– Он слишком красив, – сказал Колен. – Давай немного подождем. – Ожидание, – сказал Шик, – это прелюдия в минорной тональности. – Почему ты так говоришь? – спросил Колен. Он взял бокал Шика и налил в него вина, густого и легкого, как сжатый эфир. – Не знаю, – сказал Шик. – Мне вдруг пришло это в голову. – Попробуй! – сказал Колен. Они подняли бокалы и выпили все до дна. – Невероятно!.. – сказал Шик, и в глазах его заполыхали красные огоньки. Колен схватился рукой за грудь. – Вот это да! – сказал он. – Ни на что другое не похоже. – Это совершенно не важно, – сказал Шик. – Ты тоже ни на кого не похож. – Уверен, что, если его много выпить, Хлоя тут же придет. – Это еще не факт! – сказал Шик. – Ты меня не подначивай! – сказал Колен, протягивая свой бокал. Шик наполнил оба. – Погоди! – сказал Колен. Он погасил плафон и маленькую лампу, освещавшую стол. Только в углу мерцал зеленоватый свет лампадки под шотландской иконой, глядя на которую Колен обычно медитировал. – О! – прошептал Шик. Вино в хрустальных бокалах фосфоресцировало и переливалось всеми цветами, и сверканье это, казалось, исходило от мириад радужных искр. – Пей! – сказал Колен. Они выпили. Отсвет вина остался у них на губах. Колен снова повернул выключатель. Он нетвердо стоял на ногах. – Один раз не в счет, – сказал он. – По-моему, мы можем допить бутылку. – Не разрезать ли торт? – спросил Шик. Колен схватил серебряный нож и принялся чертить спираль на белой глазированной поверхности. Внезапно он остановился и с изумлением посмотрел на то, что получается. – Я сейчас попробую сделать одну штуку, – сказал он. Одной рукой он взял из стоящего на столе букета острый лист остролиста, другой – торт и, быстро вращая его на кончике пальца, осторожно опустил лист колючкой в прочерченную им борозду. – Послушай!.. – сказал он. И Шик явственно услышал «Хлою» в аранжировке Дюка Эллингтона. Шик посмотрел на Колена. Тот был бледен как полотно. Шик взял у него из рук нож и решительным движением всадил в торт. Он разрезал его пополам и увидел, что внутри лежит новая статья Партра для Шика, а для Колена – записка, в которой Хлоя назначала ему свидание. XIII Колен стоял на углу площади и ждал Хлою. Площадь была круглая, и были на ней голуби, церковь, сквер, скамейки, а на проезжей части – машины и автобусы. Солнце тоже ждало Хлою, но оно могло тем временем забавляться – бросать, например, тени, проращивать дикую фасоль, играть со ставнями и пристыдить фонарь, все еще горящий из-за беспечности дежурного электрика. Колен теребил край перчатки и сочинял первую фразу, которую скажет Хлое. По мере того как час свиданья приближался, фраза эта все быстрее менялась. Он не знал, что предложить Хлое. Может, пойти в кондитерскую пить чай? Но там царит такая тоска, и эти прожорливые сорокалетки, которые поглощают по семь пирожных подряд, отставив мизинчики. Нет, это не для него! Обжорство он прощал только мужчинам, для которых оно еще имеет какой-то смысл и не умаляет присущего им достоинства. Кино тоже исключается, она никогда не согласится. И в депутатодром ее не поведешь – ей там не понравится. И телячьи бега не годятся – она испугается. И в больницу Сен-Луи нельзя – туда не пускают. И Лувр он отверг, ведь там за ассирийскими херувимами притаились сатиры. И уж, конечно, о вокзале Сен-Лазар не может быть и речи: там нет ни единого поезда, одни только тележки для багажа. – Здравствуйте!.. Хлоя подошла не с той стороны, с которой он ее ждал. Он стал поспешно снимать перчатки, но запутался от растерянности, угодил себе кулаком по носу, произнес «Уф!..» и пожал ей руку. Она рассмеялась. – Что это у вас такой смущенный вид? На ней была шуба из пушистого меха цвета ее волос, такая же шапочка и короткие сапожки с меховой оторочкой. Она коснулась локтя Колена. – Возьмите меня под руку. Что-то вы сегодня нерасторопны… – Верно, в тот раз у меня лучше получалось, – признался Колен. Она снова засмеялась, поглядела на него и засмеялась еще громче. – Вы смеетесь надо мной, – жалобно сказал Колен. – Это немилосердно. – Вы рады меня видеть? – спросила Хлоя. – Да!.. – сказал Колен. Они пошли по первому попавшемуся тротуару. Маленькое розовое облако спустилось с неба и повисло над ними. – Могу спуститься пониже, – предложило оно. – Валяй! – сказал Колен. И облако окутало их. Внутри него было тепло и пахло корицей с сахаром. – Нас теперь не видно! – сказал Колен. – Но мы их видим!.. – Облако все же довольно прозрачное, – сказала Хлоя. – Не обольщайтесь! – Не важно, так все же чувствуешь себя лучше, – сказал Колен. – Что будем делать? – Всего лишь гулять… Вам не будет скучно? – Тогда говорите мне какие-нибудь слова… – Я не знаю настолько хороших слов, – сказала Хлоя. – Но можно поглядеть витрины. Вот хоть эту!.. Как интересно! В витрине красивая женщина лежала на пружинном матрасе. Она была обнажена по пояс, и электрический прибор белыми шелковистыми щетками массировал ей грудь снизу вверх. Надпись гласила: «Берегите вашу обувь, пользуйтесь только гуталином „Антипод преподобного Шарля“[34]». – Хорошая мысль, – сказала Хлоя. – При чем тут это! – сказал Колен. – А массаж куда приятней, когда его делают рукой. Хлоя покраснела: – Не говорите таких вещей. Я не люблю ребят, которые говорят всякие гадости девушкам. – Я в отчаянии… Я не хотел… У Колена и в самом деле был такой отчаянный вид, что она улыбнулась и даже слегка потрясла его за руку, чтобы показать, что не сердится. В другой витрине толстяк в фартуке мясника резал младенцев. Это была наглядная пропаганда общественной благотворительности. – Вот на что уходят деньги, – сказал Колен. – Убирать все это каждый вечер стоит, наверно, очень дорого. – Но ведь младенцы ненастоящие! – с тревогой сказала Хлоя. – Как знать? В общественных благотворительных заведениях младенцев навалом… – сказал Колен. – Мне это не нравится, – сказала Хлоя. – Прежде таких ужасных витрин не было. Я не считаю, что это шаг вперед. – Не важно, – сказал Колен. – Это ведь действует только на тех, кто и без того верит в подобные глупости.