— Я… я мало что помню. Дома часто говорили о военных делах, но мне это никогда не было интересно, — он задумался, — главные земли даллов вроде должны быть дальше, за рекой, — парень махнул рукой на юго-восток. — И она, хвала богам, ограничивает наши с ними связи, но здесь, где река сильно петляет и еще не очень широкая, у них что-то вроде военной территории. Здесь нет больших поселений, только конные отряды, которые живут в шатрах и постоянно кочуют в поисках поводов для драки. Так, что если хотите мое мнение, то лучше бы нам вообще туда не соваться. — Понимаю, — вздохнул Тамаш, — и не стану тебя уговаривать. — Я боюсь, — юноша кивнул в сторону равнины, — может, вернемся в лес и переждем пару дней? Вода спадет, и попробуем пробраться кустами на север. — Знаешь, я, пожалуй, соглашусь. Надо все хорошо обдумать, — признался Тамаш, и осторожно, боясь потревожить ушибленные ребра, поднялся. Он перевесил свою плоскую сумку под длинный балахон, притянув лямку потуже, и в ответ на вопросительный взгляд Эрнальда заметил: — На случай новых катаклизмов. Так надежнее, — он похлопал себя по боку, где была спрятана сумка, и развернулся, собираясь двинуться к узкому входу в ущелье. Вдруг со стороны степи выехали трое конных. Застигнутые врасплох, юноша с лекарем застыли. Лошадки, коренастые и низкорослые, всхрапнули и резко затормозили ярдах в двадцати от них. Невысокие, ярко одетые всадники от удивления на полуслове оборвали беседу и в замешательстве уставились на непрошенных гостей. Все трое наездников были небольшого роста, узкоплечие, в цветных, короткополых кафтанах, поверх которых отблескивали металлические нагрудники и длинные наплечники из округлых, как чешуя, пластинок. Загорелые, безбородые лица были наполовину скрыты островерхими шлемами с мелкой кольчужной бармицей, закрывавшей шею и плечи; на острых маковках шлемов, свисая чуть не до лопаток, торчало по длинному пучку волос. Оружие даллов, а это, без сомнений, были они, мирно висело на поясе. Дозорные, по всей видимости, не ожидали встречи и растерялись не меньше людей, но быстро сообразили и, отрывисто гаркнув, погнали лошадей вперед. Двое из них выхватили луки и, отточенным движением спустили тетивы. Тамаш змеей прыгнул в сторону и сшиб с ног Эрнальда. Железо впустую чиркнуло по камням. Перекатившись, лекарь вскочил навстречу конникам. — Беги! Эрнальд, не глядя, рванул к ущелью, а лекарь выставил вперед руки, встречая несущихся всадников. Едва его ладони коснулись лошадей, как животные сбились с шага и внезапно застыли. Даллы от неожиданности потеряли равновесие и вылетели из седел. Ловко перекувырнувшись, они приземлились и пешие двинулись к лекарю, обступая его с двух сторон. Третий далл, не снижая скорости, пронесся дальше, на скаку раскручивая пращу. Затем вдруг резко соскочил и точным движением метнул тяжелый снаряд в Эрнальда, которому оставались считаные шаги до входа в ущелье. Снаряд разбился о камни. Далл с гудением раскрутил следующий камень и послал мальчишке в ноги. Третьим броском он угодил в лопатку, и Эрнальд покатился по земле. Не ожидая, пока тот поднимется, далл в несколько шагов подскочил к мальчишке и с силой двинул в челюсть тяжелым набалдашником меча. Изо рта брызнуло кровью, и Эрнальд безвольно распластался на серых камнях. Лекарь отступил к стене. Даллы, обнажив короткие мечи, подходили ближе. Подпустив их вплотную, Тамаш снова вскинул руки, стараясь попасть пальцами под шлемы, но промахнулся и лишь слегка зацепил одного из нападающих, который от этого прикосновения в недоумении остановился и затряс головой. Второй, отбив руку лекаря, поднырнул и оглушил его коротким ударом. Тамаш глухо охнул и завалился на бок; по лицу потекла яркая красная струйка. * * * Пока один из дозорных деловито скручивал пленных, другой текучим, но удивительно быстрым шагом, подошел к застывшим животным и ласково погладил ту, что стояла ближе, по крупной, мохнатой голове и тихонько посвистел ей в ухо. Лошадь, тоненько заржала и ткнулась в плечо хозяину. Далл дружески похлопал кобылку, перешел к рыжему жеребцу и снова ласково посвистел. Жеребец недовольно фыркнул и потянулся губами в поисках угощение. Степняк взял поводь и подвел животных к людям. Третий далл бдительно осматривал окрестности. Оба пленника без чувств лежали у выхода из ущелья. Даллы связали им ноги и запястья, погрузили на лошадей, запрыгнули в седла и все трое заспешили на восток вглубь затопленной равнины. Крепкие лошадки пошли мягким, собранным галопом, обходя неглубокие озерца и пересекая неожиданные протоки, словно бы, не замечая двойной груз. Пленники, притянутые позади всадников к высоким седлам, безвольно болтались в такт движениям лошадей. Через некоторое время даллы перевели лошадей на спокойную рысь, давая животным передышку. В дороге они изредка перекидывались короткими фразами на мягком, мелодичном наречии. Повернув за рекой на запад, дозорные снова пустили животных в галоп. В переплетении проток и заводей им встретилась многочисленная овечья отара, медленно идущая на север в сопровождении нескольких конников, которые с трудом направляли стадо среди беспорядочно раскиданных водоемов. Вслед за рекой отряд снова сменил направление, уходя на север и огибая череду возвышенностей. На русле грязной желто-коричневой кучей высился огромный оползень. Река на подходе к преграде разлилась широким озером и мутным, ленивым потоком переваливала через верхушку земляного пласта. Стекая по мягкому грязевому склону, вода едва на половину заполняла русло ниже по течению, широкой дугой уходившее на восток. На высоком холме, в полутора лигах от запруды, располагалась военная стоянка даллов: россыпь пестрых круглых шатров, украшенных яркими лоскутами и изображениями зверей. Вокруг стоянки, на небольшом отдалении, свободно расположился разномастный табун все тех же низкорослых, лохматых лошадок. За стоянкой виднелся широкий брод и натоптанная грязная полоса, пересекающая обмелевшую реку. У стоянки дозорные спешились и подвели лошадей к центральному шатру, который был ярче и больше остальных. Вокруг них стали собираться воины — мужчины и женщины: все невысокие, тонкокостные, скуластые, с огненно-рыжими длинными волосами, переплетенными в затейливые косы. Все даллы были одеты в цветные короткие кафтаны, широкие темные штаны, стянутые у стопы ремешком, и мягкие короткие сапоги. Воины передвигались со стремительной, почти животной, грацией и негромко переговаривались, с любопытством оглядывая пленников. Один из дозорных снял хвостатый шлем и зашел в шатер, через несколько минут оттуда вышел седоватый, крепко сложенный далл в металлическом нагруднике, богато украшенном гравировкой. Дозорный вышел следом, указывая на лекаря и что-то объясняя. Вождь покачал головой и после короткого приказа, снова удалился в шатер. Пленных обступили и отвязали. Скинув Тамаша на землю, ему распутали запястья, забрали лютню и снова плотно стянули локти и запястья за спиной. Эрнальда небрежным движением спихнули с лошади и оставили лежать. Небольшой блестящий предмет выпал из-за пазухи юноши и закатился под копыта беспокойно переступившей