– Увы, Александр Иванович, через пять лет все вернулось. Масалки отбыли срок и вышли на поселение. Фартовые тут же установили прежние порядки. Гучков разлил коньяк по рюмкам, опрокинул свою и продолжил расспросы: – Вы говорите, Алексей Николаевич, что власть «иванов» установлена во всех местах заключения? – Да. Тюрьма им дом родной, там они правящее сословие. – А на воле? – Здесь тоже они правят бал. Настоящий «иван» творит зло с утра до вечера, что в тюрьме, что на свободе. Таково его, сволочи, призвание… Атаманы банд, крупные головорезы – кандидаты в «иванство», кадровый запас. – А сколько их всего в России? – задал ожидаемый вопрос Шалый. Лыков начал обстоятельно: – Мы промеж себя обсуждали эту тему. – Кто – мы? – Главные специалисты в части уголовного сыска. Самый авторитетный – Василий Иванович Лебедев, руководитель Восьмого делопроизводства Департамента полиции. Далее идут начальник питерской сыскной полиции Филиппов и московской – Кошко. Ну и я, ваш скромный слуга. Гучков повернулся к генералу: – А Виктор Рейнгольдович говорил мне, что самый авторитетный – это вы! Таубе хмыкнул: – Так и есть, конечно. Алексей Николаевич просто скромничает. Напомню, что в сыске Лыков с тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Дольше, чем любой из тех, кого он назвал. Он ученик Павла Афанасьевича Благово, который и придумал много лет назад всероссийский сыск, называемый теперь Восьмым делопроизводством. Саму эту структуру Лыков и должен был возглавить, да вмешались царь с царицей, перед которыми Алексей Николаевич провинился – не нашел икону Казанской Божией Матери. Статский советник недовольно перебил генерала: – Витя, слишком много слов, и все не о том. Давайте вернемся в русло. Итак, вы спросили, сколько сейчас в государстве «иванов». Точный подсчет невозможен, ведь статистику никто не ведет. Но ребята калиброванные, таких много не бывает. В целом мы считаем, что их меньше ста. Семь-восемь десятков. Из них половина сидит, а другая половина хищничает на воле. Примерно так. Парни то и дело меняются местами: один убежит, второго мы хватаем и сажаем на освободившуюся нару. – А как люди получают «иванский» статус? – Жесткого регламента не существует, это же не церемониальная часть Министерства Двора. Но принято, чтобы не менее трех «иванов» утвердили такое решение и признали новичка равным себе. Когда они постановили, свежеиспеченный злодей может называть себя «иваном» смело. Рапорты о нем разойдутся по главным централам. Вы даже не представляете, как у арестантов налажена почта. Быстрее государственной весточки идут! В четырех стенах делать нечего, от этого заключенные становятся болезненно любопытны. И тюремная стража за деньги удовлетворяет их любопытство. Опять же, этапы, пересылки, уголовный люд катается туда-сюда: доследование, перевод в другую цинтовку, открытие новых обстоятельств… Многие от скуки провоцируют следователей, придумывают себе вымышленные преступления, лишь бы съездить взад-вперед. Вся эта путешествующая публика одновременно доставляет слухи и новости. Поэтому про очередного возведенного в достоинство кобылка узнает очень быстро. Гучков поморгал, обдумывая услышанное, и продолжил: – Что нужно сделать, чтобы получить статус «ивана»? Убить много людей? Совершить какое-нибудь необыкновенно дерзкое преступление? Украсть большую сумму? – По-разному бывает, – ответил Алексей Николаевич. – Не все они кровавые убийцы, есть и крупные, удачливые воры. Если кто зарезал сдуру пятерых и взял в добычу только тряпки, такого никогда не возведут в атаманы. Лишь посмеются. Там уважают серьезный куш. Но если, чтобы его получить, ты казнил сто человек – вот это получит одобрение. Потому как жизнь обывателя ничего не стоит. Мы с вами сор под ногами блатных. – Не совсем понял, – захотел уточнить Гучков. – Даже если я убил сто человек, меня оценят по размеру добычи, что я взял при этом? Верно? – Да. Все «иваны» деловики, в том или ином смысле. Они должны быть при деньгах, чтобы содержать свою банду, греть притоны, подкупать околоточного с приставом. Деньги даются смелым и удачливым. И – прирожденным вожакам. Это и есть настоящий «иван». А то еще бывает другой сорт, они называются «иваны с волгой». Это мелкие злодеи, выдающие себя за крупных. Пыжатся, надувают щеки, но тюрьму не обманешь, там всех видно насквозь. Так вот, повторю: ценится не пролитая кровь, не количество убитых. А что у человека выходит на итог с его преступной деятельности. Как хороший помещик и плохой. У хорошего урожаи, обороты, кредит в банке, обстановка в доме, его уважают в обществе. А у плохого земля такая же, сеялки-веялки те же, что у соседа. А дела не идут. Просто они разные. И неумеха выше маза, то есть атамана обычной шайки, не поднимется. Таланта нет у него. – Стало быть, для «иванства» тоже нужен талант… – словно бы про себя проговорил бывший председатель Государственной думы. – Везде нужен талант, – напомнил сыщик. – У вас, у политиков, разве иначе? – В политике – да. Это ясно, как разрешенный ребус. Но чтобы у головорезов то же самое… Для меня, признаться, подобное соображение внове. Но все-таки, на каждом «иване» есть кровь, верно? Без этого на самый верх не выбраться? Лыков возразил: – Имеются, как я только что сказал, авторитетные преступники из числа взломщиков касс и счастливцев, то есть мошенников. Они без мокрых дел умеют добыть сотни тысяч. И значит, стоят на самом верху. Но большинство «иванов» – разбойники, те, кто портняжит с дубовой иглой. И у многих счет загубленным жизням идет на десятки. Гучков поежился: – Десятки… Как же полиция спускает такое? – А что мы можем поделать, если свидетелей нет? Они или убиты, или запуганы и молчат. Рано или поздно стервецы попадают в клетку. Но до этого успевают пролить кровь ведрами. У Коломбата, что сидит сейчас в Лукьяновской тюрьме, только доказанных жертв пятнадцать. А у Болдырева, который сдох в прошлом году в Царицынском домзаке, не дождавшись суда, – пятьдесят семь! Политик только охнул. Помолчал немного и стал уточнять: – Атаманы в большинстве своем русские? – Издавна повелось, что поляки и кавказцы не сходятся с великороссами и не признают их «иванства». На этой почве раньше были стычки, но в последнее время затихли. Фартовые решили национальный вопрос! В отличие от вас, политиков. Среди тюремной аристократии есть разные народности. Кляун – мордвин, Учигас – бессарабец, Коломбат – малоросс. Рига и Лифляндская губерния дали несколько отчаянных голов, не германцев, а именно латышей. В Одессе появились «иваны» даже из евреев. Но в массе своей, вы правы, преобладают русаки. – Жестокие, умные, властные, – перечислил Гучков. – А сила тоже нужна? – Если при мозгах и фарте есть еще и сила, такой быстро выбьется наверх, – подтвердил сыщик. – Взять хотя бы Тувыкина по прозвищу Иван Грозный. Он бежал с каторги и, когда шел тайгой, встретился с медведем. У бандита с собой был лишь топор. А медведь оказался голодным и решил отобедать каторжником. Так Иван Грозный его зарубил! – Медведя топором? Разве такое возможно? – Я бы не сумел, – признался Лыков. – По мне, это выше человеческих сил. А он смог. Потом всю дорогу питался медвежатиной. Зверь его помял, руку сломал, шкуру сильно ободрал, но каторжник победил. Конечно, арестантская масса его с тех пор боготворит… Или взять Неизвестного. Это самый могучий арестант во всем Нерчинском каторжном районе. Тройку лошадей на бегу останавливает. А при нем есть есаул по фамилии Кайдалов, тот быка убивает голыми руками. Раз в ухо – и готов… Разумеется, оба занимают в табели о рангах верхние строки. И еще есть силачи. Иван Кузнецов по кличке Чугун ломает подковы, словно пряники… Тут вдруг вступил в разговор генерал Таубе: – Алексей, в чем все же другая, нефизическая, сила «иванов»? Почему власть не может с ними справиться? – Да она и не пытается. В тюрьмах эти ребята полезны администрации, поскольку держат арестантскую массу в повиновении. И тут есть опасность попасть от них в зависимость. Управляющие тюрьмой авторитеты могут причинить смотрителю большие неприятности. Пойдут бунт за бунтом, журналисты опубликуют страшную правду (на основе писем арестантов), побеги участятся. А еще повсеместно смотрители