Глава 39 Станислав Возницкий, начальник службы безопасности партии «Народная власть», достал с полки свою любимую кружку, сунул в нее два чайных пакетика и подождал, пока закипит вода. Чай он пил крепкий, по цвету больше похожий на нефть. Сердце от него колотилось, как бешеное, кровь бежала быстрее, щедро снабжая мозг кислородом. А значит, и думалось от этого гораздо лучше. Стас был уверен, что читал об этом где-то в интернете. Но когда он захотел продемонстрировать статью супруге, чтобы та не ругалась и не говорила о вредном влиянии такого напитка на организм, заметка как в воду канула. – Ты видишь, какая черная кружка после этого чифиря? Так и с твоими внутренностями происходит. Меня не слушаешь, так у врача спроси! – возмущалась жена. – Да мне так легче размышлять. Мозг прямо пробивает! – возражал он. Но супругу его аргументы не убеждали, поэтому, дабы избегать конфликтов, дома он старался воздерживаться от чаепития. Зато на рабочем месте пил по несколько чашек в день. Он залил чайные пакетики кипятком и стал наблюдать, как сначала потемнела вода на дне кружки, а потом черный колор стал отвоевывать себе все большее пространство, поднимаясь и выдавливая прозрачный цвет наверх, пока от того не осталось и следа. Полчаса назад позвонил Востриков, и едва Возницкий снял трубку, как тот, не приветствуя, встревоженно сказал: – Сейчас к тебе заглянет Борис Львович Голдберг. Адвокат Селиванова. Выслушай его, но ничего конкретно не обещай. Я потом сам приму решение. И осторожно, бога ради, осторожно. – Так, может, ну его, – предложил Возницкий. – Ни в коем случае. Переговори. Интересно, что может быть нужно Голдбергу? Он хитрый лис, с ним ухо нужно держать востро. Не успел Стас пригубить чай, как появился адвокат. Он долго причесывал перед зеркалом редкие волосы, то зачесывал их на бок, то напускал на лоб, то снова возвращал на прежнее место. Видно было, что он обдумывает свою речь. У него даже губы шевелились вслед за движением расчески. Наконец он с силой дунул на гребешок, трубно высморкался, взял в руки портфель и с достоинством двинулся к Станиславу в кабинет. – Многоуважаемый господин Возницкий, у меня имеется до вас очень важное дело. Мой клиент, коим является Артем Игоревич Селиванов, божится, что не убивал госпожу Орефьеву, – сказал Голдберг после того, как сел на стул и пристроил на коленях портфель. – И я не имею никакого основания, чтобы ему не верить. Мне порекомендовали вас, как очень серьезного человека, который может помочь разобраться. – Почему меня, позвольте спросить? Таких «серьезных» людей у нас в городе предостаточно, – пожал плечами Возницкий. – Это да, но серьезных людей, которые умеют держать язык за зубами, не так и много. А серьезных людей, которые умеют держать язык за зубами и при этом находятся в подчинении Антона Семеновича, еще меньше. – Хорошо, что конкретно вы хотите от меня? – сел верхом на стул Станислав. – Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Орефьевой, ну, или хотя бы доказали, что мой клиент ни при чем. – В смысле? – возмутился Возницкий. – Что значит ни при чем? – А то и значит, многоуважаемый. Господин Селиванов утверждает, что он ее и пальцем не тронул, – чуть наклонившись вперед, сказал Голдберг. – Пальцем-то, может, и не трогал, а ножичком пощекотал, – усмехнулся Возницкий. Остроты из серии «черный юмор» среди людей его профессии были делом обычным и помогали не слишком, как говорила его мама, «брать до головы». Однако Голдберг шутку не оценил. Он напустил на себя оскорбленный вид и сделал попытку подняться. Но видя, что Стас никак на это не реагирует, повисел немного над стулом с приподнятым задом и с шумом плюхнулся на сиденье. – Принимаем априори, что Селиванов не виноват. Мой клиент утверждает, что Николь была уже мертва, когда он ее нашел. – Да, неоригинально, – усмехнулся Возницкий. – Каждый второй убийца говорит именно так. Голдберг никак не отреагировал на замечание и продолжил: – Это дает мне право предположить, что Артема Игоревича хотели подставить. – Кто? Кому это было нужно? – с досадой спросил