Палеолог даже подпрыгнул: – А это ты откуда узнал? – Неважно. Ты подтверждаешь? – Угу. Володьку уговаривают, а он ломается. Пока. – Какой он тебе Володька, камер-юнкер ты драный! Палеолог состоял в звании камер-юнкера, что для чина коллежского советника было маловато. Однако камергер ему не светил, что являлось для чиновника постоянным источником раздражения. – Сам нехороший человек. Вот сделается Джунковский твоим начальником, отольются тебе мои слезы. – Расскажи про него, – попросил Лыков. – Чего говорить? Человек фальшивый. Очень заботится о своей репутации в среде либеральной общественности. В то же время близок к царской семье; можно сказать, любимец. Такому многое простят. Маклаков потому и хочет его в товарищи, чтобы иметь заручку в верхах. – А правда, что он… – Бугр[59]? Черт его знает. Ближайший адъютант Сергея Александровича – просто так на такие должности не попадают. Да еще окончил Пажеский корпус, а там это распространено. Потому – весьма вероятно. – А о чем торгуются верхи? – поинтересовался сыщик. – Джунковский хочет командовать голубым ведомством[60]. Это генерал-лейтенантская должность. Ну и ваш Департамент полиции под себя подмять. Будь осторожен, Алексей Николаевич. Он капризный и много думает насчет себя. Как бы не вышло, чтобы ты об уходе Макарова пожалел… Лыков вернулся в департамент задумчивый. Он много уже повидал всяких начальников, и странные наклонности москвича его мало волновали. Но дилетант! Прежние руководители полиции чаще всего рекрутировались из судейских. Курлов был исключением, выходцем из военных юристов. И вполне разбирался в специфике сыска. А тут паж, адъютант великого князя, губернатор… Как бывший «флигель»[61] и свитский генерал, давно прописался в Царском Селе. Сила Джуна в сестре государыни, великой княгине Елизавете Федоровне, вдове Сергея Александровича. Прежде две сестрицы крутили императором как хотели. Но сейчас между ними, словно черная кошка, пробежал Распутин. И несмотря на это Джун готов перебраться в столицу. Смело, смело… В кабинете скучал Азвестопуло. Увидев шефа, он принялся что-то усердно строчить в блокноте. Но, заметив возбужденное состояние Лыкова, отложил перо: – Что случилось? Вас как будто опять запонками наградили… – Я встречался с Гучковым. – С которым? Их много. – С октябристом. – Которого в Думу прокатили? Так ему и надо. Нечего основы подрывать. Лыков сел напротив помощника: – Отставить гогот. Александр Иваныч сказал, что Макарова вот-вот турнут. – Это мы и без него знаем, – надулся грек. – А кто будет заведовать полицией, тоже знаешь? Нет? По его словам – Джунковский. Азвестопуло рассмеялся, потом резко оборвал смешок: – Неужели правда? А что он понимает в нашем деле? – Как будто Золотарев понимает. Дундук дундуком и боится на себя что-либо брать. А тут целый генерал-майор свиты Его Императорского Величества. В белой шапке ходит[62] – издалека видать. Поднаберется опыта, мы ему поможем. Сергей откинулся на спинку стула и вспомнил: – Когда я ездил в Москву за теми двумя бандитами, Джунковский ускорил их выдачу. Он имел в виду весеннюю историю. «Комитет по освобождению Лыкова» вызволял его из тюрьмы. Было решено привезти в столицу двух лжесвидетелей, Луку Кайзерова и Степана Дригу. Они уже поехали на каторгу, но их вернули с полдороги. Тогда Джунковский помог комитетчикам сделать все максимально быстро. А по пути в Петербург Луку пристрелили… – Поэтому я не против, – закончил коллежский асессор. – Пускай приходит. Научу его ремеслу. – То есть с твоей стороны препятствий нет? – поддел помощника шеф. – Не-а. – Тогда слушай дальше. Гучков попросил устроить ему встречу с Сорокоумом. Помощник выдал незнакомое Лыкову греческое слово явно бранного характера, а потом спросил: – Зачем? – Он не объяснил. – Ну пускай тогда идет по лесотундре. – Увы, барон Таубе просит помочь отставному депутату. Азвестопуло снова сделал круглые глаза: – У него-то какой интерес? – Тоже не объяснил. – Ну и ну… Алексей Николаич, а как мы провернем это технически, если вдруг решимся? Запустим просьбу через какого-нибудь приближенного «ивана»? Только где ж такого взять? Лыков подпер голову кулаком: – Давай думать. Довести просьбу мы сумеем, тут даже есть варианты. Я могу, к примеру, навестить в Литовском замке своего приятеля Тимоху Елуферьева по кличке Господи-Помилуй и попросить его. Секретная почта на волю существует, уверен. Или еще можно протолкнуть весточку через Суровикова. – И раскрыть агента, – тут же продолжил коллежский асессор. – Если по-умному, то не раскрою. – По-умному – это как? Алексей Николаевич стал рассуждать: – Например, Гучков якобы сам вышел на Захара Нестеровича. Узнал неведомыми путями, что тот сумеет передать по цепочке просьбу в нужные руки. – Неведомыми путями – это там не сработает. Ребята спросят, что за пути. И на всякий случай возьмут вашего осведа на машинку[63], чтобы исключить риски. – Эх… А у тебя какие предложения? Сергей сделал умное лицо и надолго замолчал. Через пять минут шеф упрекнул его: – Вот видишь? Критиковать легко. – Гучков московских кровей. Можно попросить Кошко передать его просьбу через кого-то из тамошних «иванов». – Это значит повесить свою проблему на Аркадия Францевича. Сыщики рядили по-всякому и ни одного хорошего варианта не видели. В конце концов Лыков решил идти на поклон в Семибашенный. Он тогда Господи-Помилуй не убил, хоть руки и чесались. За хозяином Литовского замка должок. А просьба такая, что лишь польстит «ивану». Шансы есть. В итоге день спустя Алексей Николаевич уже сидел в комнате для свиданий и разглядывал собеседника. – Ты, Тимофей, никак похудел? И вид усталый. Корона на уши давит? – Какая еще корона? – не понял бандит. – Самодержца Петербургского исправительного арестантского отделения. – А… Толку с той короны. Менты[64] норовят мне чужие грехи приписать. Им так удобнее! – Неблагодарный ты человек, Елуферьев, – лениво продолжил сыщик. – Я тебя мог пришибить в карцере до смерти? Мог. По всем правилам, и писаным, и неписаным. В порядке самозащиты. Ты ведь шел меня убивать, и не один, а с целой шайкой. Но пощадил я тебя, пес[65]. А дальше? Ты был ширмой для Кутасова, который на самом деле атаманил в отделении. Незавидная роль для «ивана» – служить занавеской другому «ивану», который к тому же много моложе. От Кутасова я тебя избавил. Ты теперь полноценный самодержец. Видишь, дважды поимел от сыщика Лыкова профит. Господи-Помилуй молчал, ожидая, когда их высокородие дойдет до дела. – А теперь, Тимофей, надо бы должок отдать. – Я плесом бить не стану![66] – гордо ответил арестант. – Тю! Я разве об этом хочу тебя попросить? Ты давно «иван», я правила знаю. Речь о другом. Елуферьев смотрел настороженно и ждал подвоха. Статский советник заговорил по-другому, с приятельской интонацией: – Я давеча познакомился с Гучковым, с тем самым, что заправлял в Думе. Большой человек, в политике фигура заметная… – Какая он фигура, ежели его в новую Думу не выбрали? – вдруг с насмешкой перебил его бандит.