Не в состоянии сдержать стон, Нина закрыла глаза. Может, она все-таки в психиатрической клинике и, видя этот крайне реалистичный сон, находится под воздействием каких-нибудь сильных препаратов? После недолгой паузы, сопровождавшейся только скрипом гусиного пера, доктор произнес: — Что же, Нина Петровна, смею вас уверить, что вашему здоровью и тем более жизни ничто не угрожает. Однако я позволил себе отослать прочь из моего врачебного кабинета этого несносного Родю Кривошеина, который часто ко мне с похмелья бегает. Пустозвон, хотя и неопасный. Но с такими порядочным барышням, а вы именно такая, лучше не водиться. Кашлянув, он продолжил: — Разрешите дать вам совет: старого сластолюбца Карамазова я знаю, причем лучше, чем хотелось бы. Юной красивой барышне из хорошего дому, каковой вы, вне всяких сомнений, являетесь, Нина Петровна, нечего делать в его вертепе. С вашим кузеном Дмитрием Федоровичем тоже водиться не рекомендую… если он ваш кузен… Он усмехнулся, а Нина никак не отреагировала. — Ваш другой кузен, Иван Федорович, вроде бы человек приличный, однако с преопасными, сдается мне, фанабериями. Есть в нем что-то нездоровое, изломанное. А вот младший Карамазов, Алексей Федорович, чудный юноша. Хотя, сдается, и в нем гнездится эта карамазовщина… В дверь тихо постучали, и доктор нетерпеливо произнес: — Да, да, знаю. Пусть госпожа Хохлакова со своей мигренью подождет! Нина, не открывая глаз, произнесла, вспомнив героев романа Достоевского: — А дочка госпожи Хохлаковой, Лиза, сущая прелесть, не так ли? — О, вы знаете и матушку, и дочку? Нина продолжила, припомнив перипетии «Братьев Карамазовых»: — Алеша… Я хотела сказать, мой кузен Алексей Федорович в нее влюблен… И вдруг поняла, что выболтала, видимо, то, что было известно ей как читательнице романа, но что никак не могло быть известно жительнице и тем более гостье подлинного Скотопригоньевска. Пусть и при этом выдуманного. Доктор, хмыкнув, сказал: — Вы, на правах кузины, знаете то, что другим неведомо, но меня это не удивляет. Lise — прелестная юная и при этом, что важнее всего, здравомыслящая барышня, которую излишняя опека ее ипохондрической матушки сделала инвалидом. Лечить надо матушку, а не дочку, что я и пытаюсь делать. Нина осторожно спросила: — А старик Федор Павлович… Он как? Ее занимал вопрос: жив ли старый Карамазов или уже мертв? То есть убит. — А вы что, разве не почтили дядюшку своего визитом, Нина Петровна? — осведомился доктор Дорн, и девушка в тон ему ответила: — Вы же сами сказали, что его дом — для меня не место… Хохотнув, медик произнес: — Занятная вы молодая особа. Ваш дядюшка жив и здоров, хотя при его модусе вивенди он с медицинской точки зрения давно должен быть в могиле. Однако по-прежнему весьма активно коптит небо, по слухам, даже снова приволакиваясь за той же известной особой, что и его старший филиус… Под известной особой доктор Дорн явно подразумевал провинциальную куртизанку Грушеньку, роковую красавицу Скотопригоньевска, борьба за сердце (ну, и, само собой, тело) которой, по мнению суда присяжных в финале романа, и привела к тому, что старший сын старика Карамазова, Митя, убил своего премерзкого родителя. Значит, старший Карамазов еще жив. Но надолго ли? Кажется, убили его в конце августа… А какой, собственно, на дворе месяц? Доктор Дорн тем временем продолжал: — Да, занятная вы особа, Нина Петровна. Так не похожая на наших провинциальных клуш. Впрочем, на столичных штучек тоже. Да и на зарубежных дам, как ни крути. Я ведь путешествовал по миру, знаю… Откуда вы, Нина Петровна? Не говорить же из подвала! Действительно, откуда она? Если взять за аксиому шальную мысль, что она на самом деле невесть как переместилась в роман «Братья Карамазовы», то как можно по отношению к нему обозначить тот самый реальный мир, в котором она до этого жила? И весь ужас в том: реальный ли? Или ее жизнь — это тоже кем-то написанный, кем-то изданный и кем-то прочитанный роман? Мрак, да и только! Примерно такой же мрак, в который она попала, открыв темно-синюю деревянную дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва. — Из… из… — Нина не знала, что ответить. В дверь снова постучали, и доктор Дорн заявил: — Иду, иду! Девушка наконец произнесла: — Из города, в котором вы вряд ли были… — Ну-с, вы недооцениваете географический радиус моих путешествий, Нина Петровна… Вздохнув, Нина назвала город, в котором училась в университете — и из которого прибыла в «Братьев Карамазовых», открыв в «Книжном ковчеге» не ту дверь. Или ту? — Гм, вот вы меня подкузьмили! О вашем городе слышал, конечно, но бывать, в самом деле, не доводилось. Словно вы, зная, что я там не был, намеренно выбрали это название, дабы я не мог задать вам парочку каверзных топографических вопросов. Он хохотнул, а потом, посерьезнев, сказал: — У каждого человека есть тайны, в том числе и у меня. И это надо уважать. Мне в самом деле пора, Нина Петровна, но разрешите вам дать несколько советов. Потому как вы, по всей видимости, не живете в сообразности с нашими модами и, так сказать, народами… Он в который раз внимательно посмотрел на нее, и Нина подумала, что доктор Дорн что-то знает. Хотя нет, это было полностью исключено. Или же… — Поэтому настоятельно рекомендую вам, Нина Петровна, сменить ваш уличный гардероб, иначе это вызовет массу вопросов. Нина и сама понимала, что в своем летнем сарафане, правда, весьма и весьма скромном, однако для XXI века, а вовсе не для века XIX, она уж слишком выделялась. Вероятно, именно ее одеяние и позволило приставучему Родику Кривошеину предположить, что она… работает в заведении мадам Зинаиды. Что это за заведение такое, Нина отлично понимала. Однако как купить подходящую одежду, если денег у нее не было? Сумочку с мобильным и портмоне она оставила висеть на стуле на кухне Георгия Георгиевича. В XXI веке. И в реальном мире. Хотя мир, куда она невесть как попала, шагнув через темно-синюю дверь с ручкой в виде разинутой пасти льва, был пускай и выдуманный, однако от этого не менее реальный. Не исключено даже, что более… Так как же заработать денег — и Нина вдруг снова подумала о заведении мадам Зинаиды и страшно смутилась. И вообще, разве в романе Достоевского упоминалось подобное заведение? Кажется, нет. Как, впрочем, не упоминался и доктор Дорн, и Родик Кривошеин… Однако откуда они взялись тут? Ответ был один: как и в любом реальном мире, тут имелась масса мест, людей и явлений, на страницах романа просто не уместившихся — или не упомянутых по той простой причине, что не играли никакой роли. Голова у Нины шла кругом. Однако все это отнюдь не решало вопроса о том, как ей достать подходящую одежду. Доктор Дорн тем временем выкладывал на стол большие цветные бумажки, которые при ближайшем рассмотрении оказались царскими ассигнациями. — Вообще-то принято, что за консультацию гонорар получает медик, однако в этот раз мы изменим правила, Нина Петровна. Не смотрите на меня такими испуганными глазами — это отнюдь не подарок и, более того, конечно же, не плата за услуги возмутительного рода. А всего лишь кредит… — Кредит? — переспросила девушка, и доктор кивнул: — Да, кредит. Вне всяких сомнений, беспроцентный. Лучше, чем в нашем Скотопригоньевском купеческом банке. Вот, держите. Отдадите, когда сможете. Нина, разом повеселев, произнесла: — А вы не боитесь, что никогда… никогда более не увидите своих денег? Усмехнувшись, доктор поднялся. — Знаете, отчего-то не боюсь. Да и ведь это не мои, а моих многочисленных пациентов. Тем более человеческие познания у меня хорошие, так что не сомневаюсь в том, что вы мне долг вернете. Но, к слову, о пациентах: мне пора. Госпожа Хохлакова вся в нетерпении. Ей и ее дочке передать от вас привет? Нина скромно заметила: — Ах, оставьте, я лучше сама на днях к ним зайду… Доктор, поднимаясь из-за стола, произнес: