— Для статистики. — Неправда. — Что вас смущает? — Вы лезете в мои исследования. — Здесь нет «ваших исследований», доктор! Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему и дают ход в первую очередь. Под перспективным проектом я разумею ваш интеллектуальный инкубатор, работающий на военную промышленность. Вы отлично умеете создавать команды, я признаю это. Вы их мотивируете, я также готов это признать. Но мы должны видеть, на что тратятся средства. Подозреваю, что существенная их часть уходит на побочные направления. Важные, но не приоритетные. — Например? — Ваш «нулевой человек». Остроумно. Но это скорее философский вопрос, нежели практическая разработка. А сил, времени и ресурсов тратится немало. Ресурсов, которых у нас попросту нет. Я выражусь проще: у нас пустые карманы. Их нужно наполнить. — Я ещё не начал работать в полную силу, — сказал Кальт. — И не начнёте. — Что такое? Проект заморожен? — Скорее, приостановлен. Мы решили, что все лаборатории должны сосредоточиться на текущих нуждах. — Север? — Север. — Красота, — сказал Кальт. — Калейдоскоп проектов. Вот и решена проблема выбора. Как ни поверни, получишь один и тот же узор. А почему? — Вы философ, — снисходительно сказал Улле. — Я практик. А вот вы собираетесь прогуляться на север с голым задом. — Не вы ли уверяли меня, что зад вот-вот будет прикрыт? Вы и ваш Вернер. Сводки с Территории, которые вы присылаете в последнее время, — тоже липа? — Всё сложнее, чем вы думаете. — Я слышу эту песню уже целую вечность, — сказал Улле. — Выучил наизусть. Иногда мне кажется, что ученые, даже самые талантливые из них, рождаются с каким-то дефектом лобной коры. Я правильно говорю, доктор? Проблемы с функцией планирования. Вы сами ратовали за северную кампанию. А когда дошло до дела, вдруг пускаетесь в рассуждения, похожие на бред. Жонглируете всеми этими умными словечками. Довольно! Всё просто. Давайте договоримся: вы вспоминаете о своих научных аппетитах, когда наши солдаты шагнут за Стену. Не раньше. — Мои научные аппетиты не мешают вам шагать куда бы то ни было. Хоть на Луну! — Вы лезете в мой карман, — проникновенно сказал Улле. — Другие тоже, но они хотя бы понимают, что заслуживают удавки и Крематория. Вы же лезете в мой карман, как в свой, да ещё и недовольны, если я начинаю задавать вопросы. — Здесь нет «вашего кармана», Мартин, — парировал Кальт, с удовольствием демонстрируя свою память и талант к звукоподражанию. — Есть государственные проекты, на которые выделяется финансирование. И если какой-то проект кажется более перспективным, то именно ему я и даю ход в первую очередь. Кройцер издал лягушачий клокот и возвёл глаза, словно призывая небеса в свидетели. Застиранное лицо Улле приобрело оттенок ржавого железа. — Вы наглец, Айзек. И мне надоело ваше самоуправство! Мой лидер, прошу прощения за грубость, но это нужно прекращать. У нас осталось пять или семь минут, и я хотел бы поговорить без посторонних. Если можно. Взоры сидящих за столом обратились на Хагена. — Ступайте в машину, Юрген, — сказал Кальт устало. — Ждите, я скоро приду. Наш день ещё не окончен. Хаген выбросил руку — ай-я, плечо! — пристукнул каблуками. Попятился. Голограммы за полированным, блестящим как озеро, столом холодно наблюдали за его отступлением. — Бравый парень, — сказал лидер. — Не обращайте внимания. Мелкие неурядицы. — Я понимаю, — отозвался Хаген. — В самом деле понимаете? Молодчина. Доктор, у вас хороший помощник. — Убирайтесь, Юрген, — нетерпеливо сказал терапист. В голосе звучала досада. Продолжение беседы обещало стать ещё более напряжённым. Хаген желал бы остаться, хотя понимал, что лишние свидетели не нужны никому из собравшихся. Допятившись до выхода, он ощутил спиной движение массивной стенной панели и услышал последнюю фразу лидера, обращённую к тераписту: — И подлечите своего солдата, Айзек! Почему они всегда у вас выглядят такими измученными? Как разряженные батареи. Вы совсем их не жалеете. С каменной неумолимостью — шшш-с! — дверь закрылась перед его лицом. — Ну как? — жадно вопросил вихрастый оператор, выныривая из-за кадки с хамеропсом. — Всё закончилось? — Только начинается, — сказал Хаген, сдирая с себя микрофон и с наслаждением терзая зудящую кожу ногтями. — Уж