– К вечеру ляжет вам на стол! Они оговорили важные детали, и Лыков покинул охранку. На улице шел снег, пришлось нанимать извозчика. После трех месяцев, проведенных на больничной койке, Алексей Николаевич полюбил ходить пешком. Но в этот раз не вышло. Он приехал на Фонтанку и сразу направился к директору департамента. Белецкий был озабочен, куда-то собирался ехать и попросил: – А нельзя через час? – Можно. Действительный статский бегом поскакал по лестнице, а просто статский уселся в чайной комнате и заказал служителю чайник «дзянь хун цзинь хао». Вскоре там его нашел Азвестопуло: – Вот где они бездельничают. А барон Таубе с ног сбился, разыскивая… – Что нужно этому надменному потомку старинного разбойничьего рода? – Желают повидаться. Лыков отодвинул стакан в бисерном подстаканнике – память о Благово. – Прямо-таки повидаться, а не телефонировать? – Яволь! Может, есть новости от Николки, подумал сыщик. Три месяца ни слуху ни духу, пора бы уже что-то и накопать. – Где ихнее превосходительство сейчас ошивается? – Велел искать его в Генштабе. С тех пор как началась Балканская война, барон Таубе почти переселился в здание на Дворцовой площади. Завязывался тугой узел, в воздухе пахло большой заварушкой. Начнут с Турции, а кончат всей Европой? Россия уже получила по носу от Австро-Венгрии во время Боснийского кризиса 1908 года. Австрияки слопали Боснию и Герцеговину, и с этим ничего нельзя было поделать. Так называемая общественность восприняла ту историю как небывалое унижение России, второй раз правительству подобное не простят. Значит, держи ухо востро… Из приемной директора Лыков телефонировал в Генеральный штаб. Его соединили с генерал-майором, который попросил друга срочно подъехать. Разговор-де на пять минут, но важный. – Новости от Николая? – оживился сыщик. – Насчет того, о чем я его просил? – От поручика Лыкова-Нефедьева пока ничего нет, – разочаровал его Таубе. – Тут другой вопрос, не по телефону. – Еду. Вскоре два приятеля сидели в курительной комнате и говорили вполголоса, соблюдая конспирацию. Барон сказал: – Я прошу тебя повидаться с Александром Ивановичем Гучковым. – Для чего? – Он просит, я не могу ему отказать. Гучкову нужна консультация по уголовным порядкам в стране. – Даже так? – удивился сыщик. – Мануфактуристу стали интересны фартовые? – Гучковы давно уже не мануфактуристы, они ликвидировали свой торговый дом и перевели все в деньги. Теперь это инвесторы – слышал такое слово? Лыков задумался, потом тряхнул головой: – А почему ты не можешь ему отказать? – Я же тебе говорил. В Третьей думе мы с ним плотно сотрудничали. Он был председателем комиссии по государственной обороне. После разбора в комиссии все заявки Военного министерства по предметам боевого могущества проходили в Думе без сучка без задоринки. И без секвестров! Алексей Николаевич напомнил другу: – Но ведь Гучкова прокатили на выборах. В Четвертой думе его нет. – Прокатили, – согласился барон со вздохом. – А знаешь, как они это сделали? – Выборами занимался Харузин. Денег, говорят, прорву потратили, чтобы дать нужный результат. Все лето шли выборы в новую Думу. Власть предприняла невиданные усилия, чтобы провести туда нужных людей и не пустить вредных. Пресса писала о фальсификациях, подлогах, подкупе выборщиков и прочих безобразиях. Но общественность оказалась бессильна. Товарищ министра внутренних дел Харузин истратил огромные казенные средства, но добился своего. «Союз семнадцатого октября», партия Гучкова, в предыдущей Думе являлся главной силой. Но Александр Иванович поссорился с государем и стал неугоден. Была дана команда максимально ослабить октябристов. А лично их вождя «утопить». В результате в новой Думе гучковцы перестали быть решающей фракцией. Теперь правительству будет легче договариваться с разрозненными группами. Однако