– Ты и это знаешь? Газеты почитываешь? Рано ты Александра Ивановича в шпанку записал. Его «Союз семнадцатого октября» остается самой большой партийной фракцией в Четвертой думе. Он по-прежнему ее лидер. Ну и других заслуг хватает. Председатель наблюдательного совета страхового общества «Россия», член правления Петербургского учетного и ссудного банка, действительный статский советник… – Мне у него страховать нечего, – продолжал ерепениться Тимоха. Лыков продолжил, не обращая на это внимания: – И вот сей уважаемый господин попросил меня устроить ему встречу с Сорокоумом. Господи-Помилуй опешил. – Да, с Сорокоумом. Его выбрали «иваном ивановичем», нам это известно. И у Гучкова есть к вашему обер-ваньке какое-то дело. Вот, помоги довести до него. – Почему я? – насторожился бандит. – Другого никого не нашли? Сижу в тюрьме, смотрю на мир сквозь решетку. На воле полно других, кому это сподручнее. – Беда в том, что я их не знаю. А ты мне фамилии не назовешь. – Уж конечно. Владетель Семибашенного не верил сыщику, и правильно делал. Тот стал объяснять по новой: – Ты боишься, что это провокация со стороны полиции. Что мы хотим таким путем выследить главного «ивана». Я понимаю твои опасения. Но здесь другое. Доведи просьбу, а уж как обезопасить себя, Сорокоум сам придумает. Они с Гучковым договорятся без нас. Я и не узнаю об их встрече. И еще, передай в записке, что за Александром Ивановичем следят. Он же лидер оппозиционной партии. Ходят топтуны, доносят, с кем встречается Гучков. Пусть Сорокоум будет осторожен. Если, конечно, согласится на встречу… – Ну вы там и штукари[67], – поднялся «иван». – Лады. Записку я отошлю, а Илл… а набольший пусть сам решит. Кстати! Правду говорят, ваше высокородие, что вы самолично Никитку Кутасова пришибили? – Правду. Но только и он меня на ножик успел надеть. Елуферьев хмыкнул: – Пускай и успел. Только вы живы-здоровы, а он уже в земле гниет. Так ему и надо, сморчку. Оттирать меня вздумал… Ну, бывайте. Надзиратель увел арестанта, а Лыков вынул блокнот и вечное перо и написал: «Сорокоума, возможно, зовут Илларион». Декабрь шел своим чередом. Столицу завалило снегом, Нева замерзла. Двенадцатого числа, в четверг, Макаров был уволен с должности министра внутренних дел. Он состоял членом Государственного совета по назначению, и теперь ему предстояло доживать век в забытьи. Управлять министерством, как и ожидалось, был приглашен черниговский губернатор Маклаков. Уже через три дня он пробежался по коридорам Департамента полиции, знакомясь с кадром. А потом провел час со старшими чинами. Поджарый, стриженный ежиком, с длинными кокетливыми усами офицерского типа, сановник не понравился сыщику. Вертлявый, какой-то легковесный… Посмотрим, какой он будет министр, сказал Алексей Николаевич Сергею. А вот Белецкий сильно нервничал. Он узнал, что висит на нитке, Маклаков хочет его убрать. Потом выяснилось, что отставленный Макаров спас своего директора. Он напросился на аудиенцию к государю и убедил его, что Степан Петрович на своем месте. И менять его не стоит, это вредно для дела правоохранения. В итоге Белецкий сохранил должность. Он рьяно взялся за обязанности, не давая подчиненным ни сна, ни отдыха. А дознание насчет «ивана ивановича» почти не двигалось с места. Фон Коттен сообщил сыщику, что слежка за Чухонцевым-Ногтевым ничего не дала. Каждую пятницу тот уезжал обедать в заведения, всегда разные. Филеры не могли выяснить, с кем встречался владелец мастерской. Верлиока проходил или в чистую половину, или в отдельный кабинет. И там, и там на входе стояла охрана из уголовных. В первую встречу наружники сделали попытку пересечь запретную линию. Их оттерли так решительно, что разве бока не намяли… Лезть дальше значило провалить слежку, и филеры не посмели повторять печальный опыт. В результате лицо, с которым обедал Чухонцев, осталось неустановленным. И это повторялось