— Н-не знаю, — вздохнул Деллахи. — П-подвал к-кэ-э-конечно тот ещё, но всё же это п-подвал. — А Джайя? — обратилась Гленда к Липси. — Вы видели Джайю? — Нет, — покачал головой тот. — Странно. Может быть, она не выходит из своей комнаты. — Только бы с ней ничего не случилось! — вздохнула девушка. — Не думаю, — успокоил Липси. — Кажется, она ничего не потеряла от того, что не сидела в этом чёртовом подвале трое суток. — Ну что ж, идёмте, — приняла решение Беатрис. Уже поднявшись по лестнице вслед за Липси и выходя наружу, она услышала, как, кряхтя, поднимается со своего места Деллахи. Потом его протез застучал следом за ними. 19. День двадцать первый. Ллойд Обычно никто кроме тебя не виноват в том, что тебе страшно. Так говорил Заратустра. В смысле, профессор Локк. Шутка, ха-ха… Ллойд часто думал над этой сентенцией, но так и не смог докопаться до её глубинного смысла. А Заратустра-Локк глядел на него грустными еврейскими глазами-черносливами из-за массивных линз в роговой оправе и отказывался объяснить свою мысль. «К пониманию этого вы должны прийти самостоятельно, Ллойд, — говорил он. — Только так возможно приятие сей мысли. Ибо для избавления от страхов её недостаточно понять, её нужно принять». Кажется, с некоторых пор Ллойд готов был осознать значение сказанного. Но почему-то ему казалось, что назревающая догадка неверна. Потому что страх оставался с ним, он и не собирался никуда уходить. Если бы не Беатрис, было бы гораздо страшней. Наверняка. Хотя иногда где-то в затылке щекотала беспардонным комаром другая мысль: если бы не Беатрис, ему было бы гораздо легче. Она вела слишком много тяжёлых разговоров. Она то и дело задавала неприятные вопросы, говорила о какой-то дурацкой войне… Неужели она не понимает, что Ллойд наигрался в солдатиков ещё в далёком детстве, ему совершенно не интересны все эти китайцы, бомбы, политики и американцы. Он бил себя по затылку, пытаясь прихлопнуть этого занудного комара, и иногда ему казалось что жужжания больше не слышно. Но проходило какое-то время, Беатрис заводила один из этих дурацких разговоров, и комар снова давал о себе знать. Ей бы понять одно: Ллойд её любит. Он просто любит её. Он любит её милые глаза, которые так согревают душу; её губы, от поцелуя которых так щекотно в животе; её руки, одним прикосновением которых возлюбленная может утешить и избавить от чёрного страха, что просачивается в щели его разума из внешнего мира. Ничего, ничего, милая, со дня на день придёт паром и мы уедем отсюда. Здесь ты слишком часто бываешь грустна, тебя слишком многое заботит, и от этого глаза твои становятся порой такими чужими, холодными, отвлечёнными, тусклыми. Ничего. Что это за голос?.. Ах да, это Липси, расхаживающий по комнате, включил радио. От руки Беатрис, которая лежит на его колене идёт тепло. Гленда примостилась на диване рядом, кутается в большой платок и всё вышивает, вышивает, вышивает. Она так любит своего будущего ребёнка. Хорошая девочка. И она стала совсем бледна последние дни. Ллойду даже показалось, что он не узнаёт её, когда они вышли из подвала — настолько Гленда похудела и осунулась. Ей бы показаться профессору Заратустре. «Час новостей на радио „Дредноут“, — вещал жизнерадостный ведущий. — Самая главная новость: радио „Дредноут“ ещё живо, а значит — жив и я, Кевин Джонс. А вы, ребята? Мы наблюдали с моря за тем, как китаёзы утрамбовывали вас в землю. Знаете, какая величественная была картина, когда старая добрая Англия валилась в преисподнюю! Грибы росли как после дождя — такие жирные, сочные, ослепительные… А ещё этот жёлтый-жёлтый искристый туман, который давали те маленькие шустрые ракетки, что разрывались в воздухе… Это было что-то, парни! Жаль, что вы не могли насладиться подобным зрелищем со стороны. Сегодня штаты нанесли два ядерных удара по Китаю. Китайцы в долгу тоже не остались и превратили в пыль Лос-Анджелес, Чикаго и Даллас. Неожиданно вступила в войну Япония, и теперь русским не до Большого Бума, ребята, — им бы спасти свою задницу. После того, что с ними сделал большой Сэм, это будет не просто. Северная Корея, им не помощник, а индусы уже пошли на попятный и свернули свои действия в Европе. В общем, можно прогнозировать скорое окончание веселья. Штаты с китаёзами ещё понавтыкают друг другу, а потом потихоньку всё уляжется. Другой вопрос — доживём ли мы с вами до этого светлого дня. Хренов китайский император грозится подарить нам ещё пару ядерных ракет. Впрочем, мы с вами и без них скоро передохнем, как та рыба, которая плавает вокруг нашей шхуны. Вы не представляете, какая стоит вонь, несмотря на крепкий морозец…» — Это невозможно слушать, — пробормотал Липси, выключая. — Зачем? — посмотрел на него Ллойд. — Мне нравится это радио. Классный ведущий! Весёлый такой. — Джайи нигде нет, — сообщил Липси, не обратив внимания на протест. — Я обошёл весь отель. — Да, — подтвердила Гленда. — Я смотрела даже в комнате Меган. Куда же она могла деться? — Может быть, она утопилась? — предположил Ллойд. — Цыгане они такие. Отчаянные. — Глупости! — повернулась к нему Беатрис. — С чего бы Джайе топиться? — Ну-у… — пожал он плечами. — Впала в отчаяние и… — Джайя — очень сильная женщина, — возразила Гленда. — Посильнее некоторых здесь мужчин. — Гленда? — Беатрис повернулась к ней, в голосе прозвучало лёгкое осуждение. — Я не Ллойда… — смутилась Гленда. — Простите… Его я не имела в виду. — А при чём здесь я? — не понял Ллойд. — Я никогда не был размазнёй. Между прочим, в школе я слыл первым драчуном и забиякой. — Успокойтесь, Ллойд, — улыбнулся Липси. — Гленда имела в виду меня. — Успокойтесь и вы, — возразила Гленда, которая совсем уже раскраснелась и больше всего, наверное, хотела уйти от этой темы. — Я имела в виду Маклахена. — Хм… — пожал плечами Ллойд. Да, эта девочка совершенно не разбирается в людях. Слишком юна, рафинирована и, скажем прямо, глуповата. — Хозяин — очень сильный человек. Я как-то видел, как он колет дрова для камина. Очень сильный человек. — Давайте говорить о другом! — не выдержала Гленда. — А кто это — другой? — поднял брови Ллойд. — Я не знаю другого. — Я слышала эту вашу шутку уже раз пять, — отмахнулась Гленда. — Остальные — не меньше. Придумайте что-нибудь новенькое, Ллойд. — Чупаллино-Чупсоллоне, — сказал он, немного поразмыслив. — Что? — не поняла она. Ллойд довольно рассмеялся. — Ну, вы же просили придумать что-нибудь новенькое, ха-ха-ха. Чупаллино-Чупсоллоне. Смешно, правда? — Да уж, очень, — недовольно дёрнула плечами Беатрис и убрала с его колена руку. — Кокаллино-Колаллоне, — улыбнулась Гленда, принимая условия игры. — Синьор Баблгам! Нет… Синьор Шнобельгам. — Ха-ха-ха… Э-э… Шмыг-шмяк. — А? — не понял Ллойд. — Ну «Тик-так» же! — пояснила девушка. — Леденцы. Ну? — Батончик «Вилки-Клей»! — Батончик «Киллер-Шоколад»! — Какая хорошая вышла бы из вас пара! — раздражённо покачала головой Беатрис. Весёлая улыбка сползла с лица Гленды. На глаза моментально навернулись слёзы. — Зачем вы так, Беатрис? — обиженно произнесла она. — Не знаю, — смутилась Беатрис. — Простите, Гленда. Я стала какая-то нервная и злая. Простите, бога ради. Гленда кивнула. Встала и отошла к окну. — О, боже! — воскликнула она, присматриваясь, прижимаясь лицом к стеклу. — Что это?! — Что? — замер на месте Липси, который всё прохаживался по гостиной, совершенно, кажется, не слушая их разговора. — Что там? — тревожно напряглась Беатрис. — Красота какая! — Гленда махнула рукой, подзывая. — Да это же… Да это же северное сияние! — вскричал Липси, быстро подойдя к окну. — Ну да… Настоящее северное сияние… Беатрис вскочила с дивана, бросив Ллойда одного, совсем одного. Ему сразу стало холодно и пусто. — Северное сияние? — пробормотала она, тоже устремляясь к окну. — Откуда ему взяться? Ллойд поднялся, пошёл следом. К небольшому окну было уже не пробиться, потому что возле него столпились Беатрис, Липси и Гленда. Но через плечо Беатрис (которое он, улучив момент, чмокнул) ему было видно край полыхающего на чёрном небе тусклого зеленоватого пламени. Оно металось, вихрилось, дрожало, то разливаясь по всему горизонту, то сжимаясь в узкие острые лезвия. Оно то степенно проплывало из конца в конец неторопливой медузой, то вдруг превращалось в стремительную птицу, раскинувшую крылья на несколько миль. — Красота какая! — восторженно прошептала Гленда. — Это страшная красота, — покачала головой Беатрис. — Чего же тут страшного, милая? — Ллойд улыбнулся, успокоительно погладил её по плечу, быстро чмокнул в завиток волос над стройной шейкой. Он вдруг почувствовал… Он впервые ощущал это осознанно, не абстрактно, не вообще, а конкретно — по отношению вот к этой женщине, едва уловимый аромат духов которой остался на его губах и сладко тревожил ноздри. Да, да, он почувствовал желание. Ему вдруг захотелось обладать ею — стискивать в объятиях, слышать её смиренный и такой зовущий шёпот, увидеть её отстранённый покорный взгляд, подавлять её, причинить ей страдание, может быть, даже, — боль.