исчезла и конструктивная платформа, смычка с которой помогала провести нужные власти законы. Поле для компромисса, который так хорошо умел находить Гучков, резко сузилось. Таубе пояснил другу: – Когда шли выборы в Москве, случилось невероятное. Против Александра Ивановича объединились даже заклятые враги! Власть в лице генерал-губернатора, получившая приказ и деньги от Харузина. Кадеты, завидующие влиянию октябристов. Леваки с эсеровскими корнями. Социал-демократы. Вместе они не пустили Гучкова в Думу. Это самоедство. «Союз семнадцатого октября» набран не из святых, это верно. Однако он стоял на центристских позициях, не признавая крайностей. Я, Леш, терпеть не могу нашего лукавого монарха и его бесхребетных министров… Лыков удивился: он еще не слышал от старого товарища таких резких заявлений. – …но и радикалов с топорами нам не дай бог! Я за центр, за взвешенный подход. Поэтому и поддерживал октябристов и их вожака. Александр Иванович – монархист, но при этом он за реформы. Что в этом плохого? Самостоятельность его не нравится? Надо уметь терпеть, если хочешь договориться. Но царь ни с кем не собирается договариваться. Он спит и видит, как бы ликвидировать Думу, которая откусила у него часть властных полномочий. Упорно именует себя самодержцем, а подпевалы дуют в уши, что так и есть. Черт, когда же у них откроются глаза? И чтобы убрать неугодного, пусть даже он монархист, но уж слишком самостоятельный… Так вот, они объединились – с кем? Со своими настоящими врагами! С Милюковым, который тянет страну к буржуазной республике. С социал-демократами, которые мечтают о диктатуре пролетариата. Идиоты? Идиоты… Когда спохватятся, будет поздно. Поэтому я стану и дальше помогать Гучкову и его однопартийцам. Они сейчас выглядят самыми разумными на нашем политическом бивуаке. – Вить, а что плохого в буржуазной республике? – огорошил генерал-майора статский советник. – Может, это именно то, что нужно России? – В будущем – возможно. Однако столь резкие переходы очень опасны. У нас парламентской форме правления неполных шесть лет. Нет еще привычки к демократии, нет правильного устройства политической жизни. Надо двигаться туда постепенно, шаг за шагом. На это уйдут десятилетия. Сначала следует узаконить конституционную монархию. Отшлифовать избирательное законодательство, чтобы всякие там харузины не могли врать и ловчить. Добиться ответственного правительства, которое будет зависеть от избирателей больше, чем от монарха… – Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, – со злостью процитировал Некрасова Алексей Николаевич. – Что за басенки ты мне тут рассказываешь? Разве они отдадут власть? Вон как зубами держатся. А я – один из тех, кто им в этом помогает. Полицейский чиновник в пятом классе. Тьфу! Теперь пришел черед удивляться Таубе: – Что ты этим хочешь сказать? – Да я уже сказал. Ладно, давай отложим этот разговор. Ты просишь, чтобы я познакомился с Гучковым и ответил на его вопросы? – Да. Очень прошу. – Хорошо, пусть назначает время и место. Где-нибудь в кофейне – сразу в ресторан с ним я идти не хочу. Виктор Рейнгольдович жестом остановил его: – Зачем ресторан? Гучков переехал из Москвы в Петербург, чтобы быть ближе к месту принятия решений. Он зовет тебя в свой особняк – это на Фурштатской. Лыков осерчал: – Еще чего! Так только подчиненных вызывают. Он о себе много возомнил? – Зря обижаешься. У него дома нет чужих ушей, в отличие от кофеен. Или позови его в ответ к себе на квартиру. – С какой стати? Я туда кого попало не пускаю, только отдельных баронов… Таубе добавил просительных ноток в голосе: – Александр Иванович сильно хромает, это после британской пули. Ему тяжело ходить. – Извозчик куда надо довезет, – опять блеснул начитанностью статский советник. – Скажи лучше, почему ты так хлопочешь за этого