— Лисбт Барли нь-бегает, а хоит мельно, — тихо сказала ее подруга на жутком диалекте. — Так вы с ней знакомы? Рута и «Тронхеймский орел» снова переглянулись, будто согласовывая ответ. — Нет. Н-мы е знаем. — Да? Откуда? — Кажется, в «Вердене Ганг» была статья о том, что Вилли Барли этим летом ставит в Национальном театре мюзикл? — Не, Рут, эт-была ток-заметка. — Нет, статья, — раздраженно откликнулась Рута. — Лисбет в главной роли. Большое фото, все дела. Наверняка вы видели. Харри хмыкнул: — Этим летом я… не столь активно следил за газетами. — Да вы что! Был скандал! Эти зазнайки театралы считают, что это лето станет для Национального театра позором. Ты название мюзикла помнишь? «Моя красная леди»? — «Прекрасная», — буркнула «Тронхеймский орел». — То есть они занимаются театром? — вмешался Харри. — И театром тоже. Вилли Барли везде поспевает: эстрада, фильмы, мюзиклы… — Он пр-дюсер, а она — пьвица. — Вот как? — Да, вы ведь помните: до замужества ее фамилия была Харанг. Харри покачал головой, будто извиняясь за собственное невежество. Рута глубоко вздохнула: — Лисбет с сестрой пели в «Спиннин Уил».[10] Лисбет была просто куколка, вроде Шанайи Твейн. А голос такой… низкий, с хрипотцой! — Они не б-ли так уж п-пулярны, Рут. — Зато пели в программе Видара Ленн-Арнесена. И продали кучу дисков. — К-сет, Рут. — Без разницы. Я видела, как «Спиннин Уил» продавали в том большом музыкальном магазине на Карл-Юханс-гате. Ничего так разбирали! Они собирались записать диск в Нэшвилле, все дела. Но потом ее нашел Барли и решил сделать из нее звезду мюзикла. Но это случилось уж давно. — Восьмь лет н-зад, — сказала «Тронхеймский орел». — Лисбет Харанг завязала со «Спиннин Уил» и вышла за Барли. Деньги, известность… Неужели не слышали? — И колесо больше не вращалось? — А? — Он пр-группу, Рут. — А, да! Сестра продолжала петь одна, но звездой-то была Лисбет. Думаю, «Спиннин Уил» сейчас выступает в каком-нибудь горном отеле или на теплоходе. Харри встал: — Ну и последний вопрос: как, по-вашему, протекает семейная жизнь Вилли и Лисбет? «Тронхеймский орел» и Рута вновь обменялись взглядами-позывными. — Здесь все хорошо слышно. У них и спальня выходит во двор. — Вы слышали, как они ругаются? — Они не ругаются. — Они выразительно на него посмотрели. Смысл сказанного пару секунд доходил до Харри, после чего он, к своему неудовольствию, почувствовал, что краснеет. — Стало быть, у них все было замечательно, — смущаясь, сказал он. — Дверь на террасу все лето распахнута. Порой мне даже хотелось забраться на крышу, обойти вокруг двора и спрыгнуть к ним на террасу, — осклабилась Рута. — Немножко пошпионить, а? Несложно ведь: встаешь на перила, потом — ногу на водосточный желоб, и… «Тронхеймский орел» толкнула ее в бок. — Но это и не требуется, — очнулась Рута. — Лисбет мастер… как это? — Звуковых эффектов, — подсказала «Тронхеймский орел». — Вот-вот. И все интересное можно представить по голосу. Харри почесал в затылке. — Такому низкому, с хрипотцой, — осторожно улыбнулась «Тронхеймский орел». Вернувшись, Харри застал в квартире работающих Ивана и Ивана. Кинолог Иван обливался потом, а пес Иван вывалил из пасти язык, красный, как банты на День Конституции. Харри осторожно сел на одно из лож и попросил Вилли Барли рассказать все еще раз, с самого начала, о том, что и когда произошло после обеда. История Барли подтверждалась показаниями двух женщин. Харри заметил в его глазах искреннее отчаяние и начал уже думать, что, если что-то криминальное и произошло, этот случай — исключение из статистических данных. Но он все больше уверялся в том, что Лисбет скоро вернется. Или муж — или никто. Статистически рассуждая. Вернулась Беата и сказала, что во всем доме застала жильцов только в двух квартирах и они не слышали и не видели ничего подозрительного ни на лестнице, ни на улице. Постучали, Беата открыла. Явился патрульный в форме. Харри сразу его узнал — тот самый, что стоял на посту на Уллеволсвейен. Не обращая внимания на Харри, он заговорил с Беатой: — Мы поговорили с людьми на улице и в «Киви», проверили соседние дворы и подъезды. Ничего. Но многие ведь в отпусках — на улицах тут пусто, женщину могли затолкать в машину так, что никто бы и не заметил. Харри увидел, как съежился Вилли Барли. — Наверное, стоило бы проверить парочку пакистанцев, которые держат тут лавки, — добавил патрульный, ковыряясь мизинцем в ухе. — А почему именно их? — спросил Харри. Полицейский, наконец, повернулся к нему: — А вы разве не читали криминальную статистику, инспектор? — Он сделал особое ударение на последнем слове. — Читал, — ответил Харри. — Насколько я помню, лавочники там не на первых позициях. Патрульный ответил, внимательно разглядывая мизинец: — Мне кое-что известно о мусульманах, как и вам, инспектор. Для их народа женщина в бикини будто сама просит, чтобы ее изнасиловали. Можно сказать, это даже их долг. — Хм? — Такая уж религия. — Думаю, вы путаете ислам и христианство. С террасы спустился кинолог: — Нам с Иваном тут больше делать нечего. Нашли в мусоре пару обугленных котлет, ну и все. Кстати, другие собаки здесь недавно бывали? Харри посмотрел на Вилли. Тот только покачал головой. Судя по выражению лица, голос его сейчас не слушался. — На входе Иван вел себя так, будто почуял другую собаку, хотя это мог быть какой-нибудь еще запах. Мы готовы идти на чердак и в подвал. Кто-нибудь нас проводит? — Да. Конечно. — Вилли встал. Они исчезли за дверью, и полицейский поинтересовался у Беаты, может ли он идти. — Спроси у старшего, — ответила она.