неоднократно. Большого человека охраняли очень тщательно, со знанием дела. А в заведениях всегда имелось больше двух выходов, иногда даже семь! Если наружники пытались перекрыть их все, результат по-прежнему был нулевой. Их умудрялись перехитрить. Дважды ребята вели подозрительного человека, очень похожего на того, кто нужен. И оба раза оказывалось, что это обычный уголовник, загримированный под туза. Видимо, начальником охраны Сорокоума служил бывший полицейский, знакомый с методами слежки. В конце концов филеров пришлось отозвать, иначе они выдали бы себя. Больше дало наблюдение за самой мастерской. Из дома напротив удалось выяснить, что клиентами Чухонцева являлись приказчики ряда торговых домов. Все они имели дело с мануфактурой, некоторые даже проводили экспортные операции. Попали два маза, находящихся в розыске, – их не стали брать, лишь установили место жительства. Очевидно, Верлиока занимался преимущественно коммерцией, а силовые акции поручались другим людям. В конце года Лыкову улыбнулась удача. Он дал Суровикову опасное поручение: назвать в разговоре с Ногтевым, словно невзначай, «ивана ивановича» Ларионом и посмотреть, как тот отреагирует. Захар Нестерович долго выбирал удобный момент и наконец изловчился. Однажды вечером статскому советнику позвонили на домашний телефон. Трубку взяла Ольга Дмитриевна и услышала мужской голос: – Нынче в десять пускай приходят. Это был официант ресторана «Черногория», который отвечал за экстренную связь сыщика и осведа. Значит, Суровиков что-то узнал и торопится поделиться. Алексей Николаевич полетел на явочную квартиру. Лавочник был уже там и весь светился. Хотя во взгляде сквозила некоторая опаска… – Ну? – Ловко вышло, ваше высокородие. Нынче днем в разговоре насчет мануфактуры я поднял вопрос: нельзя ли мне повысить куртажный процент? Так-то я работаю из пяти, а попросил восемь. Мол, испытание я прошел, обороты растут, чё так мало платите? И вставил фразу: скажи Лариону, ему решать. Лыков навис над агентом: – А тот что? – Зыркнул так злым оком и ответил: кому Ларион, а кому Илларион Саввич. Не фамильярничай, знай свое место. – И все? – Нет, не все, – с достоинством ответил лавочник. – Через секунду, стало быть, Верлиока спохватился и спрашивает: откуда ты знаешь? Я смешок пустил: тоже мне секрет, каждому мазу известен, а их у меня в карты восемь душ режутся. Правдоподобно вышло, он и успокоился. – Больше ничего не сказал? – Нет, а я спрашивать далее поостерегся. – Правильно сделал. Молодец, Захар Нестерович! Видишь, а ты боялся. Суровиков продолжал скалиться, и статский советник догадался почему: – Ты знаешь, кто он? – Догадываюсь. Илларионов Саввичей не каждый день встретишь. Нешто сами не вспомните? Лыков задумался, потом неуверенно сказал: – Он же умер. Я сам его вычеркивал из розыскного циркуляра. Навечно. – Ишь, умер! – фыркнул агент. – А если то была уловка? – Вон как… Очень может быть. Ах, шельма! Сыщик и освед имели в виду «ивана» Рудайтиса по кличке Ларя Шишок. Этот ловкий и умный налетчик заставил о себе говорить в конце прошлого века. Он сколотил банду, которая грабила подвыпивших купцов на выходе из ресторанов. Дела ребята вели долго, поскольку умело заметали следы. А заведения выбирали на окраинах, где трудно наладить слежку. Когда сыскная полиция взяла рестораны под надзор, возле заведения Карелина (набережная Екатерингофки, 17а) пропал наблюдательный агент. Его тело так и не нашли. Лишь через год скоки налетели на подсадного «гуляку» возле ресторана «Коммерческий», что на Выборгском шоссе. В банде было восемь серьезных ребят, они устроили сыскным настоящее сражение. Их кое-как одолели и дали по десять лет каторги каждому. В ходе следствия выяснилось, что Шишок вкладывал награбленное в торговые операции с мануфактурой! Он водил знакомства с купцами, падкими на дешевый кредит. Рудайтис получил, как атаман, тринадцать с