толстосума? Ну, центрист. Поссорился с камарильей. Мало ли таких? Барон взвился: – Лешка, не говори глупостей! В России таких как раз мало. А то сам не знаешь? Я имел возможность присмотреться к толстосуму. Он человек штучный. Особенный. Знаешь, какое у него прозвище в семье? Шалый! Оттого что живой. Подобным людям можно и нужно помогать. Когда я вывозил их из Тибета… – Постой-постой, – прервал разведчика сыщик, – что еще за история? – Да она не попала в прессу, хотя Александр Иваныч очень любит распускать про себя небылицы. – А ты его хвалишь. – Ну и что? Он политик, политикам необходимо мифотворчество. А дело было так. В тысяча восемьсот девяносто девятом году наш забияка нанялся офицером охраны на КВЖД. И очень скоро вылетел оттуда со скандалом за то, что ударил инженера. Тот не хотел с ним драться на дуэли и получил по физии… После отставки бретер решил проветрить буйную голову… где бы ты думал? В Тибете. Да еще прихватил своего брата Федора. Захотелось дурням покалякать с далай-ламой. А тогда за такие беседы… – …убивали, – вставил Лыков, знавший об этом от сына Николки. – Именно. Мне пришлось приложить много усилий, чтобы вытащить наших купчишек с Крыши мира живыми. Короче говоря, мы втроем проехали верхами две тысячи верст по горам. Несколько раз едва не погибли… Видишь, я спас тогда будущего председателя Государственной думы! – Который два раза сбегал с высокой должности, – поддел генерала сыщик. Действительно, неугомонный Гучков сначала стрелялся с графом Уваровым, за что получил четыре месяца тюрьмы. Чтобы отбыть срок, он сложил с себя временно полномочия председателя Думы. Царь уменьшил наказание до двух недель, но не успел бретер снова сесть в кресло, как поссорился со Столыпиным. Из-за разницы во взглядах на то, как надо правильно проводить законы[58]. И опять ушел в рядовые депутаты в знак протеста. – Помнишь, отчего у Александра Ивановича произошел разлад с государем? – сощурился барон. – Ведь были друзья неразлейвода… Но Гучков сказал правду – и поплатился. Это была известная история. Незадолго до закрытия Третьей думы лидер октябристов выступил с трибуны с речью про «темные силы», имея в виду Распутина и его окружение. Он заявил: «Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия: с болью в сердце, с ужасом следим мы за всеми ее перипетиями, а в центре этой драмы загадочная трагикомическая фигура – точно выходец с того света или пережиток темноты веков… Быть может, изувер-сектант, творящий свое темное дело; быть может, проходимец-плут, обделывающий свои темные делишки… Антрепренеры старца!.. Это они суфлируют ему то, что он шепчет дальше. Это целое коммерческое предприятие, умело и тонко ведущее свою игру… Церковь в опасности и в опасности государство. Ведь никакая революционная и антицерковная пропаганда не могла бы сделать того, что достигается событиями последних дней». Так еще никто не осмеливался говорить про клику, опутавшую царское семейство. Царица была в ярости и сказала, что Гучкова мало повесить! После этого лидер октябристов стал личным врагом Николая Второго, со всеми вытекающими последствиями. Он озлился на слепоту и упрямство самодержца и перестал сотрудничать с ним. Прежний союз Думы и правительства, давший так много полезного при Столыпине, был разорван. Чтобы угодить царю, многие министры демонстративно перестали считаться с народным представительством. – Ладно, было и прошло, – констатировал Алексей Николаевич. – Теперь твой любимец просто частное лицо, он никому не нужен. Надоел со своими капризами, бессчетными дуэлями, газетными скандалами. И вдруг ему понадобилась консультация уголовного сыщика. С чего это? Таубе скупо улыбнулся: – Рано ты ставишь крест на Александре Ивановиче. Он себя еще покажет. Прошу тебя: поговори с ним. Приди на Фурштатскую, смири гордыню. Человек еле ходит!