– Восемьсот шестьдесят. Генерал тронул поручика за плечо: – А вы хитрец, Николай Алексеевич. С виду не скажешь, но… И действительно знаете столько языков? Хм. Подходящего офицера прислали мне для разведки. – Сначала проверьте меня в деле, – предостерег Лыков-Нефедьев. – Обязательно проверю. Но начало обнадеживает. Пора было укладываться спать. Новичку выделили на ночь угол в проходной комнате подле веранды, обещав завтра устроить более основательно. Но сперва повечеряли. В честь прибытия нового офицера спели легендарную застольную песню кавказских войск, знаменитых своей боевой спайкой: Нам каждый гость дается Богом, Какой бы ни был он среды, Хотя бы в рубище убогом — – Алла-верды, Алла-верды… Николай впервые услышал этот напев, о котором ему рассказывал отец. Поручику было приятно. Кажется, в рядах кавказцев служить можно… Только придется соответствовать их высоким требованиям. Но это новичка меньше всего пугало. Он разложил чемодан, превратив его в кровать. Лег на парусиновую лежанку, пристроил под голову золото, сверху положил маленькую думку – и быстро уснул. Глава 12 Боевые дела поручика Лыкова-Нефедьева Утром нового помощника начальника штаба сперва отвели в заброшенный караван-сарай. Все свободные офицеры явились поглядеть, как тот будет стрелять. Николай вышел на воздух с необычным целлулоидным козырьком зеленого цвета, прикрепленным к фуражке. Сослуживцы удивились – что это такое? Очень удобная вещь для войны в горах, пояснил поручик. Английское изобретение, закрывает глаза от яркого солнца. Капитан Альбл и тут вставил шпильку. Противник сразу возьмет такого модника на прицел, сказал он. Хотите выделиться? В ответ новенький раздал козырьки всем остальным офицерам отряда, пояснив, что привез из Индии большой запас. Те примерили – действительно, очень удобно. И защищает не только от солнца, но и от снега, который всегда слепит на больших высотах… Хитрый народ англичане! Вдоль стены расставили ростовые и поясные мишени. И поручик показал класс. Из винтовки и маузера он выбил сто очков и там, и там. Новичок вел огонь не целясь, навскидку. Товарищи по отряду дивились, не веря своим глазам… Тут же Николай особым приказом был назначен ответственным за стрелковую подготовку и провел первую беседу со сверхсрочными унтер-офицерами, чтобы подыскали ему способных солдат. После этого поручик сдал золото казначею отряда и поднялся к генералу. Фидаров занимал комнату в мезонине. Кабинет в ней был отделен от спальни занавеской. Вся обстановка указывала на аскетичный солдатский характер хозяина. К удивлению Николая, наверху его встретил китайчонок лет двенадцати, который заваривал чай. Хозяин пояснил: – Это Манза, мой воспитанник. Он сирота, я подобрал его под Мукденом. Умный мальчишка, только немного ленивый. Лыков-Нефедьев заговорил с Манзой по-маньчжурски, и тот с изумлением ответил. Произнеся несколько фраз, мальчишка расплакался – давно не слышал родной речи и соскучился по ней. Генерал утешил воспитанника и отослал вниз. – Давайте займемся делом, – обратился Фидаров к гостю. Вдвоем, даже без Масловского, они наметили пункты биографии армянского торговца, которого будет играть Николай. Афако Пациевич подсказал несколько важных деталей. Но убедился, что его разведчик, несмотря на молодость, уже опытен и не особо нуждается в советах… Лыков-Нефедьев докладывал: – В Восточной Азии, особенно в Китае, Монголии и Тибете, большую роль играют рекомендательные письма. Они даже важнее документов, удостоверяющих личность. Я фабрикую такие письма сам и уже порядком набил руку. В разведывательном отделе штаба округа мне дали две фамилии торговцев из Исфахана и разрешили на них ссылаться. Если придет запрос, главы этих семейств подтвердят, что я их дальний родственник и как торговец заслуживаю доверия и кредита. Сумму кредита думаю установить в пятнадцать тысяч кранов[87]. Еще у меня имеется ассигновка Учетно-ссудного банка Персии на пять тысяч триста кранов. Для начала достаточно. Фидаров согласно кивнул и добавил: – Много наличности с собой не берите, а то ограбят. Особенно избегайте золота, за него просто убьют. Носите бумажки: векселя, расписки. Кочевники в них ничего не понимают и отымать не станут. – Так и предполагал. Векселя я тоже сфабрикую, в том числе из Афганистана и Белуджистана. Пусть видят, что я серьезный