— У меня и то и другое, — позволил он себе усмехнуться. — В желудок я ем. А сердце стучит — тук-тук… тук-тук… тук-тук… Я иногда его слышу. Говорят, это плохо. Нельзя слышать своё сердце, если оно здоро́во. Так что, возможно, сердце у меня тоже больное. — Я хотела спросить о вашей болезни, — пояснила дама. — Ну, спросите, — согласно кивнул он. — Я уже спросила. — Не слышал, простите. Повторите, пожалуйста. — У вас серд… Э-э… Что у вас болит? От чего вы лечитесь у профессора Локка? — Болит у меня душа, — охотно объяснил Ллойд. — А у профессора Локка я лечусь от болезни души. — Что? — дама бросила на него быстрый взгляд. Ллойд часто замечал на себе такие же вот странные взгляды. — Я говорю, что у меня болит душа, — повторил он. — А у профессора… — Да-да, — торопливо кивнула она. — Я уже поняла. Ллойд забросил полотенце обратно на плечо, всем телом повернулся к ней. Наконец-то хорошенько её рассмотрел. Да, не красавица, не в его вкусе, но… есть в ней что-то… — Странная вы какая-то… — пробормотал он. 3. День первый. Меган Маклахен Меган Маклахен была вошью. Нет, не буквально, конечно, а по определению судьбы. Сама она никогда не задумывалась над такими вопросами, как: вошь ли она, насекомое ли вообще, в чём её смысл. На все эти вопросы давно ответил муж. Да, Меган Маклахен — вошь. Разумеется, она насекомое, причём очень ленивое и довольно бесполезное. А вот смысла-то в ней никакого и нет! Она приняла эти ответы, как свои собственные, довольно быстро и безболезненно, особенно после того, как не родился их первый ребёнок, а потом умер второй, не прожив и недели. А потом она вообще не могла зачать. Какая польза в бабе, которая не может нормально родить? Да никакой, понятное дело. Став вошью, оторвавшись от мира людей, Меган быстро и незаметно для самой себя состарилась, прожив жизнь на острове — во всех смыслах сказанного. Мир для неё стал островом, остров стал её миром. Пирс Маклахен стал её мозгом, глазами, ушами и судьбой. Короткое и страшное — пожалуй, больше всего страшное именно этой рубленой краткостью — слово «война» она старалась не произносить и не слышать. К сожалению, Пирс Маклахен не мог ни дня провести без радио, поэтому проклятое слово было постоянно на слуху, то и дело вторгалось на её остров. Войну она представляла смутно. Если бы не самолёты, которые вдруг замельтешили туда-сюда, если бы не радио, если бы не военные корабли, иногда проходившие совсем рядом, Меган так бы и умерла в неведении — столь же незаметно для себя, сколь и состарилась. Но война не давала покоя Пирсу Маклахену. А значит, и ей тоже. Все эти китайцы, русские, индийцы, японцы и прочие, о которых то и дело упоминало радио, представлялись ей однообразной неразборчивой массой, этаким морем, которое вот-вот вытеснит настоящее море, то море, которое она хорошо знала и даже любила, но которого всё же боялась. Сейчас эта человеческая масса была где-то далеко, она неумолимым и страшным прибоем накатывала на сушу — на неведомые Меган государства со смешными названиями вроде Польши или Алжира. Но страх, который излучала эта сила, летел далеко впереди неё — он уже добрался до Англии, превратив её в растревоженный муравейник, до Уэльса, до её острова. До — страшно сказать! — Пирса Маклахена, её неустрашимого хозяина, который при необходимости мог плюнуть и на весь мир, а не только на каких-то никому не ведомых китайцев. Вздохнув, она отставила блюдо, полное натёртого картофеля, и выглянула в окно, вытирая руки о старый серый передник. Дамочка. Статная. Запыхалась от подъёма. Городская, что с них возьмёшь, с городских. Удивительно, что без вещей. Беженка, может. Но у беженки денег-то вряд ли хватит на постой. А то хорошо бы — хоть поговорить было бы с кем. С хозяином-то шибко не наговоришься: у него разговор короткий, как слово «война», и такой же обрывистый. Сказал — сделай. Не сделала — получи. Ох, грехи наши тяжкие!.. А с дамочкой поговорить было бы любо. Новости узнать. Что там, в городах и как. Городскую жизнь Меган не знала совершенно, да как-то никогда и не была эта жизнь ей особо интересна. А вот под старость лет любопытной стала. Да и посмеяться вечерком, перед сном, над городскими глупостями — отчего же не посмеяться. Не так уж много смеха в её жизни. Пришлось потерпеть четверть часа, пока варился соус — не бросить же его на полуготовности, это ж всё равно что вылить. Присыпала мукой натёртый картофель, накрыла салфеткой (эх, почернеет же, вот получит она тогда!), бросила в мойку тарелку и нож, сгребла в мусорное ведро очистки. Одним глотком допила остававшийся в кружке эль, бросила кружку туда же, в мойку и засеменила к двери. Вспомнила, охнула, вернулась. Быстро ополоснула кружку. Пшикнула в воздух из баллончика антистатика для белья, чтобы перешибло запах эля. Не дай бог зайдёт хозяин и учует пивной дух — быть тогда беде. Хотя все беды уже перепробованы и привычны давно, однако каждый раз она очень их не хочет. Выйдя из кухни, Меган бросила косой взгляд в полумрак коридора, чтобы убедиться, что хозяин не сидит на своём излюбленном месте — на скрипучем стуле у маленького узкого оконца, выходящего на