лошади. Оба пленника оставались без сознания. Взяв людей под руки, даллы по двое потащили их на окраину стоянки. В отдалении, за кругом шатров, один из сопровождающих откинул с земли заплетенную хворостом решетку, и пленников, не глядя, побросали в глубокую узкую яму, прикрыв обратно крышкой. В другом конце стоянки конный отряд из десяти вооруженных всадников выехал в обратном направлении. * * * Сознание медленно возвращалось к Тамашу, продираясь сквозь липкую, густую завесу отупляющей боли, которая заслонила все остальные чувства, и тяжелым дурманом опутала разум. Словно подвешенный в этом нестерпимом, пульсирующем море, не в силах открыть глаза Тамаш, попытался осознать свое тело. Как вспышка в бордовой темноте вернулось ощущение дыхания: горло сдавлено, воздух со свистом вырывается из легких, царапая пересохшую гортань; во рту земля, мелкие частицы ее при каждом вдохе залетают все глубже, заставляя легкие спазмически сокращаться. Еще вспышка: глаза не открываются, что-то вязкое слепило ресницы и затекло в нос, скопившись в ноздрях противной, хлюпающей лужицей. Вспышка — обоняние: душно, сильно пахнет кровью, пόтом, землей и немного травами. Вспышка: голова вывернута и плотно прижата к спине. Вспышка: плечи горят огнем. Тамаш закашлялся, и под закрытыми веками поплыли круги, норовя утопить его в мутном бордовом океане. Вдруг сквозь дурноту внезапно пришло ощущение всего тела: голова вывернута, лицо одной стороной вдавлено в землю, корпус и ноги задраны вдоль стены и давят всей тяжестью, выгибая голову дальше назад. Тамаш попробовал пошевелиться. Тело не слушалось. Дышать было больно. Перед глазами кружили тошнотворные красные пятна. В легких саднило от мелкой сухой пыли. Лекарь снова закашлялся, отплевываясь пересохшим ртом, и сразу пожалел об этом: по телу разлилась волна нестерпимой боли, едва не загасив сознание. Переведя дух, он стиснул зубы и, через боль, уперся связанными ногами в стену, распрямляя тело. Вдруг голова его уперлась во что-то тяжелое. Тамаш извернулся и с силой потерся лицом о неожиданную преграду, сдирая с ресниц запекшуюся корку крови. С трудом разлепив глаза, он увидел перед собой колено, одетое в грязную бурую штанину. Проследив взглядом вдоль незнакомой ноги, Тамаш смутно различил чью-то сидящую фигуру, а на сгибе чужого бедра лежала голова Эрнальда. Тамаш пригляделся: юноша, свернувшись калачиком, лежал под боком у неизвестного субъекта. Ножны с кинжалом пропали. Третий пленник полу-сидел, привалившись к стене, и не подавал признаков жизни. Это, без сомнения, был далл, но определить пол или возраст мешала темнота и искаженные опухолью шея и лицо пленника. Тамаш затаил дыхание и внимательно прислушался: в давящей тишине он с облегчением услышал слабое, но ровное дыхание Эрнальда и еще рваные, редкие вдохи далла. Собравшись с силами, лекарь вновь уперся ногами и выпрямился, усевшись вертикально и устроив поудобнее стянутые за спиной локти. В это время Эрнальд тихо застонал. На его лице уже расплывался огромный кровоподтек, перекашивая правильные, породистые черты. Юноша снова застонал и с трудом открыл мутные глаза. С усилием сфокусировав взгляд он разглядел перед собой лекаря и, вдруг, страдальчески скривив рот, уткнулся лицом в жесткие штаны далла и глухо зарыдал. Тамаш отвернулся, не в силах справиться с чувством вины. Юноша перед ним всхлипывал все громче, прижавшись к грязному боку далла. — Эрнальд, — умоляюще произнес Тамаш, — Эрнальд, прошу… Но Эрнальд резко вскинул голову: — Нет! — рот его снова болезненно скривился, и