поверьте, всё только начинается! Глаза его расширились. Он замолчал. — Ну? — Север, — сказал Хаген. — Север — это Пасифик! — Ага, — согласился оператор. — Ублюдки, жлобьё. Выкинули финт, возомнили себя пупом земли. А кофе, между прочим, уже двадцать марок. А ещё вчера было пять. Так что я не удивлюсь, если начнётся заварушка. Я совсем не против. А вы? *** А вот и подтверждение! Он машинально расхаживал взад-вперёд по расчищенному от снега пятачку, чеканя шаг, как на плацу. Вот и результат. Какого подтверждения ещё нужно? Если райхминистры открыто говорят о «северной кампании». В новостях — ничего, но в последние дни было как-то не до новостей. «Ту-ту» — скорый поезд. «Та-та, та-та» — разгоняется и на всех парах — прямо в Стену. Когда? Вот вопрос — когда? Даже скорые поезда движутся по расписанию. Кальт должен знать. Он принимал участие в составлении расписания, а потом передумал. Или не передумал? Улле — централизатор, Кальт — индивидуалист. Нашла коса на камень. А Кройцер — просто сволочь, балабол, шарлатан, палач, несчастный человек — как ему работать с терапистом? Вот Улле сможет, хватит пороху, а этот — нет, простите, жидковат. И очень хорошо, и великолепно — пусть вцепятся друг другу в глотку. Вивисекторы. И что это за «Тайфун-С»? Похоже на название пылесоса. А по факту — наверняка какая-нибудь убийственная дрянь. Пылесос-истребитель. Адская мясорубка. Загадки, загадки… Нулевой человек. Мориц обмолвился в прошлый раз, и он решил, что речь идёт о Франце. Этакое изощренное издевательство. Судя по реакции, попавшее в цель. А нет, это тоже какой-то проект. Только имеет ли отношение к вторжению в Пасифик? «Глупо рубить сук, на котором сидишь, — подумал он. — А с другой стороны, чем рискует Райх? Из производств — только военные, жизнь из милости, наёмники на жаловании. А за Стеной — мягкий климат, возделанные поля, налаженная, сытая жизнь. Правила меняются, рано или поздно это происходит. В Пасифике должны были над этим задуматься, но почему у меня нет уверенности? То, что кажется логичным здесь, не годится там, и наоборот. А я — я мыслю как разведчик или как техник? Когда поезд врежется в Стену — бах, крах, абгемахт! — чем и кем я буду? Брызгами на покореженной стали? Пассажиром? Машинистом?» Он вздрогнул. Застегнул молнию до самого верха — холодно, холодно. В Пасифике климат мягче, приятнее. В Пасифике весна в полном разгаре, пора нежных подснежников и сиреневых крокусов. Никаких антициклонов. Тянутся вверх стрелочки, сбрызнутые росой, раскрываются к теплу. Далеко-далеко. Он почти услышал голоса, и улыбнулся, когда луч солнца позолотил ресницы. Подснежники и крокусы. — Всего лишь сон. Он ощутил невесомое прикосновение любопытных пальчиков — лоб, брови, губы. Прижался щекой к прохладной ладони. Думал — растает, но ладонь качнулась как зыбкая зыбка, небесная колыбель. — Ну и что, — шепнул он. — Хаген спит. — Ну и что, — согласился он. Ветер подул прямо в лицо, шаловливый весенний ветер. — Хаген замерзает. — Ну и что, — усомнился он. Кусочек льда скользнул за шиворот, покатился вниз, как на санках, оставляя мокрый след. — Хаген умирает. — Вот уж неправда. Вот и нет! Он распахнул глаза и отшатнулся. Перед ним стояла Тоте. В кремовом пальто с меховой опушкой, но без шляпки — блестящие белые нити вплетались в мех и исчезали в нём. Наверное, их можно было обнаружить, разгладив и пропустив в пальцах прядь за прядкой, но он смотрел на запрокинутое лицо с яркой острой улыбкой и не мог пошевелиться, потому что заржавел, а ещё перемкнуло проводку. — Коллега, — нежно сказала Тоте. — Вы изменились. В лучшую сторону. Такие красивые шрамы. — Чтвздлте? Я нне бжм… ох! Не удалось. Вторая попытка. — Упал, — сказал он хрипло. А потом понял, что забыл включить звук и попытался вновь: — Упал с крыльца. Оцарапался о принцип. А что вы здесь делаете, фрау Тоте? — То же, что и вы: пытаюсь успеть за бегом сломанных часовых стрелок нашего шефа. — Она легонько постучала по его груди. Погрозила пальцем. — Мы вскоре увидимся, герр Хаген. Будьте осторожны со своим принципом, носите только в чехольчике и не вынимайте без необходимости. — До чего же здесь любят слово «необходимость», — сказал Хаген. — Могу снабдить вас релаксантами. Вы слишком напряжённый.