половиной лет и уехал в Нерчинск. Это было в 1896 году. Все думали, он сел на юрцы[68] до конца дней своих. И точно: через полтора года Шишок умер от бугорчатки легких и был похоронен на сопках. Полиция вычеркнула покойника из всех циркуляров и картотек. С тех пор о нем никто ничего не слышал. И вдруг матерый «иван» Верлиока называет своего начальника Илларионом Саввичем… Ожил! – Итак, мы, кажется, установили личность Сорокоума, – предположил статский советник. – А то, – согласился освед. – Надо бы проверить, но каким образом? Навряд ли он проживает в Петербурге под фамилией Рудайтис. А его фальшивое имя нам неизвестно. – Следует поднять архив и установить приметы Шишка, – предложил Алексей Николаевич. – Боюсь только, что карточка его за давностью лет уничтожена. Ну ловкач! – Всегда был умный, – напомнил Адамова Голова. – Из костоломов выделялся, имел склонность к коммерции. И чертами вождя тоже обладал. Никто из его ребят атамана не выдал, ни одного убийства обвинение не доказало. А они имели место. Сыщик стал строить предположения: – Стало быть, Рудайтис на каторге подобрал себе двойника, поменялся с ним личностью[69], положил бедолагу в больничку, где тот благополучно и помер. А сам он под чужим именем вскорости сбежал. – Так и было. – Ну шельмец! Вот скажи, Захар Нестерович, как таких ловить? Он же умник, каких свет не видел. Веришь – нет, я самолично изъял его из списков отбывающих срок преступников. И розыскные циркуляры старые все назначил в печку. Ах, голова. Сорокоум и есть. У меня не осталось на этот счет никаких сомнений. Суровиков открыто наслаждался ситуацией: – Да, ваше высокородие, такие огурцы нечасто на грядке встречаются. «Иван иваныч» у нас что надо. Вот только зачем он вылез из тени? Жил бы себе и жил потихоньку, ан нет. Что за этим кроется? – Не знаю, – ответил сыщик. – Сам давно задаюсь этим вопросом. «Иваны» все у нас на прицеле, их ловят без срока давности. А уж их набольший – вечная мишень. Для чего такая опасная жизнь умному человеку? – Деньги, – предположил Захар Нестерович. – Их много больше, если забраться на самый верх. – Он что, гроб станет купюрами обклеивать? Глупо. – Тогда для чего? – Амбиция у человека, – дал свое объяснение Лыков. – И ничего он с ней не может поделать. Потому что вождь. Настоящий, прирожденный. Такому всегда всего мало: сорги[70], власти, славы. Иначе это уже не вождь. Агентура Филиппова сообщила: Сорокоум из собственных средств учредил особый фонд в пятьдесят тысяч рублей, из которого будет помогать сидящим в тюрьмах фартовым. Вроде как плата «ивана ивановича» другим «иванам» за то, что его выбрали на первую роль. Одним этим ходом Рудайтис обеспечил себе и популярность, и влияние, каких у него не было прежде. – Да, амбиция – штука опасная, – согласился Адамова Голова. – Выпирает, как ножик из кармана. – На эту амбицию мы Шишка и поймаем. Алексей Николаевич выдал осведомителю сразу полторы сотни и еще раз поблагодарил. Тот лишь улыбнулся: он имел с подпольных операций через Верлиоку много больше и не боялся кары полицейских. Расстались оба довольные друг другом. Дальше сыщик развил лихорадочную деятельность. В картотеке Филиппова данных на Рудайтиса не оказалось – их сожгли много лет назад. Но в Регистрационном бюро Департамента полиции Азвестопуло разыскал чудом сохранившийся формуляр. Из него удалось узнать приметы атамана. Рост два аршина десять и пять шестых вершка[71], волосы темно-русые, глаза серые, лицо чистое продолговатое, нос прямой, уши с сильно оттопыренным козелком. Особая примета – в челке слева клок седых волос. – С клоком ерунда, – прокомментировал Сергей. – Столько лет прошло. Он сейчас, может, весь седой. А может, лысый. – Запросто, – кивнул начальник. – Но хоть что-то. Надо распространить сведения среди негласной агентуры Филиппова. Вдруг есть кто-то похожий. А я своих орлов напрягу. Тебе же вот какое поручение: обойди торговых грекосов. Осторожно так расспроси: нет ли среди их знакомцев подходящего человека. Который торгует мануфактурой и, возможно, состоит пайщиком в Шлиссельбурге. По заданию Лыкова Азвестопуло уже больше года выстраивал собственную агентурную сеть среди соотечественников. Греки составляли в Петербурге весьма небольшую диаспору. Столица многонациональна, что бросается в глаза, если бродить по ее улицам. И тут имеются свои тенденции. Например, сорок лет назад самыми многочисленными среди иностранцев были немцы – сорок шесть тысяч человек. Целый армейский корпус! Дальше шли финны со шведами, затем поляки, евреи и эстонцы. К 1912 году германцы сдали позиции белорусам и полякам, опустившись на третье место. Вот-вот их сдвинут еще ниже евреи… А греков как было полторы тысячи, так примерно и осталось. На миллион девятьсот тысяч всего населения – капля в море. Азвестопуло говорил шефу: для нас тут слишком сыро, мы все в Одессе. Тем не менее некоторые сферы сыны Зевса крепко держали в своих руках. Кофейни и вообще торговля колониальными товарами, плюс табак и морские перевозки через черноморские порты – тут без попандопулосов не обойтись. И Сергей нашел себе пять-шесть одноверцев, желавших дружить с полицией. К ним он и отправился с расспросами. Самым полезным из них был торговец каменным углем и коксом Перикл Христодулиди. Азвестопуло на чем-то его поймал и предложил сначала стать штучником. Очень скоро торговец перешел на жалованье и ежемесячно расписывался в получении пятидесяти рублей как агент Одиссей. Лыков подозревал, что часть жалованья сыщик с осведом пропивали в ресторане, а остальное коллежский асессор клал себе в карман. Даже не подозревал, а был уверен. Алексей Николаевич знал, что его помощник имеет слабость к денежным знакам и не прочь изъять немного из казны. Но относился к этому снисходительно. Человеку надо кормить растущее семейство, а жалованье небольшое. Пускай. Для статского советника было важно другое: он мог безусловно довериться помощнику в любом вопросе. Семь лет назад, во время декабрьского восстания в Москве, Сергей заслонил собой от пули маленьких детей. Причем машинально, даже не заметив этого. Он же застрелил Кольку-куна, на которого у самого сыщика не поднялась рука. Совсем недавно Азвестопуло прикончил Луку Кайзерова, человека, отправившего Лыкова в тюрьму. Поэтому Алексей Николаевич молча визировал расписки и вносил суммы в ассигновочные доклады. Между тем число осведомителей Сергея росло. Появились Метаксопуло, Олимпиади, Казанджи, Стафонопуло… Всем им коллежский асессор давал клички героев из греческой мифологии. Одновременно он обновил гардероб и сменил серебряные часы на золотые. Белецкий тоже пока молчал, когда подмахивал ассигновки. Но скоро появится новый товарищ министра, и все может измениться. Одиссей по роду занятий отстоял далеко от торговли мануфактурой. Однако его сильной стороной было близкое знакомство с держателем кофейни в здании Петербургской биржи. Как водится, там находился тайный клуб заядлых игроков. Приглядываясь и прислушиваясь к ним, можно было узнать много интересного. Азвестопуло уже предложил шефу пару сделок, основанных на внутренней информации (Сергей важно называл ее «инсайд»). Лыков пока сторонился рисков, вкладываясь в надежные государственные обязательства. Он предложил Сергею десять тысяч взаймы на год, без процентов. Тот охотно взял и теперь ходил загадочный, с биржевыми колонками в карманах пиджака. Распивая чаи, он отпускал фразы вроде «проседают, как я и предполагал» и «два пункта за два дня – здорово». Еще он успешно продвигал в чайной комнате департамента сладости фабрикации Полины Ерошенко. Тем временем развивалась история с покорением Лиговки людьми Сорокоума. Тот же Суровиков однажды сообщил Алексею Николаевичу: Славка Челогузов по кличке Кастет неожиданно лег в больницу. Будто бы у него аппендицит.