Грейс была раздавлена. Как она могла вообразить хоть на секунду, что таинственным отправителем был ее злейший враг? Которого она, к тому же, считала мертвым. – Но зачем вы мне писали? – Вот действительно хороший вопрос, инспектор Кемпбелл. Ответ на него несколько сложноват, так что, надеюсь, вы согласитесь с тем, что я отложу его на потом, а пока расскажу, почему моя помощь необходима вам, если вы хотите довести вашу месть до конца. Она слегка кивнула в знак согласия. – Вы провели прекрасное расследование, раз оказались здесь. Но знайте, что продолжение будет… на совсем другом уровне. При всех ваших талантах и решительности, в одиночку вы ни за что не справитесь. Точно так же, как, позволю себе вам напомнить, провалилась ваша недавняя попытка разрушить «Олимп». При этом слове Грейс вздрогнула. Действительно, в ходе расследования в Айонском монастыре она обнаружила существование «Олимпа» – транснациональной структуры, имеющей ответвления в политических, военных и научных кругах. – Вы по-прежнему работаете на них? – Более чем когда бы то ни было. Несмотря на то, что мне не удалось вас убрать, ваше расследование не смогло повредить «Олимпу». По возвращении из Гренландии, я, несмотря на свое состояние, получил в организации повышение. Мой новый статус позволил мне проследить за вами до этого места… до этого миленького домика, от которого не отказались бы братья Гримм. – Не хотите же вы сказать, что «Олимп» связан с преступной организацией педофилов? – Скажите откровенно, инспектор, как вы думаете, почему проект Кентлера не вызвал скандала и был замят судами, полицией и прессой? Какая сила была достаточно могущественной, чтобы одновременно спасти стольких негодяев на столь высоких постах в то время, как все доказательства были на руках? Вы должны догадываться, что кое-кто следит, чтобы у виновных не было неприятностей, в частности, останавливая чересчур ретивых детективов. Потрясенная Грейс поняла намек. – Значит, это «Олимп» упрятал Скотта Дайса в тюрьму? – Бедолага… – с фальшивым сочувствием вздохнул Гэбриел. – Он был настолько неприятным субъектом, что, кажется, не составило труда представить его жутким монстром. В то время, как он был цельной личностью, преданной интересам детей. – Как вы с ним разделались? – Я в то время еще не работал на «Олимп», но, дабы вы оказали мне полное доверие, я буду совершенно откровенен и открою вам все, что узнал за то время, в течение которого занимаю пост «чистильщика», то есть руководителя одного из департаментов службы безопасности, чья должность входит в число наиболее престижных в «Олимпе». Белый рыцарь Скотт Дайс вообразил, будто в одиночку сумеет сокрушить систему коррупции, поддерживающую и защищающую преступность в сфере педофилии. Вместо того чтобы в расследовании вашего похищения ограничиться разоблачением жалкого, несколько дегенеративного субъекта, он захотел доказать существование организованной сети, что ставило под удар очень влиятельных людей. Разумеется, он был прав и начал с того, что обнаружил существование педофильской секты Крысолова. Поначалу он решил, что добился своей цели. Так было до тех пор, пока он не установил связь некоторых фанатиков гамельнской секты с более важной сетью: опыт Кентлера вовлек в свою орбиту университетских профессоров, политиков, чиновников, звезд. И, поскольку этот наивный дядя собирался всех вывести на чистую воду, «Олимпу» пришлось вмешаться. – Подождите! Какой интерес «Олимпу» влезать в эту сферу? Я думала, вы сосредоточены на высоких технологиях? – «Олимп» намного обширнее, чем вы думаете, инспектор. Очень намного… И его клиенты принадлежат ко всем сферам. К педофильским кругам тоже. Так вот, когда Скотт Дайс начал становиться опасным, с ним сделали то, что всегда делали в подобных ситуациях. Грейс осознала, с каким восхищением Гэбриел описывает гнусную манипуляцию. – Сначала «искателю справедливости», в данном случае инспектору Дайсу, внушают, что его поддерживают, да, представьте себе, Грейс, а потом, мало-помалу, лишают возможности делать свою