торговец. Теперь о том, где жить. Вам придется поселить меня в надежной армянской семье. Чтобы желающие могли в случае чего проверить и убедиться, что я тот, за кого себя выдаю. Главе семьи придется рассказать правду. Есть у вас такой проверенный человек? – Есть, кадход[88] нашей махалля Саркис. – Он тесно связан с русскими? – быстро уточнил Николай. – Тогда не годится. Господь с вами, Афако Пациевич. Уши торчат, там сразу догадаются, что я за торговец. Нет, нужен другой человек, нейтральный. Генерал обещал подумать. А его новый подчиненный попросил посвятить его в оперативную обстановку. Каковы силы отряда? Какие задачи поставило перед ним командование? Кто противник? Фидаров сначала рассказал о себе. Он прибыл сюда с должности командира Второй бригады Второй Кавказской казачьей дивизии. Ранее служил инструктором Персидской казачьей Его Величества Шаха бригады в чине серенга, то есть полковника. Воевал с японцами, выполнил несколько тайных военно-дипломатических поручений в Афганистане. Что касается Ардебильского отряда, то он был самый слабый в русском экспедиционном корпусе. Имелось два батальона пехоты. Первый – из 206-го Сальянского Его Императорского Высочества наследника цесаревича великого князя Алексея Николаевича полка. Второй – из 16-го гренадерского Мингрельского Его Императорского Высочества Великого князя Дмитрия Константиновича полка, без одной роты. Артиллерия состояла из горной четырехорудийной батареи. Конницу представляли две сотни 1-го Кубанского Полтавского полка. И все! Задачи перед этими силами поставлены большие: охрана правопорядка, защита русской торговли, пресечение разбоев на дорогах. Между тем обстановка вокруг Ардебиля напряженная. Шахской власти тут давно нет, она лишь на бумаге. Воду мутит кочевое племя гялышей, живущее исключительно шашкой и кинжалом. Оно обитает в труднодоступных горах Багров-дага, куда с трудом проникает пехота и совершенно не может пролезть артиллерия. Обругав гялышей, Афако Пациевич тут же успокоил Николая Алексеевича. Племя все же малочисленное, и ключи к его укрытиям уже подобраны. Здесь помощь генералу не нужна, он справится сам. Карательная экспедиция назначена на ближайшую среду. Много хуже обстояло дело с шахсевенами. Этот полукочевой народ намного сильнее, и такой же разбойный. Его создали искусственно в XVI веке из нескольких племен. Тогда против шаха Аббаса Первого из династии Сефевидов восстала собственная конница, которую нанимали среди кызылбашей. В противовес им шах приказал набрать людей из невоенных тюркских племен Малой Азии и Двуречья. Основу составили кочевники-азербайджанцы, переселившиеся из Турции под предводительством Юнсур-паши. Их разбавили курдами, теми же кызылбашами, и объявили новой шахской гвардией. Народность получила название «шахсевены» – «любящие шаха». Они хорошо начали: подавили восстания, отбили нашествие узбеков, отличились в войнах с Турцией и Россией. Но постепенно любовь к шаху остыла, а появилась любовь к грабежу. К началу русской экспедиции кочевники совсем распоясались. Их племенной вождь Мамед-кули-хан объявил, что он теперь Мамед-кули-шах. То есть сардар[89] вышел из-под власти династии Каджаров и сам стал монархом. Наглость была неслыханная, но Тегеран ничего не мог поделать с мятежником – сил не хватало. Вот уже второй год шахсевены воевали с русскими. Пленных они не брали, а мертвым выкалывали глаза и отрезали головы. Рассказав все это, Фидаров вынул карту Западного Азербайджана и прилегающих территорий: – Вот что я придумал, Николай Алексеевич. Наши противники живут не только разбоем, но и скотоводством. Имеют значительные стада баранов, коз, коров, верблюдов, даже буйволов. В этом основа их благосостояния. Зимой шахсевены пасут скотину здесь, в Саваланских горах. А летом перегоняют в Муганскую степь. Сейчас пастбища видите где? Дорога туда-обратно идет через перевалы. Хочу их осенью закрыть. Скотоводы погонят стада в горы, а я их не пущу, запру в степи. А проход им дам, только если сложат оружие. Без винтовок они будут не опасны. Ну и Мамед-кули-хана прищучу, поймаю и отправлю в Тегеран. Поняли мой замысел? Ага. Однако для его исполнения мне нужно знать обстановку на перевалах. Как они охраняются? В каком состоянии там дороги? Сколько вооруженной силы сопровождает стада? Нет ли турок-диверсантов? Имею