Остальные посмотрели на него с непониманием. — Может, ему для полового удовлетворения вовсе не обязательно их трогать. — Харри старался не смотреть на Волера. — Ему достаточно самого убийства и вида трупа. — Это вероятно, — одобрил Эуне. — Обычно убийце хочется добиться семяизвержения, но он может при этом не оставлять семени на месте преступления. Или — если у него хватит самообладания — дождаться, пока он будет, в безопасности. На пару секунд все притихли. Харри знал, что остальные думают о том же, о чем и он: что же убийца сделал с пропавшей Лисбет Барли. — А найденное оружие? — Проверено, — откликнулась Беата. — Проведенные эксперименты показывают девяносто девять и девять десятых процента вероятности, что именно из найденных пистолетов и были совершены убийства. — Хорошо, — сказал Меллер. — А есть идеи, откуда они взялись? Беата покачала головой: — Серийные номера сточены, следы на их месте — такие же, как на большей части конфискованного нами оружия. — Нда… — задумался Меллер. — Снова эта могучая и таинственная «лига контрабандистов». — Над этой бедой Интерпол бьется уже пятый год — и все без толку, — заметил Том Волер. Харри качнулся на стуле, посмотрел на Волера и впервые (к собственному удивлению) почувствовал, что даже восхищается им, как можно восхищаться хищником, который идеально приспособлен для выживания. Меллер вздохнул: — Итак, мы проигрываем три ноль, и противник не думает уступать инициативу. Так что, ни у кого действительно нет стоящих идей? — Не знаю, тянет ли это на идею… — Выкладывай, Харри. — Тут что-то вроде интуиции… Касательно мест преступлений… Что-то их объединяет, но я еще не понял что. Первое убийство произошло в мансарде дома по Уллеволсвейен. Второе — примерно в километре к северо-востоку, на Саннер-гате. А третье — приблизительно на том же расстоянии, но уже на восток, в офисном здании на площади Карла Бернера. Он перемещается, и у меня такое чувство, что у него существует четкая схема. — Почему ты так думаешь? — спросила Беата. — Своя территория, — ответил Харри. — Психолог объяснит. Меллер повернулся к Эуне, который как раз сделал глоток из чашки: — Что скажете, Эуне? — Ну-у… — скривился тот. — На «Цейлон Кенилворт» не тянет. — Я не про чай. — Меллер, это называется юмором, — вздохнул Эуне. — Я понимаю, к чему ты клонишь, Харри. У серийных убийц есть строгие предпочтения касательно географии преступлений. Грубо говоря, можно выделить три типа. — Он стал загибать пальцы. — Убийца стационарный, который заманивает или затаскивает жертв к себе домой и убивает там. Убийца территориальный, орудующий в определенном районе, как Джек Потрошитель, который убивал только в кварталах, где процветала проституция, — хотя тут его территорией может быть весь город. И убийца-гастролер, на совести которого бывает больше всего жизней. Так, американцы Оттис Тул и Генри Ли Лукас разъезжали из штата в штат и на пару убили больше трехсот человек. — Понятно, — сказал Меллер и взглянул на Холе. — Ну и что там у тебя насчет четкой схемы, Харри? Тот пожал плечами: — Я же говорю, шеф: просто интуиция. — Я знаю, что объединяет места преступления, — пришла на помощь Харри Беата. Все как по команде посмотрели на нее. Она густо покраснела, как будто пожалев о сказанном, но храбро продолжила: — Он ищет места, где жертвы чувствуют себя в безопасности. В собственной квартире. На своей улице днем. В женском туалете на собственном рабочем месте. — Отлично, Беата, — похвалил Харри и получил в ответ быстрый благодарный взгляд. — Хорошее наблюдение, барышня, — согласился Эуне. — И уж коль скоро мы заговорили о схемах передвижения, могу добавить еще кое-что. Убийцы-социопаты часто настолько самоуверенны, что их схемы легко проглядываются. Особая черта таких убийц в том, что они тщательно следят за ходом следствия и редко упускают возможность оказаться рядом со следователями. Расследование для них — игра в кошки-мышки с полицией, и многим серийным убийцам нравится видеть замешательство полицейских. — Стало быть, где-то рядом сейчас сидит этот тип, смотрит в щелочку и радуется… — Меллер потер ладони. — Ну, если на сегодня все… — У меня есть небольшой комментарий, — сказал Харри. — Про бриллиантовые звезды, которые убийца оставляет жертвам… — Выкладывай. — У них по пять лучей. Почти что пентаграмма. — Почему «почти»? Насколько я знаю, это пентаграмма и есть. — Пентаграмму можно нарисовать без отрыва руки пятью взаимопересекающимися линиями. — Ага! — встрял Эуне. — В этой фигуре скрыто золотое сечение. Очень любопытная. Кстати, вы слышали теорию, что, когда в эпоху викингов кельты собирались крестить Норвегию, они начертили над югом страны священную пентаграмму, чтобы потом размещать по ней города и церкви? — А при чем тут бриллианты? — спросила Беата. — Дело не в самих бриллиантах, а в их форме. В пентаграмме. Я помню, что видел ее на одном из мест преступления, — никак не вспомню где. Может, звучит и глупо, но я считаю, что это важно. — То есть, — подпер Меллер подбородок кулаком, — ты помнишь что-то, чего не помнишь, но считаешь, что это важно. Харри потер лицо ладонями: — Когда осматриваешь место преступления, мозг работает так интенсивно, что впитывает в себя мельчайшие детали, даже те, которые могут и не пригодиться. Они лежат мертвым грузом, пока не появится какая-нибудь новая деталь, которая напомнит о том, что ты знал, но забыл. В итоге запутываешься, где что впервые заметил, но нутром чуешь, что это важно. На что это похоже? — На психоз, — зевнул Эуне. Остальные повернулись к нему. — Вы можете хотя бы делать вид, что смеетесь, когда я шучу? — спросил психолог. — Харри, это похоже на работу нормального, напряженно работающего мозга — в этом нет ничего страшного. — Я думаю, четыре мозга тут уже наработались. — Меллер встал, и тут же зазвонил телефон. — Слушаю, Меллер… Секунду. Он передал трубку Тому Волеру. — Да? Стулья уже заскрипели, но Волер сделал знак рукой, прося всех задержаться. — Отлично, — сказал он и положил трубку. Остальные смотрели на него с нетерпением. — Появилась свидетельница. Она видела, как в тот вечер, когда убили Камиллу Луен, из одного дома по Уллеволсвейен, рядом с кладбищем Христа Спасителя, вышел велокурьер. Она запомнила это потому, что ей показалась странной белая повязка у него на лице. У любителя пива в Санктхансхеуген такой не было. Она не запомнила номер дома, но, когда Скарре повез ее по Уллеволсвейен, сразу же его признала. В этом доме жила Камилла Луен. Меллер хлопнул по столу: — Ну наконец-то! Олауг сидела на постели, приложив ладонь к шее. Пульс медленно успокаивался. — Как же ты меня напугала, — чужим, хриплым голосом произнесла она. — Извините, я так устала, — сказала Ина, поднимая последнее пирожное, — и не слышала, как вы вошли. — Это я должна перед тобой извиниться, — отозвалась Олауг. — Ворвалась без приглашения… и не увидела, что у тебя эти… — Наушники, — рассмеялась Ина, — и очень громкая музыка — Коул Портер. — Знаешь, я не слежу за всей этой новомодной музыкой. — Коул Портер — старый музыкант. Джазист, американец. По-моему, он уже умер. — Эх ты! Такая молоденькая, а слушаешь мертвых музыкантов. Ина рассмеялась. Поднос она опрокинула случайно, когда почувствовала, как что-то коснулось ее щеки, и непроизвольно дернула рукой. Оставалось подмести с пола сахарный песок. — Его музыку записал для меня один друг. — Ишь ты, улыбается, — сказала Олауг. — Этот твой кавалер, что ли? Спросила и пожалела: как бы Ина не подумала, что она за ней шпионит. — Возможно, — ответила Ина, и в глазах ее мелькнул задорный огонек.