работу, не объявляя этого открыто. Наш герой-полицейский гробит себя на работе, составляя отчеты, которые никогда не выглядят достаточно полными в глазах его начальства, у него не остается времени на работу, а сроки для ответов затягиваются до бесконечности. Через несколько недель ему объявляют, что он не может продолжать расследование по соображениям «национальной безопасности». Искатель справедливости тогда впадает в длительную депрессию, а начальство нашептывает на ухо коллегам, чтобы присмотрели за инспектором Дайсом, который в последнее время себя странно ведет. Когда наша мишень становится подозрительной в глазах всех своих товарищей, ему наносят последний смертельный удар, обвинив в преступлении, которое он собирался разоблачить. Фотографии, фильмы и улики, что он хранил у себя для разгрома педофильской сети, превратились в доказательства его вины, подтверждения того, что он собирал их для личного пользования. Его недавнее неустойчивое поведение находит наконец свое объяснение. В конце концов даже жена и дети начинают сомневаться. Он изолирован, подавлен, оплеван. Он яростно возмущается, этим пользуются для того, чтобы еще больше вывести его из себя и, при удобном случае, объявить невменяемым и опасным. Затем ему подстраивают ловушку, чтобы убедить, будто он совершил два изнасилования несовершеннолетних, но в момент совершения преступлений был частично невменяем. Остается лишь засадить его за решетку. Но там его состояние все ухудшается, возможно, из-за того, что ему дают недостаточно успокоительных… Всё, дело закрыто! Гэбриел улыбался, и Грейс вновь увидела на его лице тот восторг, с каким он тогда склонился над ней, готовый начать ее пытать. – Этот метод сложнее обычного убийства, – снова заговорил он, – но, в конце концов, намного эффективнее. Смерть полицейского, расследовавшего деятельность преступной организации, в глазах его коллег, прессы и широкой общественности всегда выглядит подозрительной; но история инспектора, который делал вид, будто расследует преступления педофилов, а на самом деле оказался одним из них и покрывал своих дружков, такая история внимания не привлекает. Оп! Все про нее забывают, дело сдано в архив. Поскольку она сама пережила в своем управлении перевод с понижением, Грейс лучше, чем кто бы то ни было, знала разрушающую личность спираль, к которой мог привести начальственный остракизм. – Что вы хотите мне предложить, Гэбриел? – Да, да, уже подхожу к этому. Но я думал, вам интересно узнать, что случилось с вашим отцом? Грейс напряглась. – Инспектор, мне известно все, относящееся к вашему расследованию. Кроме того, видели бы мою физиономию, когда я приступил к исполнению новых обязанностей в «Олимпе» и обнаружил вашу фамилию вместе с вашим детским именем в одном из моих досье по педофильскому криминалу. Правда, ответвления этой группы столь обширны, что совпадение несколько утрачивает свой шарм. Но вернемся к вашему отцу. Человеку не слишком разговорчивому, насколько я знаю, но порядочному, в том смысле, какой в это слово вкладывают «обычные» люди. Когда у него появились подозрения относительно роли вашей матери в вашем похищении, он хотел увезти вас с собой, но она запретила и стала угрожать ему физической расправой. Он не захотел бороться из опасения, что она подаст на него заявление и сумеет засадить за решетку. Тогда он ушел из дома, чтобы получить свободу действия и как можно скорее законным путем вырвать вас из когтей вашей матери. Для этого он вступил в контакт с инспектором Скоттом Дайсом с целью помочь ему добиться прогресса в расследовании. Как вы догадываетесь, «Олимп» не мог позволить этому новому правдоискателю разгуливать на свободе. С глубоким сожалением вынужден вам сообщить, что он был убит всего два месяца спустя после ухода из дома. Но, судя по прочитанному мною отчету, сделано это было чисто: единственной пулей, затем кремация, и больше не о чем говорить. От этого неожиданного сильного удара Грейс закрыла глаза. Все эти годы она ничего не знала о борьбе своего отца за