Возницкий. – Это мое предположение и есть та самая причина, по которой я выбрал человека, умеющего держать язык за зубами. Да и господин Востриков мне кое-чем обязан. Между нами говоря, в партии «Ориентация-Запад» намечается раскол, – Борис Львович пожевал губами. – Часть людей образовала оппозицию и мечтает совершить переворот. Но против Артема Игоревича их шансы невелики, вы же знаете его рейтинги. А вот если Селиванова вывести из игры, тогда группа раскольников захватит власть и полностью переформатирует программу партии. Но спонсоры давали деньги под конкретный проект, и гарантом этого выступил мой клиент. Так что, надеюсь, вы понимаете, что дело тут не только в политических амбициях Артема Игоревича. – Да, понятно, – задумчиво протянул Возницкий. – Только почему вы думаете, что виноват кто-то из раскольников? Других врагов нету? – Думать, многоуважаемый, это ваша задача. А моя – высказать вам мои предположения, – с достоинством сказал Голдберг. – Если вы докажете, что мой клиент не виноват, мы сделаем Антону Семеновичу за это прекрасный гешефт. – До выборов осталось не так много времени, и репутация Селиванова потеряна безвозвратно. Даже если мы докажем, что он чист, как слеза ребенка, на его политической карьере можно ставить жирный крест. Как говорится, ложечки нашлись, а осадок остался. И чем дольше все будут думать, что убийца именно он, тем более устойчивым будет этот осадок. – Ничего вы, многоуважаемый, не понимаете в психологии. Да и в политике, уж простите за прямоту. Мы из Селиванова потом мученика сделаем, политического заключенного. Но это потом, – снисходительно сказал Борис Львович. – А сейчас нам нужно, чтобы вы доказали то, о чем мы просим. Возницкий некоторое время молчал, пытаясь сообразить, правду ему сказал Голдберг или это какая-то хитрая политическая игра. Станиславу все это очень не нравилось. Одно дело, когда расследуется обыкновенная детективная история, а тут не понятно – или, правда, помощь нужна, или подстава. Да впрочем, ему-то что переживать, пусть Востриков думает. – Ну хорошо, допустим, – наконец медленно произнес Станислав и пересел за стол. – Но Селиванова никто в убийстве Орефьевой и не подозревал, пока он сам не бросился душить Михаила Клепикова. – Не совсем так, многоуважаемый. В полицию был сделан анонимный звонок от доброжелателя, который сказал, что видел Селиванова, выходящего из квартиры Николь. Так что арест моего подзащитного всего лишь вопрос времени, – со вздохом сказал Борис Львович. – Саму драку мы будем квалифицировать как нападение в состоянии аффекта. Другое дело – обвинение в двух убийствах, Орефьевой и, как ее… – адвокат достал из портфеля блокнот, перевернул несколько страниц, нашел интересующую его запись и закончил, – Назиры Сафиной. – Так мне нужно расследовать убийство двух девушек? – Многоуважаемый, вы не очень внимательны. Я просил вас только за Орефьеву, – с укором сказал Борис Львович. – Но если вы докажете, что мой подзащитный невинен, как херувим, тогда это мне будет, как имберлах на Песах. – То есть, главное – доказать, что не Селиванов убил модель? – уточнил Возницкий. – Главное – модель. А за Назиру я буду думать сам. И вот еще что, – Голдберг выложил перед Станиславом листок с несколькими фамилиями. – Вот список так называемой оппозиции внутри «Ориентации—Запад», а вернее, бунтовщиков. Каждый из них, многоуважаемый, поверьте мне, каждый, заинтересован в том, чтобы убрать Артема Игоревича с дороги. Мой подзащитный утверждает, что он приходил к Орефьевой дважды. Дело в том, что Селиванов помогал ей финансово. Совсем немного, так, на булавки, – Голдберг хитро прищурился. – Я в курсе причины этого финансирования, – строго сказал Станислав. – Давайте не будем отвлекаться. Адвокат если и удивился такой осведомленности, вида не подал. – Госпожа Орефьева сказала, что требует увеличить сумму содержания. И Артем Игоревич пришел к ней, чтобы обсудить этот вопрос. Дамочка принимала ванну. Она сказала, что знает, что Артем пошел в политику, поэтому или он платит ей больше, или она идет в полицию. Селиванов сначала отказался, а когда выходил из квартиры, то она крикнула вслед, что расскажет обо всем его тестю. А тот человек суровый, за репутацию свою держится, как Мэрилин Монро за развевающуюся юбку. Артем Игоревич вышел во двор, посидел на лавочке, все обдумал, взвесил и поступил разумно. Он сходил в «Тапбанк», положил деньги на счет Николь и вернулся, чтобы сказать, что он таки согласен нести непомерное финансовое бремя, чтобы не нервировать папу супруги. – А Селиванов деньги на счет клал через карточку? – уточнил Возницкий. – Конечно, он же не идиот, – адвокат сказал «идиет», – со своего счета перечислять. Так слушайте дальше, многоуважаемый. Он вернулся, а его бывшая любовница лежит в ванне убитая. Оцените картину! И он что, должен был после этого идти в полицию докладывать о происшествии? – Да уж, происшествие, – задумался Станислав. – А ничего подозрительного он не заметил? – Он таки заметил. Но вы же опять скажете за неоригинальность, многоуважаемый. Когда господин Селиванов выходил из квартиры, то он услышал, что кто-то поспешил на этаж выше. – Тогда чтобы подтвердить алиби Селиванова, необходимо сходить в «Тапбанк» и взять записи с видеокамеры. И все, там будет видно, что Артем Игоревич был у банкомата, а не в ванной комнате модели во время убийства, – сказал Возницкий. Голдберг некоторое время смотрел на Станислава, а потом разочарованно крякнул. – Неужели вы думаете, многоуважаемый, что такая элементарная мысль не пришла бедному еврею в голову? В этом случае зачем мне был бы нужен господин Возницкий, когда мне было бы дело до полиции? Возницкий досадливо покачал головой. Ну что он тупит, в самом деле. Ведь в этом случае придется объяснять органам, за что Селиванов платил Орефьевой. – А если это сделает полиция? Я имею в виду, изымет записи камер у «Тапбанка», – спросил Возницкий, чтобы хоть как-то реабилитироваться. Голдберг вздохнул: – Они уже ничего не изымут, многоуважаемый. Все уже изъял бедный еврей Борис Львович. «Вот же ушлый мужик», – с уважением подумал об адвокате Станислав и сказал: – Что ж, все понятно. Если у меня будут вопросы, я вам позвоню. Голдберг застегнул портфель, поднялся, подошел к столу, за которым сидел Возницкий и, понизив голос, таинственно сказал: – Заметьте, я даже не прошу за вашу порядочность, многоуважаемый. Я вам верю. А доверие Бориса Львовича Голдберга что-нибудь да стоит. Как только адвокат ушел, Станислав позвонил Вострикову и рассказал о встрече. – Я вам сейчас перекину на мобильник полный текст нашего разговора. Голдберг говорит, что в «Ориентации-Запад» раскол, – понизив голос таинственно сказал Станислав. – Тоже мне, секрет Полишинеля! Я сам приложил к этому руку, – не без гордости сказал Востриков. – А Голдберг об этом знает? – со священным ужасом в голосе спросил Возницкий. – Догадывается, хитрый лис, – с досадой буркнул Антон Семенович. – Так что мне делать? Браться за это дело? Я сейчас занимаюсь расследованием подмены таблеток Самохину, так что со временем у меня не очень. – Ты, Станислав, откладывай Самохина в сторону. И давай-ка за Селиванова, он поважнее Кириного деда будет, – азартно воскликнул Востриков. – Тут мы можем интересненькие преференции поиметь. Возницкого неприятно резанула эта фраза, и он в очередной раз подумал, что если бы его работа на партийную безопасность оплачивалась чуть хуже, он бы бросил ее к чертовой матери. «Да ты и сам-то, дружок, ничем не лучше своих партийных боссов. Тоже «золотого тельца» во главу угла ставишь. А это цинизм почище Востриковского – делать подлость сознательно. А потом себя за это корить», – с невеселой усмешкой подумал Станислав, сел за стол и достал досье на Селиванова. Открыл папку и стал перебирать свои записи. Итак, Ника позвонила Артему седьмого числа, восьмого ей на банковский счет поступают серьезные деньги, и в тот же день ее убивают. То есть, Орефьева шантажировала своего бывшего – а может и не бывшего – любовника, узнала, что тот пошел на выборы, и увеличила сумму. За что и поплатилась. Ну да, все логично. Хотя нет, ничего не логично.