основания для таких подозрений… Задачу собрать эти важнейшие сведения я возлагаю на вас. Пусть этот ваш армянин проникнет на перевалы Савалана и все разнюхает. Еще вопросы: где скрывается ихний хан, объявивший себя шахом? Сколько при нем конвоя? На какие политические приманки можно его поймать? – Вот тут не понял, – остановил генерала поручик. – Объясняю. Арестовать сардара в его собственном шатре нам никто не даст. Нужно выманить Мамед-кули-хана в такое место, куда он решится приехать. И там схватить! А что это будет за место? Требуется умная ловушка. Например, его вызывает для переговоров возможный союзник. Который на самом деле куплен нами. – Теперь ясно. Но такая задача мне еще долго будет не по плечу. Нужно знать внутренний межплеменной расклад: кто с кем дружит, кто с кем враждует, у кого амбиции на власть, а кто просто пасет скот… Фидаров крякнул: – Вы правы, но тут для нас многое закрыто. Шахсевены исторически делятся на ардебильских и мешгиншахрских: первых тринадцать племен, а вторых тридцать два. Племена в свою очередь делятся на рода – губаки. Также исторически шахсевены сунниты, когда вся прочая Персия шиитская. То есть внутренние противоречия есть. Завербовать бы осведомителя, а? – Попробую, – задумчиво сказал Лыков-Нефедьев. – Но начну с простого: обследую перевалы. Ваша идея перехватить кочевников по пути на зимовку очень хорошая. Они не смогут прорваться с боями, в горах это не выйдет. Мы просто выставим пулеметы и расстреляем их стада. Об этом, конечно, даже говорить не хочется: обречем людей на голодную смерть. Но шантажировать можем. Так что я несколько дней тут осмотрюсь, изучу Ардебиль и окрестности, подготовлю рекомендательные письма. А потом сразу на север, к выходам из степи. – Только уж будьте осторожны, – проворчал Афако Пациевич. – Я хочу сперва поглядеть, какой из вас получится армянский негоциант. Сколько времени нужно, чтобы переодеться? – На полное перевоплощение требуется час. – Идите. Жду вас через полтора часа у себя. Лыков-Нефедьев ушел в свой угол и начал переодеваться. Точно в указанное время в мансарду к командиру отряда поднялся армянин в поношенном халате, с бараньим папахом на голове. Глаза его масляно блестели, лицо приобрело хитрое лисье выражение. – Им апранке гипр! Драниц эжан чэс гтни![90] Фидаров завязал деловой разговор, а сам внимательно рассматривал «армянина», вслушивался в произношение, следил за мимикой. Наконец он сказал: – Очень неплохо, Николай Алексеевич. Я человек наблюдательный, но ничего подозрительного не заметил. Операцию разрешаю. На этих словах в комнату вошел капитан Масловский и воскликнул: – Свежие новости с базара, господа! Мадамин-бек умер. Его подстрелил на дороге какой-то русский с тысячи шагов! Да продлит Аллах его годы… А вы, Николай Алексеевич, очень убедительны в роли армянина. Два дня поручик в личине торговца ходил по городу, изучал его. Он помолился в армянской церкви Святой Марии, осмотрел издали мавзолеи Сефи ад-Дина и Имам-заде Салеха, посетил караван-сараи и главные улицы. Постоял на знаменитом «Семиглазом» мосту через Балыклы-Чай. Вымылся в банях на площади Али-капу. Приценился к изюму на крытом базаре. Выпил кофе в лучшей кофейне Югдекана, где завел знакомство с двумя почтенными негоциантами. Обошел главные ковровые фабрики – город славился своими коврами. Изучил как зевака остатки глинобитной крепости, которую в 1828 году штурмом взял Паскевич-Эриванский. Еще он снял комнату у армянской семьи среднего достатка и даже стал ухаживать за дочкой хозяина. Ни у кого разведчик не вызвал подозрений и понял, что пора начинать… Ранним утром через Тавризские ворота верхом на муле выехал человек. На заставе его внесли в журнал: Ашот Тер-Егизар-оглы, торговец из Джульфы, что под Исфаханом. Сначала армянин ехал на запад, любуясь вытянутой вершиной Савалана с тремя пиками по правую руку. Особенно красив был Солтан Савалан, самый высокий из них. 15 792 фута над уровнем моря![91] На его вершине в складках белел снег. Потухший вулкан играл важную роль в жизни округи – сползающие вниз девять ледников питали арыки. Вся долина реки Аджи-Чай была пронизана этими каналами. Персы научились даже делать керизы – подземные арыки – и сооружали их с большим искусством. Ирригационное земледелие позволяло оседлым народам процветать. Еще долины рек не только снабжали арыки водой, но и служили торговыми путями. Среди гор и каменистых равнин лишь по ним можно было водить караваны. Цветущая, красивая долина Аджи-Чая выступала дорогой от Тавриза к Каспийскому морю. Все вокруг было засажено виноградом, фруктовыми садами, попадались даже оливковые рощи. Впрочем, с оливками местные жители обращаться не умели и фабриковали из них низкосортное мыло. Любознательный торговец разговорился с владельцем одной такой рощи и предложил совместно изготовить масло. Хозяин, как это водится у персов, не сказал ни да, ни нет… По мере удаления от Ардебиля пейзаж менялся. Климат на северо-западе страны самый влажный и больше всего подходит для сельского хозяйства. Сады сменились полями, тоже весьма ухоженными. На них выращивали пшеницу, рис, табак, а выше в горах – рожь. Персы совсем не высеивали овес, лошадей тут кормили ячменем. Еще попадались большие плантации опиумного мака. Это растение стало бичом земельного хозяйства: выращивать легко, продажные цены высокие, и мак потихоньку вытеснял пшеницу. А следствием становился голод. Шелковичных рощ путнику не попалось ни одной. Полвека назад в стране из-за болезни червей начался упадок шелководства, до этого весьма прибыльного. В последнее время промысел начал было возрождаться за счет привоза новых гренов[92], выращенных пастеровским способом. Но и здесь мак побеждал… Одинокий путник проехал верст пятнадцать, остановился в чапархане[93] и обратился к группке селян, смакующих под навесом чай. Он почтительно попросил снабдить его сведениями насчет табака и выказал в расспросах хорошее знание дела. Торговля для армян обычное занятие, никто не удивился новому лицу, и ему охотно сообщили виды на урожай. Поблагодарив, Тер-Егизар-оглы перевел разговор на другую тему. Он собирается объехать Саваланские горы, а затем и Кара-Даг. Опасно ли это теперь, когда пришли русские? Хозяин в Исфахане, почтенный Сурен-бек, поручил ему закупить к осени скотского сала и шкур. Надо предварительно наладить отношения с горцами. Кого местные уважаемые люди могут порекомендовать? Селяне посмеялись над наивным вопросом. Страна фактически разделена на два разных мира. Персы и таджики живут за счет земли. Они изнежены, робки, не склонны к насилию. Зато у них в руках вся торговля, промышленность и культура. Совсем иное – тюркские народы. Они в большинстве своем кочевники, любят орудовать кинжалом, ненадежны в сделках. Конечно, обмен товарами между двумя мирами идет постоянно. Однако никогда не знаешь, чем он закончится: выгодой или грабежом. Поэтому рекомендации получить в ашхане можно. Но последствия… Тут уж как повезет. После такого предупреждения селяне назвали-таки гостю несколько имен. Особенно хорошие слова прозвучали в адрес риш-сефида Бидали-бека из оймака зулькадар[94]. Зулькадары из всех шахсевенов самые спокойные. Они полукочевники и живут в домах, выстроенных вдоль путей кочевья. Дома называются тахте гапу и сделаны из дерева! Не саманные, как здесь, и не алацыки[95], как в горах, а из настоящего дерева. Свой хлеб зулькадары зарабатывают, оказывая услуги кочевым собратьям. Тем при перегоне огромных отар нужны места отдыха, кузни, поилки, лавки с городскими товарами… То есть люди Бидали-бека – такие же торговцы-посредники, как и Тер-Егизар-оглы, и с ними легче будет договориться. А другие оймаки – ой, плохо! Зарежут или в лучшем случае просто ограбят. Армянин поблагодарил и даже оплатил ашхане выпитый компанией чай. Это понравилось аксакалу селения, и он написал рекомендательное письмо беку. Так русский разведчик обзавелся первой подлинной бумагой. Дальше он ехал уже на север, огибая огромный отрог Савалана. Арыки исчезли, а с ними и плодородные поля, их сменили желто-серые степи. Наверху зеленели луга, это высотные пастбища ждали зимы. Сейчас они были пусты, кочевники угнали свои стада за Кара-су. К вечеру путник добрался до перевалов и увидел те самые тахте гапу, о которых ему рассказывали персы. Дома стояли вдоль дороги на север, группами по десять-двенадцать, на расстоянии в несколько верст друг от друга. Рядом паслись небольшие отары – для повседневной жизни. На въезде в селение армянина остановили двое шахсевенов со старыми винтовками Крнка наперевес. – Кто такой, куда едешь? – спросили они не особенно радушно. Торговец объяснил и показал письмо от аксакала к риш-сефиду. Туземцы посмотрели на бумагу, ничего в ней не поняли и махнули рукой: – Вон самый большой дом, там жилище почтенного Бидали-бека. Если он захочет принять тебя, неверный, то изложишь ему свое дело. А если не захочет – мы вывернем твои сумы и пошарим в них. А тебе пробьем голову, чтобы не болтался в наших землях. Торговец отважно направился к дому старейшины. Тот спал, и пришлось ждать, пока старый человек отдохнет. Только через час риш-сефид соизволил принять гостя. Но встреча закончилась для Тер-Егизар-оглы хорошо. У него был талант договариваться с самыми разными людьми. Он быстро заинтересовал бека предложением продавать курдючное сало напрямую к Худаферинским мостам[96], минуя посредников-айсоров. Это обещало экономию в несколько тысяч кранов. Кроме того, гость предложил за шкуры зимнего забоя весьма неплохую цену. И показал ассигновки Учетно-ссудного банка и гарантийное письмо Сурен-бека, известного исфаханского купца. Хозяин слышал про него и согласился подумать. В результате Ашот заночевал в селении и обзавелся там нужными знакомствами. Его обследование перевалов длилось три недели. Тер-Егизар-оглы объехал местности от Кызылагачского залива Каспийского моря до города Хой близ турецкой границы. Вежливый, почтительный и умный, он нравился людям. Небольшие сделки поддерживали его репутацию надежного плательщика. Ко всякому новому лицу на Востоке относятся настороженно. Прасол из Хоя, недоверчивый кашкаец, даже послал телеграмму в Исфахан самому Сурен-беку, наводил справки насчет его представителя. И получил успокаивающий ответ. Постепенно молодой армянин примелькался в округе. Он осмелел настолько, что наведался в гости к курдам, жившим вдоль спорного участка персидско-турецкой границы. Курды в своих фесках, обмотанных черными платками с бахромой, сначала встретили армянина с неприязнью. Однако он подготовился: привез большую партию русских вытяжных сапог[97] из шагреневой кожи. Курды – большие охотники до этой обуви, и сделка состоялась. Она принесла Ашоту не только барыш, но и полезные знакомства в закрытой среде. Из разговоров с новыми покупателями негоциант выяснил, что на отрезке между Хоем и Дильманом, а также вдоль караванного пути Хой – Урмия турецкие войска захватили большую часть шахской территории. Местное население не обращало на это внимания – им было без разницы. А персидские власти не имели силы воспротивиться захвату. Османы наглели. Они разместили на чужих землях конницу и пехоту с артиллерией. Войска расположились в шести пунктах и активно строили казармы с конюшнями. Как будто собирались остаться там надолго… Самое удивительное открытие ждало разведчика на Кушинском перевале. Он своими глазами увидел, как из Турции в Персию проник военный конвой во главе с пожилым мужчиной начальственного вида. Тот был во френче без погон, поверх которого оказался накинут простой халат. Но лицо! Так смотрят люди, облеченные большой властью. Тер-Егизар-оглы стал расспрашивать курдов, и те сказали ему по секрету, что это сам Джабир-паша, командир Ванского корпуса. Он изучает местность, не иначе как для будущей войны. Генерал-лейтенант турецкой армии инкогнито проник в страну Льва и Солнца и делает там рекогносцировки как у себя дома… Сведения были столь серьезными, что армянин засобирался в Ардебиль. Тут, уже под конец поездки, с ним произошли два знаменательных случая. Сначала в Хое он нечаянно подслушал очень важный разговор. Негоциант сидел в ашхане близ Джумной мечети и угощал серрафа[98] Али-Мирзу пловом. Али был самым честным из хойских менял, его нередко призывали в посредники при спорах. Старик знал себе цену и принимал угощение от нового знакомого как должное. Речь шла о курсе обмена рубля на туманы. Хой был столицей торговли Персии с державой Ак-падишаха, здесь находилось много русских торговых домов и представительств. И обменный курс имел важное значение, его постоянно критиковали. Вот и сейчас Али-Мирза негодовал: – За целый туман нам дают один рубль и пятьдесят копеек! Разве это не грабеж? А пошлины, которые нам навязали русские? На свои сахар и керосин они их завысили, а на наши шелка и рис занизили. Про цены на мануфактуру я уж вообще не говорю… – Вы совершенно правы, почтенный, – журчал в ответ армянин. – Но что поделать? Сильный слабого всегда победит.