то, чтобы установить правду о ее похищении. Два человека, в чьей честности она больше всего сомневалась, оказались теми, кто боролся за нее, и заплатили за поиск истины жизнью. Терзаемая чувством вины, Грейс ощутила сильную боль в груди. – Где развеян его прах? – Боюсь, что все прошло без церемоний… Грейс отвернулась, чтобы не выдать свою скорбь. – Но, я думаю… – снова заговорил Гэбриел, не дав молодой женщине прийти в себя, – вы в курсе очень активного соучастия вашей матери в том обращении, которое было вам уготовано? Убийца демонстрировал фальшивое смущение человека, получающего удовольствие от того, что ранит без предупреждения. – Это лишит вас дополнительного удовольствия, – ответила Грейс. – Ах, вы, стало быть, знали. Следовательно, не рассердитесь на меня за то, что перед тем, как отправиться сюда, чтобы повидать вас, я заехал к ней и убил. Мы оба согласны, что это именно то, чего она заслуживала, не так ли? – Простите? – Вот, возьмите в качестве сувенира… Гэбриел покопался в кармане своего пальто, извлек из него конверт и бросил к ногам Грейс. Та подобрала и вынула из него фотоснимки, на которых увидела свою мать, лежащую навзничь, с открытыми глазами и кровавой дырой посреди лба. Первое фото было сделано с большого расстояния, второе с меньшего, на третьем, крупном плане, была хорошо видна рана в голове. Она не могла прийти в себя. Этот человек был сумасшедшим. – Я позволил себе сделать детальное изображение раны, чтобы вы четко увидели входное пулевое отверстие в черепе, – добавил он. – И не думали, что это инсценировка, исполненная специально для вас. – Это я должна была решить проблему и заставить ее сказать правду! – завелась Грейс. – Кем вы себя возомнили?! – Вот в этом я был уверен. В вашей неблагодарности. Что, по-вашему, следовало сделать? Потащить ее в полицию? Она бы умерла, точнее, была бы убита до суда. Или членами секты Крысолова-флейтиста, или нами. Пытать, добиваясь признания? У вас бы на это не хватило духу. Умолять ее сказать, почему она так поступила? Она бы наплела вам какой-нибудь белиберды типа: «Меня заставили, я была под влиянием… ля-ля-тополя…» А вот вам правда: ваша мать была совершенно зачарована тогдашними педофильскими теориями, объявлявшими, что раннее развитие детей выражается через досрочное пробуждение у них сексуальности в руках взрослых, способных вести их по дороге наслаждений. И разрешение таких связей освободит от преследования лиц, считавшихся преступниками из-за стремления удовлетворить свои потребности. Что наконец-то удастся создать гармоничный мир без подавленных желаний, без насилия. Просто надо, чтобы люди к этому привыкли, а дети сделали небольшое усилие, которое в дальнейшем будет вознаграждено. Вот как думала ваша мать, судя по тому, что я прочел в вашем досье. Грейс не могла даже заплакать. Она вся была одно сплошное непонимание. – Возможно, это вас успокоит, инспектор, но ваша мать не желала вам по-настоящему зла. Она заключила соглашение с шотландской педофильской группой, филиалом секты Флейтиста, чтобы ваш похититель в течение двух дней «пробуждал» в вас взрослость и содействовал вашему развитию. В конце концов они настояли на продлении срока вашего заточения, уверяя, что чем больше времени потратят, тем лучше пройдет ваша инициация. Дни превратились в недели. А когда вы бежали и в полиции установили факт изнасилования, которому вы подверглись, ваша мать поняла, что ее обманули. В ее глазах это не входило в договоренность. Она искренне верила в ваш расцвет, конечно, несколько вынужденный, но без реального насилия, потому что, в соответствии с ее убеждениями, вам это должно было понравиться. Она тем более чувствовала свою вину, что, когда навещала вашего похитителя, согласилась не видеть вас, чтобы не помешать вашему «образованию». Как бы то ни было, но после вашего возвращения ваша мать попыталась защитить вас, не тревожа при этом вашего мучителя, который выдал бы ее соучастие. Короче, я полагаю, что с моральной точки зрения данное объяснение не снимает в ваших глазах с этой