— Он уснул. — Полицейский с ухмылкой кивнул в сторону Харри, который как раз примерял древнеримское ложе. — Патрульный, — не открывая глаз, тихо позвал Харри, — подойдите ближе, будьте добры. Полицейский подошел и встал перед Харри, широко расставив ноги и засунув большие пальцы за ремень. — Да, инспектор? Харри открыл один глаз. — Если вы еще хоть раз, поддавшись убеждениям Тома Волера, напишете на меня докладную, я позабочусь о том, чтобы вы проходили в патруле до конца службы. Ясно, патрульный? Полицейский изменился в лице. Когда он открыл рот, Харри был готов выслушивать мольбы или желчные тирады, а услышал тихую и спокойную речь. — Во-первых, никакого Тома Волера я не знаю. Во-вторых, считаю своим долгом докладывать, когда сотрудники полиции появляются на работе в пьяном виде, подвергая себя и коллег опасности. А в-третьих, у меня нет желания служить нигде, кроме как в патруле. Разрешите идти, инспектор? — закончил полицейский. Харри обвел его взглядом Циклопа. Потом снова закрыл глаз и, сглотнув, сказал: — Будьте так любезны. Услышав, как хлопнула дверь, он тихо застонал. Хотелось выпить. Внутри все горело. — Пошли? — спросила Беата. — Ты иди, — откликнулся Харри. — Я останусь, помогу Ивану обойти улицы, когда они разберутся с чердаком и подвалом. — Уверен? — Абсолютно. Харри поднялся на террасу. Посмотрел на ласточек, послушал звуки, доносящиеся из открытых окон. Поднял со стола бутылку красного вина. Там еще оставалось на донышке, и он допил. Помахал Руте и «Тронхеймскому орлу», которые этого все равно не заметили, и вернулся в квартиру. В спальне тоже были заметны следы ремонта. Перед шифоньером стояла незакрепленная дверца с зеркалом. Рядом с застеленной двуспальной кроватью стоял открытый ящик с инструментами. Над кроватью висела фотография Вилли и Лисбет. Харри особо не вглядывался в снимок, который Вилли отдал патрульному, но теперь увидел, что Рута подметила верно: Лисбет и вправду была просто куколкой. Светлые волосы, голубые блестящие глаза, стройная фигура с почти что осиной талией. Минимум на десять лет младше Вилли. На фотографии они выглядели загорелыми и счастливыми. Наверное, это был снимок, сделанный во время их поездки за границу. На заднем плане виднелись величественный старый замок и конная статуя. Может быть, Франция. Нормандия. Харри сел на край кровати и с удивлением заметил, как та просела. Водяной матрац. Он лег и ощутил, как кровать подстраивается под форму его тела. Приятно было чувствовать кожей прохладное покрывало. Вода в резиновом матраце переливалась при каждом его движении. Харри закрыл глаза. Ракель… Они плыли по реке. Нет, по каналу. Вниз по течению на теплоходе, и вода звонко целовала его борта. Они были в каюте, и Ракель лежала рядом с ним в постели. Тихо смеялась, когда он с ней шептался. А потом притворялась, будто спит. Ей это нравилось — притворяться. Такая игра. Харри повернулся посмотреть на нее. Взгляд упал сначала на зеркало, в котором отражалась кровать целиком, потом — на открытый ящик с инструментами. Сверху лежал небольшой шпатель с зеленой рукояткой. Он поднял инструмент. Легкий и маленький, слегка испачканный в штукатурке. Харри уже собирался положить резец обратно, когда рука вдруг замерла. В ящике лежала часть человеческого тела. Они и раньше попадались ему на месте преступления — отрезанные части тела. Но секунду спустя он сообразил, что видит весьма реалистичный фаллоимитатор телесного цвета. Он снова лег, так и не выпустив из рук шпатель. К горлу подкатил ком. После стольких лет работы, когда каждый день приходилось копаться в чужих вещах, фаллоимитатор не был таким уж потрясением. И ком к горлу подкатил по другой причине. Эта кровать. Нет, надо выпить. Здесь все очень хорошо слышно. Ракель. Он пытался не думать, но поздно. Ее тело. Ракель. Харри почувствовал возбуждение. Он закрыл глаза, и ему показалось, будто ее рука сонным, случайным движением легла ему на живот. И лежала там, не собираясь исчезать. Харри почувствовал ухом ее губы, теплое дыхание… Ее бедра, которые двигались при самом легком его прикосновении. Маленькая мягкая грудь с чувствительными сосками, которые становились твердыми от его дыхания. Ее тело, которое дразнит его и открывается ему. Ком в горле рос — как будто хотелось плакать. В квартиру вошли. Харри вздрогнул, сел на кровати, расправил покрывало, встал и, отойдя к зеркалу, потер лицо ладонями. Вилли настоял на том, чтобы сопровождать кинолога: посмотреть, не возьмет ли Иван след. Они вышли на Саннер-гате. Беззвучно отъехал с остановки красный автобус. Из заднего окна на Харри смотрела маленькая девочка, ее круглое личико становилось все меньше и меньше, пока наконец не исчезло вместе с автобусом в направлении Руделекки. Они прошли до магазина «Киви» и обратно, но собака ни на что не реагировала. — Это не значит, что вашей жены здесь не было, — обратился к Вилли Иван. — На городской улице, где полно транспорта и пешеходов, запах человека мог и затеряться. Харри посмотрел вокруг. Ему казалось, что за ним наблюдают, но на улице никого не было, а окна домов отражали только черное небо и солнце. Пьяный бред. — Ладно, — сказал Харри. — Большего мы пока сделать не можем. Вилли смотрел на него с тем же отчаянием. — Все хорошо, — заверил его Харри. Вилли ответил безо всякой интонации, как будто диктовал метеосводку: — Нет. Все плохо. — Фу! Иван, ко мне! — крикнул кинолог, натягивая поводок. Собака сунула нос под переднее крыло припаркованного на тротуаре «гольфа». Харри похлопал Вилли по плечу, стараясь не встречаться с ним взглядом, и произнес дежурные фразы: — Всем дежурным машинам сообщили. Если до полуночи она не объявится, мы отправим разыскную группу. Хорошо? Вилли не ответил. Иван лаял и рвался с поводка. — Секунду, — сказал кинолог. Он встал на четвереньки и заглянул под машину. — Господи! — охнул он и сунул туда руку. — Нашел что-нибудь? — спросил Харри. Кинолог повернулся к нему, в руке он держал дамскую туфлю на шпильке. Харри услышал у себя за спиной тяжелое дыхание Вилли Барли. — Это ее туфля, Вилли? — Все плохо, — повторял тот. — Все плохо. Глава 10 Четверг и пятница. Кошмар В четверг вечером перед почтой в Руделекке остановилась красная почтовая машина. Содержимое ящиков ссыпали в мешок и отправили на Бископ-Гуннерус-гате, дом 14 — более известный как главпочтамт Осло. В тот же вечер в сортировочном терминале письма расфасовывали по размеру, и пузатый коричневый пакет оказался рядом с другим письмом такого же формата. Конверт прошел через несколько пар рук, но, разумеется, никого не заинтересовал. На географической сортировке ему тоже не уделили особого внимания, и конверт сначала оказался в блоке для Восточной Норвегии, а потом — в партии с индексом 0032. И вот оно снова лежало в мешке в красной почтовой машине, готовое к завтрашней отправке. Была ночь, большая часть Осло спала. — Все хорошо. — Мальчик потрепал круглолицую девочку по голове. Длинные тонкие волосы приставали к пальцам. Электростатическое электричество. Ему было одиннадцать. Ей — семь. Брат и сестра. Приходили навещать маму в больнице. Подошел лифт, открылась дверь. Мужчина в белом халате отодвинул железную решетку, коротко улыбнулся им и вышел. А они вошли. — А лифт почему такой старый? — спросила девочка. — Потому что дом старый, — сказал мальчик, закрывая решетку. — Это больница?