Востриков поднялся с очень неудобного дивана, на котором сидел, ожидая участия в очередном ток-шоу. В коридоре, перед дверью студии, он столкнулся со своим оппонентом. Они немного попрепирались, пытаясь пропустить друг друга в открытую дверь, в результате чего пролезли в нее одновременно. Оба были похожи друг на друга, как две горошины в стручке: невысокие, кругленькие, одышливые. Зато их одежда разительно отличалась. У Вострикова она была демократичной: мокасины, джинсы и все та же клетчатая рубаха с закатанным рукавом. Его визави, напротив, был одет пижонисто: синие остроносые ботинки, светло-серый костюм с искрой, из нагрудного кармана которого кокетливо выглядывал шелковый платок-паше. Антон Семенович волновался. Ему предстояли дебаты с одним из лидеров партии «Эверест» Генрихом Иосифовичем Калатозовым. И дело не в том, что тот тертый калач, Востриков тоже не лыком шит. Но перед ним стояла куда более важная задача: необходимо построить сегодняшнее выступление особым образом. Так, чтобы люди, которые крушили его офис, поняли, что полученными компрометирующими материалами «Народная власть» пользоваться не собирается. – Добрый вечер, дорогие зрители. С вами программа «Сатисфакция» и я, ее ведущий, Владлен Сомов. Сегодня у нас в гостях Антон Семенович Востриков – партия «Народная власть» и Генрих Иосифович Калатозов – партия «Эверест». Итак, начнем. Красавец ведущий азартно потер руки. Востриков всегда умел захватывать аудиторию с первых минут. Но сегодня его мысли были постоянно заняты предстоящим выступлением-посылом, поэтому инициативу захватил Калатозов. Он сразу затронул вопрос, посвященный одной из двух бед России, а именно – качеству дорог. Тема была острой, Генрих Иосифович прекрасным оратором, и его рейтинг просто рванул со старта. Антон Семенович вяло попытался поднять проблему коррупции при строительстве дорог, но получилось, что он поддержал своего оппонента, отчего столбик с его результатами стал чуть ли не вдвое ниже шкалы популярности лидера «Эвереста». Это разозлило Вострикова и заставило взять себя в руки, чтобы сосредоточиться на дискуссии с Калатозовым. – Любая партия, стремящаяся к власти, дает нам обещания лучшей жизни, ругает правящую партию и предлагает свой выход из создавшейся ситуации. Пожалуйста, Генрих Иосифович, вам слово. Какова программа «Эвереста»? Что принципиально нового вы можете предложить своему избирателю? – спросил Сомов, обхватив рукой подбородок. Калатозов поерзал на стуле, откашлялся и заговорил. Востриков весь подобрался, слегка прищурил глаза и стал не отрываясь смотреть на визави. У Генриха Иосифовича был острый, мятущийся взгляд оппозиционера и пухлые щеки человека, которого власть никогда не обижала. Антон Семенович знавал таких. Вечная оппозиция. И в советские годы, и в теперешние. Одно время Востриков был дружен с гитаристом группы «Перпетум мобиле», очень популярной в восьмидесятые годы. Молодежь толпами ломилась на их концерты, – еще бы! – музыканты считались диссидентствующими. Антон Семенович очень удивлялся, как им удается собирать целые залы и не иметь никаких проблем ни с властью, ни с пресловутым КГБ, который был им особенно ненавистен. Из восьмидесятых все участники «Перпетум мобиле» вышли с неплохим капиталом и стали служить девяностым – настало их время, они у власти. Как страна это правление пережила, непонятно. Шла братоубийственная война в Чечне, выведенные из ГДР военные маялись без жилья, Явлинский обещал за пятьсот дней восстановить экономику страны, МММ, нищета, талоны, преступность… Беслан, Первомайск, Буденновск… Но, слава богу, в двухтысячные годы страна смогла остановиться на краю пропасти, у самой точки невозврата. И, лежа в пыли, срывая ногти и сбивая пальцы в кровь, стала от этой пропасти по чуть-чуть отползать. И даже голову иногда поднимать. Казалось бы, живи и радуйся. И впрягайся, чтобы быстрее двигаться. Но нет! Нужно снова организовывать протестное движение. Это ведь очень и очень неплохо оплачивается. Калатозов сложил на столе пухлые ручки, сверкнул перстнем и продолжил: – И в кого мы превратились на международной арене?! В страну-изгоя! К нам даже применяют санкции, как к какому-нибудь Ирану или Северной Корее! Ведь из-за нашей, с позволения сказать, политики, к нам применяют меры, от которых страдают простые российские граждане. Я сейчас не говорю о фуа-гра. Я говорю об обыкновенном камамбере, о пармезане, рокфоре, горгонзоле… О хамоне и прошутто, наконец. О тех продуктах, которые были доступны каждому россиянину. И что же теперь? Теперь этих элементарных продуктов просто нет на прилавках! Если так пойдет и дальше, мы вообще скоро на талоны перейдем, как в годы совка, – бросил он с отвращением. – Простите, пожалуйста, я, наверное, не очень в курсе. Вы такой грамотный и умный собеседник, – Востриков сделал подобострастное лицо, – не подскажете, какой вуз вы окончили? Калатозов победно улыбнулся, заглотил наживку и выдал: – Я окончил МГУ в 1975 году. А это, знаете ли, образование! – и он поднял вверх указательный палец. – Ну то есть, учились и оканчивали универ в ужасное совковое время? Бедный человек! Какие кошмары вам, наверное, пришлось пережить во время учебы: поступали, наверняка, по блату, по-другому ведь было нельзя, преподаватели все, как один, из органов, тупые служаки… – Позвольте, – повысил голос визави Вострикова, – вы не передергивайте, не уводите тему в сторону. – Ладно, не буду, – покладисто согласился Антон Семенович, – давайте вернемся к народным продуктам. Как вы там сказали, горгонзола? – Именно, – продолжил Генрих Иосифович, успокаиваясь. – Вы проводили исследования, какой процент населения страдает от закрытого доступа к этим продуктам? – по-деловому спросил Антон Семенович. – Да зачем проводить? Это вы любите бегать с микрофончиками да народ опрашивать по очевидным вещам. И так ясно, что страдают все, кроме тех, у кого язва да гастрит, – Калатозов окончательно расслабился, откинувшись на спинку стула. – Может быть, вы, господин Востриков, лично мониторили данную ситуацию? «Бегали с микрофончиками»? – с ироничной улыбкой спросил Сомов. – Ни в коем случае. Перед нами стояла совершенно другая задача. По всему городу мы открыли пятнадцать приемных партии «Народная власть». Одну из них взорвали, две разгромили. – Вы считаете, что это сделали конкуренты? – оживился ведущий «Сатисфакции». – Ну что вы! – запротестовал Антон Семенович. – Наши конкуренты порядочные люди. И мы тоже порядочные. Если что-то сказали и пообещали, свое слово не нарушаем. И никогда не боремся с конкурентами при помощи компрометирующих материалов, даже если они и случайно попали к нам в руки. Сомов удивленно изогнул бровь. Калатозов напрягся, не понимая к чему ведет Востриков. – Так вот, продолжу. Методы грязной конкурентной борьбы, шантаж, война компроматов – не наш метод. Если у нас и есть какие-либо документы, то мы держим их исключительно в качестве гарантии нашей безопасности. А если кто не верит, может прийти завтра в центральный офис нашей партии и разрешить возникшее недоразумение. Сомов, а вслед за ним и Калатозов вытаращили глаза. Но Вострикову было наплевать. Он сказал то, что должен был сказать, и надеялся, что завтра к ним придет кто-нибудь от Невзорова, и все проблемы останутся в прошлом. Тем более, что после горгонзолы, камамбера и фуа-гры рейтинг Генриха Иосифовича застопорился. – Так вот, – быстро продолжил Антон Семенович, пока никто не опомнился. – Наш мониторинг коснулся совсем других проблем, мучающих людей. Из 1867 обратившихся к нам за это время людей мы смогли помочь 1522 гражданам, что составило 81,52 %. 76 % людей обратились по поводу проблем с ЖКХ. Это вопросы, связанные с нарушением порядка начисления платы за содержание и ремонт жилья – 28 %, с неправильным начислением платы за капитальный ремонт – 18,6 %, с неразберихой по оплате за коммунальные услуги, в том числе в части периодических перерасчетов – 21 %, а также с неисполнением обязательных законов, нормативно-правовых актов в сфере ЖКХ, правил и норм технической эксплуатации жилищного фонда. 12 % граждан обратились по поводу банковских грабительских договоров кредитования, 6,2 % – по невыплачиваемой им зарплате, ну и так далее. Антон Семенович был собой доволен, он видел, как менялся взгляд Сомова – от иронично-насмешливого в начале встречи, недоумевающего, когда Востриков заговорил о войне компроматов, до заинтересованно-уважительного сейчас. – Я протестую и требую сатисфакции, – привстав, взревел Калатозов. – За этими цифрами ничего не стоит. Вы называете их от балды, чтобы произвести впечатление. Где доказательства? – Сатисфакция не принимается, – сказал Владлен Сомов. – Вы тоже, уважаемый Генрих Иосифович, не приводили доказательств потребностей в фуа-гре. – Доказательств у нас хоть отбавляй, – довольно сказал Востриков. – Если они вас действительно интересуют, приходите к нам в центральный офис. Мы дадим подробнейший отчет о проблемах, волнующих людей. Только, к сожалению, к нам не обратился ни один человек по поводу горгонзолы, хамона, и этого, как его, паршуто. – Прошутто, – прошептал подавленный соперник. – Извините, прошутто, – дурашливо поклонился Востриков. Дискуссия продолжалась. Востриков клеймил позором чиновников и казнокрадов, Калатозов ругал увеличение бюджета на военные расходы. – Что, ностальгируете по СССР? Хотите по-прежнему кормить Кубу и всю Африку? Всех, с позволения сказать, прихлебателей? – Генрих Иосифович побагровел, оперся на локти и перегнулся через стол, шипя Вострикову в лицо. – Не понимаю, что в моих словах навело вас на такую мысль? – недоуменно пожал плечами Востриков. – Я ж не из партии Зюганова. – Да все вы одним миром мазаны, – трясся от злости Калатозов. – Не страна, а сплошной позор. Стыдно кому сказать, что в «Рассеи» живу. Милитаристическая держава! Бабок нет, а они все «Тополи» да «Буки» клепают. В Сирию ввязались! По другую сторону международной коалиции воюют! – Позвольте, – вступил в дискуссию Сомов. – Зачем же тогда жить в стране, если вы ее стыдитесь? На свете много достойных и вызывающих чувство гордости стран для проживания. – И вы туда же?! Я был о вас, Владлен, лучшего мнения. Вы меня еще, как Бродского, из страны вышлите, или как Солженицина. Чтобы потом в школе мои труды проходить. Да… как говорится, нет пророка в своем отечестве, – с горечью сказал Генрих Иосифович. – Партия «Народная власть» тему военных расходов не поднимает. Вы хоть подготовились к дискуссии? Знаете, с кем на встречу явились? – возмутился Востриков. – Да не все ли равно. Хрен редьки не слаще, – не успокаивался Калатозов. – «Народная власть»! Какой народ, о чем вы? Разве можно народу власть давать? Дали уже один раз в семнадцатом году. Народом можно только управлять и указывать, куда идти да что делать. Генрих Иосифович плевал ядом, исходил желчью, не слушал собеседника. Людей типа лидера «Эвереста» Антон Семенович глубоко презирал: живут в стране, и неплохо, надо сказать, живут. И им, и внукам хватит. Ну нет же, так и норовят еще немножко отщипнуть. Сам Востриков тоже не белый и пушистый, и далеко не альтруист. И в политику пошел не просто так, а с расчетом. Но слова «после меня хоть потоп» не про него. Все-таки его дети живут в этой стране, да и он никуда уезжать не собирается. «Сатисфакция» еще продолжалась, но рейтинг у Вострикова поднимался, даже когда он молчал. Видимо, «народ» не разделял мнение лидера «Эвереста», что ему, народу, нельзя доверять управление страной. И, в конце концов, Востриков разделал своего конкурента, как говорится, под орех. Глава 33 В офисе «Искры» было непривычно безлюдно. Прием посетителей закончился, а Кира, которая в последнее время здесь жила, лежала в больнице. Возницкий сидел, облокотившись о стол, и пытался обдумать сказанное. – Да… Ефимыч, – наконец сказал он. – Удружил Иван Михайлович, так удружил. – Что значит удружил? – возмутился Торопов. – Я ему позвонил сам, попросил узнать насчет аварии 22 июня. – «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа, Киев бомбили, нам объявили, что началася война», – задумчиво пропел Возницкий. – Будет нам война, Ефимыч, если мы ошибаемся. Я покопаю, конечно, в этом направлении, потяну за ниточку. А там посмотрим, как будет клубок разматываться. – Ты думаешь, что сбитый мужчина – это… Что к нему имеют отношение Николь и Селиванов? – Торопов с трудом подбирал слова. – Ну посуди сам. Четыре года назад, двадцать второго июня сбивают насмерть Григория Водовозова тридцати семи лет от роду. Сбившую его машину так и не нашли. Ясен пень! Если бы автомобиль наехал на сына какого-нибудь начальника, тогда бы полиция носом землю рыла. А так, слесарь Водовозов, кому это интересно. На обуви погибшего обнаруживают микрочастицы серебристой краски. Этой же ночью в квартире Михаила Клепикова появляется парочка, находящаяся в состоянии прострации. Молодые люди говорят, что попали в аварию. На следующий день старший Селиванов, который Игорь Никодимович, заявляет об угоне своей «Мазды». Догадайся с одного раза, какого она была цвета. Сечешь? – Пока секу, – напряженно сказал Торопов. – Тогда слушай другую историю, раз сечешь. Через пару недель Николь рассказывает Михаилу, что у нее бизнес с Селивановым, – продолжил Станислав. – Мои ребята покопали в этом направлении, но никакого бизнеса не нашли. Зато нашли, начиная с августа, регулярные поступления денег на счет, принадлежащий госпоже Нике Петровой, впоследствии Орефьевой. Последнее перечисление она получила прямо перед своей смертью. И оно было гораздо больше обычного. – И что это значит? Какие регулярные поступления? От кого? – спросил Торопов. Возницкий пожал плечами: – Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни, науке об этом неизвестно. Деньги клались на карточку. Наличкой. – Не понял, – сказал Торопов. – Так, может, сама Николь их клала?