женщины клейма мрази, но в интеллектуальном плане можно признать за ней некоторую систему, призванную помочь вам лучше принять реальность. Вы не находите? Грейс не ответила, охваченная непередаваемым состоянием, когда ненависть боролась против любви, которую она испытывала к матери. – Кстати, если уж говорить всю правду, чувство вины ее и убило, – продолжал Гэбриел. – Когда несколько дней назад вы навестили ее, это разбередило старую рану, и она решила перед смертью облегчить душу перед полицией. Вот мы и устранили эту проблему. Итак, когда мы, наконец, закончили с вашими семейными делами, я перейду к причине, побудившей меня найти вас посреди этого леса. Грейс пыталась держать удар, но она была слишком измучена нагромождением всех этих ужасов и разоблачений. Она подозревала, что Гэбриел рассказал ей все это из садизма, ради удовольствия видеть ее страдания при каждом новом разоблачении. Но она не доставила ему такого удовольствия и заставила себя выслушивать его так же, как слушала бы показания свидетеля. Оставалось лишь узнать, сколько еще времени она продержится не сломавшись. – А теперь переходите к фактам, Гэбриел, или я уйду, – сказала она, вставая. – Да, да, вы правы. К тому же здесь все равно становится слишком холодно. Вот как мы поступим. Вы попрощаетесь с вашим другом и благодетелем Лукасом. О нем не беспокойтесь, он прекрасно сумеет восстановить эту хижину, которую построил в одиночку. Короче, передайте ему, что у него больше не будет неприятностей до тех пор, пока продолжит молчать. Затем присоединяйтесь ко мне в ресторане «Медвежий коготь» в Хорнберге, сегодня, в восемнадцать часов. Я вам все объясню. К сожалению, Грейс не могла продолжать борьбу. Она находилась в состоянии сильнейшего внутреннего возбуждения и одновременно физического истощения. Она ничего не ела со вчерашнего завтрака, а последние события стали для нее серьезным испытанием. У нее больше не было сил сопротивляться. – Я приду на эту встречу, – с отвращением сказала она. Чистильщик из «Олимпа» кивнул ей на прощанье и направился к двери, прихрамывая и постукивая тростью о пол. Перед тем как шагнуть через порог, припорошенный снегом, он обернулся. – Не опаздывайте, Грейс: Пассажир ждать не будет. Глава 33 Грейс стояла голая в ванне и плакала. Плакала от бессилия, в то время как чужая рука намыливала ее взрослое тело. Пальцы энергично проникали в самые интимные места, а она, парализованная, позволяла это делать. Почему она не защищалась? Почему чувствовала себя неспособной оттолкнуть эту насилующую руку? Она была уже не ребенок, а взрослая женщина, свободная, независимая, сильная. Даже в тысячу раз сильнее, чем эта подчинившая ее сила. – Прекрати, прошу тебя, перестань это делать, – всхлипнула она. – Это для твоего же блага, моя милая, и потом, в конце концов, я твоя мать. Грейс подняла голову и увидела, что та продолжает натирать ее обнаженное тело, даже не глядя на него, словно выполняла какую-то второстепенную работу. – Ты будешь совсем чистой для твоего первого раза. Вот увидишь, тебе понравится. Позднее ты скажешь мне спасибо. Грейс хотела закричать, но из ее рта не вышло ни одного звука. Она хотела вырваться, но тело не слушалось. Она не имела права ударить, нет, ведь это была ее мать. И вдруг она почувствовала, что кто-то энергично вытаскивает ее из ванны и завертывает в теплое одеяло. Ее ноги больше не касались пола, а неизвестный убегал, унося ее, и был уже далеко от дома. – Я никогда больше не позволю сделать с ней это, – произнес твердый голос, который она так редко слышала в детстве. * * * Грейс резко проснулась от звонка будильника. – Папа… – прошептала она, прерывисто дыша. Смущенная и взволнованная, она села на край кровати, чтобы успокоиться. Несмотря на полумрак гостиничного номера, помогавший тревоге разливаться по ее телу как яд, она разом стряхнула с себя наваждение, резко встав на ноги. 17.15. Времени было как раз достаточно, чтобы собраться и отправиться на встречу с реальностью. Которая, возможно, еще ужаснее, чем кошмарный сон.