в нужный двор. Кира открыла дверцу и увидела, как отец подался вперед, наклонился и пытается через лобовое стекло увидеть их окна. Волнуясь, с колотящимся сердцем, Кира позвонила в родную дверь. Мама открыла ее мгновенно, словно только и ждала звонка. И Кира снова подумала о том, что ее мать несчастна и очень одинока. Алиса Витальевна приходу дочери обрадовалась, даже приобняла ее и провела ладонью по волосам. За чаем она рассказала Кире, что ее уволили с работы. – Представляешь, и это после десяти лет пахоты на этом треклятом предприятии! Только мне исполнилось пятьдесят пять, как сразу Амосов вызвал к себе и все – пожалуйте на пенсию. Сказал, что на меня постоянно поступали жалобы, что я, дескать, как начальник отдела кадров проводила дискриминационную политику по национальному признаку. А они, мол, терпели меня, потому что знали, что мне скоро на пенсию. Просто терпели, – и она смахнула злую слезу. Кира молчала, с мамой не спорила, боялась нарушить хрупкий мир, сложившийся между ними. Наконец, Кира решилась: – Мама, мне нужно тебе кое-что сказать. Я прошу у тебя пять минут, но только, пожалуйста, эти пять минут меня не перебивай. А потом можешь сказать все, что захочешь. – Хорошо, – медленно протянула Алиса Витальевна, – говори. Какую бы ты глупость не сказала, пять минут я вытерплю. Ну вот, мама произнесла это и снова стала собой прежней. Минута душевной близости между ними закончилась. И Кира рассказала о Миликяне очень быстро, только самое главное: как он любил мать, как страдал и жертвой каких драматических обстоятельств стал. Рассказала и о том, как Карен увидел свою любимую с коляской и незнакомым мужчиной. И поскольку бабушка, Нина Анатольевна, сказала, что ее дочь вышла замуж, он решил, что незнакомый мужчина – его счастливый соперник. Кораблева – старшая перебирала пальцами край кофты и казалось, не слышала рассказа. Дослушав Киру до конца, она повернулась и посмотрела дочери прямо в глаза. Ее лицо, всегда такое непроницаемое и немного высокомерное, стало меняться, в глазах появилось что-то человеческое, теплое. Наконец, на ресницах заблестели слезы. А как только Кира сказала, что отец подвез ее до подъезда, пролились водопадом. – Я его так любила, – Алиса Витальевна громко высморкалась в бумажную салфетку, – а мама всегда говорила, что Карен меня обманет. Что все южные такие, добьются своего и в кусты. – А кто был тот мужчина рядом с тобой? – задала Кира мучивший ее вопрос. – Да понятия не имею. Мне сосед частенько помогал спускать коляску. Возможно, Карен, – она запнулась на этом имени, потом улыбнулась, и повторила его уже с улыбкой, – Карен и увидел меня в такой момент. Она некоторое время помолчала, а затем продолжила, словно не решаясь: – Я сегодня хочу остаться одна. А завтра мы вернемся к нашему разговору. Завтра, все завтра. Мне необходимо обдумать и то, что касается твоего отца, и то, что касается тебя. Кира решительно поднялась: – Мам, папа хочет тебя увидеть. Алиса Витальевна закрыла лицо руками: – Завтра, все завтра, – и махнула устало рукой. Кира вышла от матери в приподнятом настроении. Впервые после ее расставания с Эмилом будущее казалось ей прекрасным. Она помирилась с мамой, которая сегодня даже плакала. Ее слезы словно говорили о том, что она нормальная, и сердце у нее живое, совсем не ледяное. А папа… Больше ни у кого на свете не было такого отца: красивого, высокого, умного, доброго, уверенного в себе. И у нее, оказывается, есть брат и сестра. Папины дети. Кира приехала в офис в состоянии абсолютной эйфории. И совершенно не удивилась тому, что дверь оказалась открытой. Небось, Глашка хозяйничает. Кораблева вошла и уставилась на страшный беспорядок в приемной: разбросанные бумаги, выдвинутые полки, разломанная раскладушка… В этот самый момент на ее голову обрушился сильный удар, и она рухнула на пол, словно подкошенная.