воруют, обжуливают своих подопечных, недоплачивают им заработанные деньги и прочее. Сведения об этих проделках могут попасть или в надзор, или в ту же прессу, или прямо в Главное тюремное управление. И смотритель с надзирателями сами могут угодить по ту сторону решетки. Поэтому стража с «иванами» старается не враждовать, а договариваться. К обоюдной выгоде, которая достигается за счет ограбления той же рядовой бесправной массы. Лыков подумал и добавил: – Еще их сила в жестокости. «Иван» особенно охотно обещает наказание: избить, ограбить, а то и сложить, то есть убить. Это у них называется «дать варнацкое слово». И вожак всегда выполняет обещание. Его влияние держится на страхе, который он внушает. Если обещать и не сделать, бояться тебя перестанут. Тогда потеряешь власть, и обиженные сразу сведут с тобой счеты. Но «иваны» хорошо это знают и не останавливаются ни перед чем. Кроме того, они все заодно, действуют слаженно. Если кто-то обидел одного из них и успел перебраться в другую тюрьму, очень быстро туда доставят весточку. И тамошние заправилы обязаны отомстить за коллегу, которого они даже в глаза не видели. – Варнацкое слово, – повторил промышленник. – А кто такой варнак? Откуда взялся сам термин? – В начале прошлого века ссылаемым на каторгу выжигали на лице буквы: «в», «р», «н» и «к». То есть вор, разбойник, наказан кнутом. Чтобы потом всегда можно было отличить такого в толпе. Вот из этих литер и сложилось слово варнак. – Ага… – потер ладони Гучков. – Значит, говорите, взаимовыручка у них огромная? И все они так или иначе друг друга знают, наслышаны, имеют общих знакомых? – Именно. – А корреспонденция между ними ходит быстро и без перебоев? – Лучше, чем в нашей с вами жизни. – Алексей Николаевич, вы описали мне особое племя. Жестокие, умные, предприимчивые. Прирожденные вожди. А есть над ними главный? Кому могут подчиниться столь неординарные люди? Лыков покосился на барона: ты ему напел? Тот сделал вид, что не понял, и отвел глаза. Понятно… – Видите ли, господин политик. Прежде существовал очень редкий титул – «иван иванович». Главный среди равных, король криминального мира. Но последние двадцать пять лет такого короля наша преступность не знала. Как вдруг… видимо, в конце лета… состоялись выборы предводителя. И сейчас такой человек имеется. – Кто он? Статский советник лишь пожал плечами: – А черт его знает! – Неужели совсем ничего о нем не известно? – Александр Иванович, поймите правильно. Там конспирация похлеще, чем в Боевой организации эсеров. И туда вон Азеф пролез. А попробовал бы он пролезть к бандитским атаманам! – И все-таки, – настаивал Гучков. – Вы явно недоговариваете. – Мы знаем лишь его кличку: Сорокоум. И самые общие приметы: рост выше среднего, властные манеры, волосы темно-русые, кисти рук непропорционально малы. Больше ничего. Октябрист и сыщик некоторое время молча смотрели друг на друга. И последний счел нужным добавить: – Сорокоум, по всем догадкам, вхож в деловой мир. Наружно принадлежит к торгово-промышленному сословию. Возможно, входит в число пайщиков Шлиссельбургской ситценабивной фабрики. Возможно, активно торгует с Азией. В частности, с Персией и Афганистаном. – Принадлежит к торгово-промышленному сословию… – опять, будто про себя, повторил Гучков. – Прямо как я! Он мне что, коллега? «Иван иванович» – и мануфактурист? – А почему нет? – заявил Таубе. – Вожаки там умные. Им надо кормить свиту. Не только ножом и револьвером можно зарабатывать деньги. Если, конечно, ты умен… – Наш как раз такой, – подхватил Лыков. – Александр Иванович, теперь моя очередь спрашивать: среди ваших деловых знакомцев есть подобный тип? Хваткий, ловкий и… опасный. От такого человека должна исходить угроза. Гучков задумался или только сделал вид. Вскоре он ответил: – Нет, с ходу не скажу. С вашего позволения поспрашиваю братьев, ну и окружение свое: банкиров, биржевиков… На этих словах, словно подводя итог разговору, октябрист разлил по рюмкам остатки коньяка, чокнулся с собеседниками и вдруг попросил: – Алексей Николаевич, устройте мне встречу с Сорокоумом. Сыщик даже растерялся: