Ухватив тело за ноги, он потащил его вдоль берега. Гири и руки чертили полосы в грязи. Павел отыскал место, где сразу было глубоко, он помнил, и столкнул тело туда. Оно ушло на дно, выпустив пару пузырей из темноты. И стало очень тихо. Всё началось несколько дней назад. Павел снова залез в «Пацанят», а там объявился Рыжий Пес, сообщал радостную весть: жена согласилась на усыновление. Пес в экстазе исходил на мед и слюни, собратья его поздравляли, а Павел похолодел. Сбывался сон. Весь день Павел дергался, по нервам будто скрипичным ключом водили. Он снова и снова повторял про себя сообщения Рыжего Пса. Прикидывал, как те же слова звучали бы голосом Краснова, похоже ли? Мог ли Краснов сказать вот так? В принципе, мог. Он может всё, как Павел уже понял. И за это ничего ему не будет. Павел даже уехал из офиса раньше времени и застрял в шестичасовой пробке, которую обычно пережидал на работе. «ЖИВИ СВОЮ ЖИЗНЬ» – красовалось в подъезде на стене между третьим и четвертым этажами. Ровные маркерные буквы не по трафарету. И сюда добрались со своей агитацией, твари. Павел с чувством харкнул, попав на слово «жизнь». Поднявшись на одиннадцатый, он ввалился в квартиру и закрыл дверь комнаты пинком, истратив на это последние силы. Дверь грохнула, разбив тишину. В правом виске пульсировала боль, глаз будто выдавливало из глазницы. Опять мигрень из-за смещения шейных позвонков, профдеформация тела. Остались ли таблетки? Комната всматривалась в Павла прямоугольниками оконных створок, масляными на фоне уличной тьмы. Точками света на круглых ручках шкафа, склоненными к нему кувшинками на люстре. На единственном стуле грудилась одежда, печальный тряпичный сэндвич, который следовало погладить. Змеей вился белый провод зарядки. Расколотая столешница щерилась неровным краем. Нужно выкинуть и купить новый стол. Или вообще переехать – здесь же невозможно жить: тесно, душно. Не разуваясь, Павел рухнул на кровать, накрыл лицо руками. Тут же из розоватого сумрака выплыл молодой Краснов – в парке цвета хаки, трениках, над кроссовками проглядывают вызывающе яркие носки. Павел снова почувствовал соленый вкус чужой ладони на губах. Запах машины – теплая кожа, сандаловое дерево, так пахли только «ауди». Сдвинутое назад сиденье, колючая трава в лесу, подъезд, кисло пахнущий по́том диван в «гостинице на час», сопение над ухом, и что-то булькало при каждом вдохе, словно легкие Краснова были наполнены водой. Столько лет прошло, а эта мерзость всё не блекла, настаивалась, как коньяк, обретая вкусовые ноты. Сандал, ваниль, кожа, металл, пот, ваниль, кожа, сандал, солоно во рту, тошнит и стыдно, мечты о Пекине и безнадега, в которой можно утонуть… Что, если Краснов усыновит кого-то? Он же такой примерный семьянин, ангел, причиняющий добро в половине детдомов Подмосковья. И почему именно сейчас? За что? Павел что, мало пахал? Недостаточно карабкался, срывая ногти, мало огреб по жизни, чтобы в этот ответственный момент, когда все карты у него в руках, когда возможности прямо под носом – хватай не хочу, появился Краснов. Живет, дышит, ходит как ни в чем не бывало. Улыбается всем, бликует очочками, разбить бы их, вдавить втереть ему в глаза сволочь. Забыть бы, но это невозможно. Дыра в груди кровоточит, и гноится, и болит, в ней гудит ветер, – как тут забудешь? – С-сука-а-а… – прорычал Павел в сомкнутые ладони. Будь жив отец, он бы сказал: не торопись. Ты знаешь выход, но здесь нужно всё обдумать хорошенько, просчитать детали. Ты сможешь, Павел, я знаю, я в тебе уверен. Ты – настоящий воин. И ласково бы улыбнулся. Да, именно так всё и случилось бы, будь жив отец. За окном взвыла сирена скорой, по потолку пронесся сиреневый блик. Откуда-то докатывался басовитый храп, в соседней комнате шептал планшет, белый шум, помехи связи. А Павел недвижимо лежал, не ощущая ног, но чувствуя, как медленно спускается пыль, капает с кувшинок люстры, устилает руки и лицо, мягко забивается в уши, в поры. Звуки становятся тише, исчезают, всё удаляется, мир удаляется, растворяется на границе яви. Наутро Павел понял, что́ нужно сделать. Снова разыскав номер Краснова, он написал с левой виртуальной симки: «Почем прогулки в лес, педрила?». Отправив, поехал на блошиный рынок в гаражах недалеко от Шереметьево. Там, на расстеленных прямо на асфальте газетках и простынях, продавалось всё: от старых кукол до оргтехники и роботов для мытья полов. Между рядами прыскали цыганские дети, оценивали карманы покупателей. У тех цыган Павел купил втридорога, за нал, две древние битые гири и веревку, кинул их на заднее сиденье, накрыл тряпкой, вернулся домой и стал ждать. Краснов ответил вечером, предлагал встретиться в одном из скверов в центре. Скверы Павла не устраивали совершенно, и он потребовал перенести встречу в Ростокино, ближе к Яузе, где еще остались тихие зеленые дворы между пятиэтажками. Камер там было мало, часть из них висела для вида и не работала. Вечером в пятницу все разъедутся по дачам, свидетелей не будет. Больше всего Павел боялся, что Краснов откажется: не дурак же, соваться в такой район. Поэтому он добавил сообщение про компромат, видеозапись, на которой всё четко можно рассмотреть. Краснов подумал и в итоге согласился. Павел приехал в назначенное место к восьми, припарковался рядом, но не стал шататься по двору – поймал момент и зашел в подъезд с каким-то парнем. С лестничного пролета между вторым и третьим этажами хорошо просматривалась котельная, где он договорился встретиться. На ее стене, в круге фонарного света, был не очень умело нарисован подъезжающий паровоз с блестящим черным носом. На станции ожидали непропорциональные дамы в пышных платьях начала XX века: пугающе большие головы, нечеловечески узкие талии, белые зонтики, на заднем плане носильщик с тележкой. Почему это оказалось на котельной, Павел не мог понять, как, наверное, не понимал и глава управы, заказавший это безобразие. На боку паровоза уже кто-то накалякал: «НЕТ СЛЕЖКЕ». Павел выключил в подъезде свет и облокотился на подоконник, выжидая. Всё было как во сне, в кошмаре, будто бы не с ним. И еще оставалась возможность всё отменить. Сесть в машину и уехать, выбросить чертовы гири и веревку, удалить виртуальную симку и все следы. Сделать вид, что ничего не было. Но это же вранье. Если хочешь победы, вспомнил он, наведи порядок в мыслях. Если принял решение, иди до конца. Беспорядочные мысли равны поражению. «Ты где?» – пришло сообщение от Краснова. На улице не было ни души. «Подойди к котельной. Увижу кого-нибудь еще, сразу опубликую видео». Вскоре на асфальтированной дорожке между домами показалась знакомая долговязая фигура в серой ветровке на молнии. Голову Краснов втягивал в плечи, словно мерз, и зыркал по сторонам. Он встал перед нарисованным локомотивом, держа руки в карманах. Что у него там? Павел сощурился, пытаясь разглядеть. Арки с включенным диктофоном, тревожная кнопка, баллончик, какой оттягивал карман Павла? «Выверни карманы», – написал он. Краснов прочел сообщение и закрутил головой, разыскивая Павла. Нехотя вывернул карманы, зажав в руках содержимое: ключи от машины, арки, что-то еще. «Брось под машину перед собой». Поколебавшись, Краснов выполнил и это требование. Развел руками в темноту, мол, будем говорить уже? Вроде он был один. Еще оставалась возможность уйти. Выждав еще немного и уняв дрожь, Павел спустился. На ватных ногах пересек проезжую часть и поманил Краснова в темноту под кронами деревьев за котельной. Он помнил: темнота Краснову больше нравилась. Странно, но, увидев Павла, Краснов совсем не удивился. – А я тебя помню, – сказал, внимательно его разглядывая. Глаза его казались больше, увеличенные линзами очков. – Красивый мальчик, но проблемный. – Проблемный для тебя? – хрипло поинтересовался Павел. – Для всех. Ты – человек-проблема, Паша. Единственный, с кем невозможно было найти общий язык. Павел фыркнул от неожиданности. Ребенок бы повелся, застыдился, – но он-то давно уже вырос. И он понимал, что дело было совсем не в нем. – Найти общий язык? Это так теперь называется? Краснов кивнул. Привалился к стене, снова сунул руки в карманы. Он похудел за годы, что Павел его не видел, хотя, казалось бы, куда уж больше. У глаз собрались морщины, синеватые веки набрякли, из-за чего Краснов походил на печального бульдога. На тощей заросшей шее Павел узнал бугристый шрам. Как жирный червь, в начале тонкий и толстый в конце. – Ты всё делаешь, не подумав, – сказал Краснов. – Вот сейчас чего вдруг объявился? – Чтобы тебя посадить, например. – Сомневаюсь, что это возможно. – Если бы реально сомневался, тогда не стал бы скрываться. Ты же ссыкло, пропал, когда началось расследование. Чего с повинной не явился? Краснов неопределенно повел плечом. На его лице не было ни страха, ни раскаяния – ничего. Только внимание и жалость. – Я ничего дурного не сделал. Я – семейный человек, занимаюсь благотворительностью. А тут является бывший воспитанник и пытается меня запугать. Шантажирует, вымогает деньги. – Я не шантажи… – У тебя ведь нет никакого видео. Ты бы давно его использовал. Ветер дунул Павлу в лицо, принес запах сандала, кожи, металла. Очень захотелось повернуться и уйти, пропало ведь, всё пропало, всё пошло не так. Краснов, похоже, это заметил. – Не буду врать, я попросил тебя пробить. После того, как ты полил меня грязью в двадцатом детдоме, – сказал он. – Людмила Ивановна была в шоке от твоего поведения. – Борисовна тоже была в шоке, когда ее посадили. Помнишь? Краснов качнул головой: – Не помню, к сожалению, и не понимаю, о ком ты говоришь. Я работаю со многими детдомами и знать каждого воспитателя не в состоянии. Но про тебя я узнал многое. Про девушку твою. Она ведь из «контрас», да? У нее привод был. Может, и ты из «контрас», Паша? Киберпреступник, террорист. В компании знают, с кем ты связан? Он сказал это почти с жалостью, сучий садист. А Павел похолодел, горло забилось грязью, он ничего не мог ответить. Как будто снова стал никем. Швалью детдомовской с низкой ценой. Страх раскрыл свой черный рот, склонился над Павлом низко, задышал в затылок. Что будет с Соней? Что будет с его карьерой? Пекин снова ускользал, становился дальше, размывался акварелью на картоне. Краснов улыбнулся ласково, совсем как на фото с сайта фонда «Добродел». Так он улыбался, закрывая дверь, зная, что Павлу некуда бежать. – Я не хочу тебе зла, правда. Я ведь тебя от ментов и психушки отмазывал, хоть бы поблагодарил за это. И ты знаешь, я сегодня добрый. Подкинуть тебе деньжат? Сколько тебе нужно, Павлуш? Павел моргнул, сжал кулаки. Голову будто пробило мягкой пулей. – Что ты сказал? – переспросил он тихо. – Сколько тебе нужно денег? – терпеливо повторил Краснов. – Нет, не то. После. Краснов нахмурился. – Павлуша, поменьше МХАТа, это смешно. Давай уже договоримся и разойдемся. Ты же за этим пришел. Павлуша, да. Давно он этого не слышал. Шваль сделала глубокий вдох, хрустнула шеей. Протянула: