Она посмотрела на оставленные доктором Дорном деньги. Спустя час с небольшим они покинули галантерейную лавку на Большой улице и, сопровождаемые мальчиком-посыльным, тащившим целый ворох свертков, уселись в пролетку и направились к дому Пульхерии Ивановны. Нина, облаченная в соответствовавшее эпохе платье, наотрез отказалась менять свои удобные туфли и все время незаметно сводила и разводила плечи, стараясь привыкнуть к новому, такому неудобному, облачению. Хорошо, что хоть от корсета еле отвертелась — все-таки дамы в Скотопригоньевске такого, в отличие от столичных модниц, не носили! Волосы, как того и требовали приличия, Нина перед большим зеркалом в лавке дамского платья зачесала назад и прикрыла весьма уродливой шляпкой, сочтя, что она все-таки лучше, чем платок. И поняла, что выглядит просто ужасно. Пульхерия, завидев ее, всплеснула руками. — Ах, да вы такая красавица, Нина Петровна! Вам необходимо остерегаться местных ловеласов. Слышала я, что старый Карамазов — дядюшка ваш… Вы уж простите великодушно, но ноги этого проходимца в моем доме не будет! И старший сын его тоже не лучше! Пролетка остановилась перед внушительным каменным строением, оказавшимся домом Пульхерии. Та вместе с мальчиком-посыльным затащила покупки Нины по крутой лестнице на последний этаж, в каморку под самой крышей. Комната была небольшая, убого обставленная и, насколько Нина теперь была в курсе, сдаваемая Пульхерией по совершенно заоблачной цене, которую та, конечно же, с учетом рекомендации доктора Дорна и своей сестрицы понизила. Вероятно, при этом накинув пару целковых… Тоном профессионального маклера XIX века Пульхерия вещала: — Отличная квартира для одинокой порядочной дамы. Великолепный вид прямо на Никольскую церковь… Нина подумала, что от трезвона колоколов никуда не деться. — Прочный дубовый шкаф, доставшийся от моей тетушки, пусть земля ей будет пухом… Нину так и подмывало обратиться к шкафу: «Дорогой, многоуважаемый шкаф!», однако она сочла, что Пульхерия явно не поймет литературной аллюзии. Опять Чехов (хоть и другая пьеса) — она что, думает о докторе Дорне? — Кровать, прелестный офорт с видами нашего Скотопригоньевска, выполненный, кстати, моим достопочтенным супругом, Федором Михайловичем… Нина вздрогнула — супруга Пульхерии звали точно так же, как и автора романа, в котором они все находились? — Федор Михайлович — ваш супруг? — произнесла она осторожно, и Пульхерия затараторила: — Такой ученый человек, такой занятой и такой всезнающий! Доктор Дорн от него в восторге, они любят вести научные беседы, как это и подобает мужчинам… То, что сие подобает помимо этого и женщинам, Нина уточнять не стала. — Конечно же, я представлю вам его, однако у него особый распорядок дня: сейчас он замкнулся в своем кабинете и работает над хроникой нашего Скотопригоньевска… С утра он отвечает на письма, а вечером и ночью работает над шестнадцатым томом своей монографии… Нина едва сдержалась, чтобы не прыснуть, однако поняла, что ироническое отношение к этому самому Федору Михайловичу вряд ли пришлось бы по душе его чрезвычайно активной супруге. А терять квартирку, пусть и такую убогую, пусть и по такой невероятной цене, Нине не хотелось. — Позвольте узнать, надолго ли вы в наших краях, Нина Петровна? — спросила Пульхерия, и Нина задумалась. Вопрос, конечно, интересный! — Думаю, я задержусь у вас некоторое время, однако не так долго, как хотелось бы… Пульхерия поджала губы: — Я беру квартирную плату за два месяца вперед, вы уж не обессудьте. Это только у Феофанова платят за один, но там и обитают все эти сомнительные личности. Не говоря уж о «Каргополе» — был ведь когда-то приличный постоялый двор, но с тех пор, как старый владелец умер, а наследнички продали, превратился в сущую клоаку! Нина, вытащив пачку ассигнаций, стала медленно отсчитывать. — Вы ведь не возражаете, если я заплачу сразу за три? Пульхерия, лицо которой расплылось в улыбке, разумеется, не возражала и, пригласив Нину на ужин ровно к семи («мой Федор Михайлович всегда ужинает ровно в семь, ни минутой раньше и ни минутой позже!»), наконец-то оставила ее одну. Повернув за говорливой деятельной хозяйкой ключ в замке, Нина вдруг почувствовала, что ужасно устала, хотя, собственно, ничего особенного не сделала. Ну, разве что переместилась на два века назад — и к тому же из реального мира в мир романный. Хотя тогда вопрос в том, не является ли каждый роман реальностью, а каждая реальность чьим-то романом? Брякнувшись на кровать, Нина закрыла глаза, посчитав, что ей надо немного полежать, — и заснула. Когда она проснулась, солнце уже снижалось. Посмотрев на часы и зевнув, Нина потянулась, подошла к окну и распахнула его. Под ней, на улице, сновали люди, громыхали телеги, проносились пролетки. Над золотыми куполами церкви кружило воронье. В воздухе, подобно мареву, трепетали мошки. Благодать, да и только. И все же следовало подумать о возвращении. Потому что если она как-то попала сюда, то наверняка имелся способ вернуться обратно. Умывшись из медного кувшина над щербатым тазом, носившим гордое название умывальника, Нина причесалась (расческу она обнаружила в ящике комода и задавалась вопросом, не принадлежала ли она покойной жилице — а если даже так, то что с того?), водрузила себе на голову шляпку и, прихватив массивный зонтик (который купила, вспомнив о даме с рыжим мальчиком в матросском костюмчике), вышла на лестницу. Оказавшись на улице, Нина не знала, как себя вести. Точнее, как должна вести себя дама в Скотопригоньевске того времени. И, так сказать, того романа. Но делать ей ничего не пришлось, потому что перед ней остановилась пустая пролетка и лихой усатый молодчик в шапке набекрень басом произнес: — Мадам, куда прикажете доставить? Усевшись в такси позапрошлого века, Нина произнесла: — Мне требуется… В самом деле, куда ей требовалось? Если она скажет — в XXI век, то вряд ли молодчик сможет ее туда отвезти. Для путешествий во времени, как общеизвестно, понадобится спортивный автомобиль серебристого цвета с дверцами «крыло чайки», с установленным в нем энергетическим флюксуатором, работающим на купленном у террористов уране, который надо разогнать по прямой до скорости сто двадцать километров в час… Ну, и док Эммет Браун с торчащими во все стороны, как и полагается сумасшедшему профессору, волосами. «Крыло чайки» — это что, намек на чеховскую «Чайку» и доктора Дорна? И о чем она только думает… Однако «Назад в будущее» молодчик вряд ли видел и с учетом продолжительности жизни в XIX веке вряд ли мог увидеть, а его пролетка не могла разогнаться до нужной скорости 88 миль, да и центральный элемент перемещения — меланхоличная пегая кобыла — работала не на контрафактном уране, а на овсе с сеном. — Мне требуется книжная лавка. Знаете, где она, милейший? Трогаясь с места, молодчик пробасил: — Мадам, обижаете! Да я тут с закрытыми глазами вас по нашему Скотопригоньевску провезти могу! Только вас куда — к господину Сазонову на Малой? Или к господину фон Гротту, что супротив больницы? — Мне в «Книжный ковчег»! — сказала Нина, и молодчик, кивнув, произнес: — Ага, в этот новый, который прошлого года открылся… Как же, знаем, мадам! Ну, поехали! Путешествие длилось недолго, однако доставило Нине огромное удовольствие. Было в этом что-то притягательное — восседать в пролетке, взирая на шедших вдоль домов людей, — отвечать на чинные кивки проезжавших мимо в других пролетках дам и господ, явно принимавших ее за свою. Что же, астроном из «Маленького принца» был прав: стоит только переодеться в нужный наряд, и отношение к тебе тотчас изменится. Возникла знакомая ей вывеска, Нина вдруг ощутила легкую тревогу. — Прикажете подождать вас, мадам? — произнес молодчик, а Нина, не зная, вернется ли она вообще обратно, произнесла, протягивая ему серебряный рубль (хотя это было наверняка слишком много): — Нет-нет, не надо. Знаете ли, я люблю долго выбирать книги… Попробовав на зуб рубль, молодчик здраво заметил: — А может, это они нас выбирают? Я вот, мадам, ни читать, ни писать не умею, однако мне от этого хуже не живется. Потому что моя бабка, царство ей небесное, говорила, что кто много знает, тот и несчастнее. — В проницательности вашей бабушке не откажешь, — ответила Нина и позволила молодчику помочь себе спуститься с пролетки. Она поднялась по ступенькам «Книжного ковчега», набрала в легкие воздуха и толкнула дверь. И попала в точно такую же атмосферу, которая царила в другом «Книжном ковчеге» — в XXI веке, в особняке Георгия Георгиевича. Книги, книги, везде книги. Правда, за прилавком не почтенный пузатый слепой библиограф с седой бородой, а все тот же известный ей невысокий молодчик с тоненькими усиками. Он как раз вел беседу с солидным господином в котелке и оповестил Нину, что будет тотчас к ее услугам. Девушка же, бродя меж стеллажей, рассматривала книги. Ага, вот и Пушкин. А вот и Диккенс. Причем на языке оригинала. Александр Дюма и греческие философы. Имелся, что поразительно, даже «Капитал» Маркса на немецком, а также два или три стеллажа с фривольными французскими бестселлерами, по которым сходили с ума обыватели во второй половине XIX века.