юноша поспешил спратать лицо в складках грязных штанов. — Эрнальд… — Нет! — он прижал руки к лицу. — но… — Вы не понимаете! Я столько лет… — Эрнальд… — Я не Эрнальд! — выкрикнул юноша. — Боюсь, это уже не имеет значения. — Имеет! Мне только это и осталось! — Эрнальд… — Хватит! Я Эстер! Эстер ван дер Хайд! Наследница Северных Земель! Боги! Я столько лет пыталась это забыть. Тамаш потрясенно уставился на своего попутчика, и вдруг все сразу прояснилось. И враз стало очевидно, что никакой это не юноша, а молодая и очень худенькая девушка, испуганная и сильно избитая. Тамаш поразился, как он мог не замечать этого раньше. Девушка снова тяжело рыдала, прижавшись к даллу и закрыв связанными руками лицо. — Пресвятые боги… — Не пресвятые, и не боги, — вытирая слезы и конвульсивно всхлипывая, произнесла девушка, — я ненавижу эти отметины и ненавижу этот мерзкий, потный страх, в котором я живу. Может теперь хоть умру с достоинством. И вдруг Тамаш вспомнил белокурую, ясноглазую девчонку, строившую ему глазки за званым ужином: — Я помню тебя! — Я вас тоже, — грустно покачала головой Эстер, — сразу поняла, когда вы заговорили о броши. Она потянулась руками за пазуху, и вдруг испуганно захлопала себя по груди. — Господин Тамаш! Брошь… она пропала! — Я не понимаю… — растерянно проговорил лекарь. — Та брошь, что была на моей матери! Я же забрала ее. — И она все время была с тобой? — Да! Но она пропала, — губы девушки снова горестно скривились. — Ладно, Эстер… не думаю, что это теперь важно, — он попытался поудобнее устроить затекшие руки, и плечи снова пронзило болью. Тамаш невольно зашипел. Эстер встрепенулась и спокойно заметила: — Ничего не ладно. Мы же еще не умерли. Я семь лет не жила, и не собираюсь сдаваться сейчас. — Но как это может быть? Ведь тебе шестнадцать? — Нет, — усмехнулась девушка, — вы где-нибудь видели девятнадцатилетних парней без бороды и с фальцетом? — Я думал это от плохого питания и тяжелой жизни… — растерянно проговорил лекарь, — так бывает. — Поэтому мне и было шестнадцать последние четыре года. — Но зачем все это? — Тамаш неопределенно обвел взглядом одежду Эстер. — У беспризорной девочки в трущобах не завидная судьба, — пожала плечами девушка и подтянула ноги к груди. Ощупав сапог, она подковырнула изношенную пряжку и достала из внутреннего шва короткий узкий стилет. Лекарь восхищенно присвистнул: — А ты полна сюрпризов, Эстер ван дер Хайд! — На улицах быстро учишься. Повернитесь. Тамаш неуклюже повернулся спиной, сжав зубы от боли. После нескольких попыток Эстер удалось растрепать веревки острым концом стилета, и Тамаш облегченно расслабил безвольно повисшие руки. С трудом сжав пальцы в кулаки, он распрямил их и снова сжал, потом снова, и снова, пока не разогрел закостеневшие кисти. Потихоньку к рукам начала возвращаться чувствительность. Через некоторое время, увидев, что лекарь вернул подвижность, Эстер протянула ему нож. Осторожно, боясь поранить тонкие запястья, Тамаш освободил руки девушки, и перерезал веревки на ногах себе и ей. Отбросив размочаленные обрывки, Эстер спрятала стилет, и они молча уселись по разные стороны от третьего пленника, отрешенно уставившись на пыльный круговорот, мерцающий в тоненьких желтых лучах, пробивающихся откуда-то сверху. Глаза привыкли к полумраку, и темнота уже не казалась такой густой. Тамаш огляделся: они сидели на дне круглой земляной ямы диаметром чуть меньше человеческого роста, желтовато-коричневые стены круто уходили вверх ярда на три с половиной и заканчивались непонятной конструкцией, закрывающей выход.