сторону Скомера, как раз на маяк. Войдя в гостиную, увидела, что там уже Ллойд — постоялец со вчерашнего дня. Ллойд был ей неинтересен и жалок, потому что она своим простым не изощрённым умом, а точнее внутренним каким-то чувством, сразу, с первого же слова и взгляда определила в нём дурачка. То есть не просто дурачка чья пустая голова не содержит в себе ничего, кроме ветра, а — дурачка настоящего, чей разум помутнён и иссушен болезнью. Дурачок стоял у раковины, с полотенцем на плече, и зажимал окровавленным пальцем тонкий порез на щеке. — Странная вы какая-то, — пробормотал он дамочке как раз, когда Меган ступила в гостиную. А бледные глаза его (голубые они у него до бледности) смотрели на дамочку с испугом и, похоже, восторгом. Чему Меган и усмехнулась сразу внутренне. — Добрый день, мадам, — обратилась она к сидящей на диване гостье. — Я не замужем, — ответствовала та. Странный ответ вообще-то. Меган, вроде, ничего ещё не спрашивала про её семейное положение. Ну, не замужем, так и радуйся, голубушка! — Ну и не расстраивайтесь, — сказала она вслух. — Какие ваши годы! Успеете ещё в эту кабалу. — Нам-то какое дело, — пробормотал себе под нос в то же время пришибленный. — А вас не спрашивают! — почему-то огрызнулась в его сторону дамочка. Видимо, они уже успели тут немного поговорить. А с этим умалишенцем разговаривать — это ж дело не простое. Уж Меган-то знает, попробовала один раз. Ничего хорошего не получилось. Вот у хозяина — у того получается. Но у него со всеми разговор короткий, а что не по нему, так ведь может и… — Неправда! — с жаром возразил Ллойд. — Спрашивают. И довольно часто. Сколько времени, например. Или как пройти к Махоган-сквер. Зачем же вы говорите, если не знаете! — Я всего лишь хотела сказать, что я не мадам, а мадемуазель, — устало произнесла гостья. И взглянула на умалишённого сердито. Сердито, но вроде как и со смехом. — Ну и сказали бы, — немедленно снёсся тот. И продолжал наставительно: — Всегда нужно говорить то, что хочется. Зачем отказывать себе в подобных мелочах? Так говорит профессор Локк. — Да какое мне дело до вашего Локка, странный вы человек! — вспылила дамочка. Ох, видно допёк её уже постоялец. Когда успел только!.. А та уже обратилась к Меган: — Вы, наверное, жена хозяина пансиона? — Да нет, — покачала головой Меган. — Что это вы говорите… Я жена Пирса Маклахена. — А-а, — кивнула барышня. — А Пирс Маклахен — это..? — Он хозяином в этом отеле, — с серьёзной гордостью известила Меган. Гостья отреагировала как-то странно. Она почему-то выпучила свои красивые зелёные глаза и какое-то время переводила взгляд с Меган на Ллойда и обратно. Потом выдавила в замешательстве и с удивлением: — Он хоз… В этом… Отеле, вы, сказали? — И не вздумайте при хозяине назвать этот отель пансионом! — вмешался умалишенец. — А не то он вас поколотит. — Бог мой! — воскликнула дамочка. — Бог — общий, — возразил дурачок. Гостья даже не взглянула на него, дав тем самым понять, что он её уже изрядно утомил. Она обратилась к Меган: — Значит, вы можете устроить меня, раз вы жена хозяина? — Устроить? — испугалась Меган. — Ой, нет… Нет! Да только попробуй она кого-нибудь устроить… Ещё неизвестно, что сделает с ней хозяин за те две комнаты, на которые она отправила будущим постояльцам бронь. Страшно представить. Господин Маклахен не любит, когда что-то решают без него. А всё из-за любви Меган к элю! После четырёх кружек этого замечательно, густого и пенистого напитка ею овладела такая лёгкость мысли, такая свобода воли, что она почти не думая, отправила брони. Дура! Вот жди теперь… — Что значит — нет? — удивилась гостья. — «Нет» означает, что я не могу вас устроить. Без мужа никак не могу. — Бог мой! — воскликнула дамочка. — Бог общий, уверяю вас, — осторожно вставил юродивый. — Да отстаньте вы, несносный! — дама прожгла его разъярённым взглядом. И к Меган: — Без мужа… В объявлении не было написано, что комнаты сдаются только семейным парам… «Странная какая-то дамочка, — подумала Меган. — Кажется, недалеко она ушла от этого, от убогого-то». — Без хозяина не могу, — пояснила она на всякий случай. — Комнатами заправляет господин Маклахен. — Что за дыра! — покачала головой приезжая. — Гарри, Гарри, какой же ты… — Ничего, привыкнете, — попытался успокоить её Ллойд. — Я здесь уже второй день. И уже привык. Здесь, ко всему, очень хорошо. Профессор Локк был прав, когда говорил, что мне поможет смена обстановки. — Смена обстановки? — дамочка уставилась на умалишенца. — Так вы… вы не беженец? — Я не беженец, — отвечал тот. — Профессор Локк сказал, что мне следует пожить на природе, на каком-нибудь острове. В новой кепке… Чтобы переосмыслить и начать заново. Я выбрал этот. Остров. А вы чем болеете? — Я не болею! — вспыхнула дама. — С чего это вы взяли? — Что именно взял? — опешил Ллойд. — Если вы о… если вы о бритве, то это моя бритва. Я привёз её с собой. Вот, вам и хозяйка подтвердит. — Евошняя, евошняя бритва, — охотно подтвердила Меган. — Мистер Маклахен такими не бреется. — Да при чём здесь бритва-то! — пожала плечами гостья. — Понятия не имею, — отозвался Ллойд. — Это же вы спросили.