— Кошмар! — выдохнула дама то ли со стоном, то ли с подавленным смехом. — Как ваше имя? — поинтересовался Ллойд. — Беатрис меня зовут. — Зовут?.. Ну а имя ваше как? Она посмотрела на него, как на дурака. Дошло наконец-то, с кем связалась! — Вы издеваетесь? — медленно процедила она. — Я же сказала: Беатрис. — Где вы живёте? — не отставал Ллойд. — Какое вам дело! Я не могу с вами разговаривать. Вы несносны. Вы всё переворачиваете с ног на голову. Уйдите от меня! И сама отошла, повернулась к нему спиной, оборотясь к Меган. — Если вы немедленно не поселите меня в комнату, я сойду с ума! Я умру! Я смертельно устала с дороги. Я шесть часов тряслась в поезде и… — Кто вас так напугал? — снова вмешался умалишённый. — Дайте, дайте мне ключ, умоляю вас! — воскликнула гостья. Меган испугалась. Угроза сойти с ума, конечно, не выглядела серьёзной, но то, как эта дама говорила, умоляюще протягивая к Меган руку… Меган давно, очень давно вышла замуж. Из глухой деревни — на остров, на кухню, в огород. Как-то так сложилось, что ей было всё не до людей, не до разговоров, не до жизни. А эти городские — они вообще будто с луны попа́дали, со странностями все. Пойди пойми их, о чём они там думают, чего хотят. И разговоры у них чудны́е и одеваются как не пойми что такое. — Ох… — вздохнула она. — Ключ-то я вам дам, раз уж вы так хотите… — Очень хочу! — радостно воскликнула дамочка. — Только не от комнаты, — продолжала Меган, покачивая головой. — Не от ком… — опешила гостья. — А от чего же? «От чего бы ключ ей дать? — подумала Меган. — Чтобы не ошибиться-то… Ох, лучше бы ни от чего не давать… Убьёт же хозяин…» — От чулана, — произнесла вслух первое, что пришло в голову. — От чулана, — тускло повторила дамочка. И потом, яростно: — Что?! Вы предлагаете мне жить в чулане?! — Да разве ж я предлагала, — испуганно развела руками Меган. — Там нельзя жить. Там у нас припасы хранятся, посуда… Инструменты. Нельзя чтобы что-нибудь пропало… Побудете там, покуда хозяин всё не решит, отдохнёте с дороги. Гостья сжала лицо руками и, застонав, опустилась на диван. Кажется, она готова была заплакать. Скажи-ка, нервная какая! Все вы, городские, такие. Нервные все, взбалмошные, нетерпеливые. А ещё война эта мозги вам посвихивала… Ох, грехи наши тяжкие! 4. День первый. Пирс Маклахен Никаких пансионов! Слышите, вы, чёртовы дети, никаких пансионов нет на этом острове! Была когда-то на северной окраине небольшая рыбацкая деревенька, говорят. Но её уж лет сто как нету. И пансионов нету. Ни одного, говорю я вам! А вот отель — есть, да. Отель «Остров». А Пирс Маклахен — его хозяин. Гостиничный бизнес — прибыльное дело, а кто с этим станет спорить, тот неисправимый идиот. Вошь. А со вшами у Пирса Маклахена разговор короткий — к ногтю. Но это раньше так было, ещё три месяца назад так было. А нынче… Эта чёртова война, которую придумали все эти прокажённые китайцы, волосатые злобные русские и сонные индийские йоги, поставила на гостиничном бизнесе крест. Нет, с одной стороны должен бы наступить его расцвет, поскольку цены на жильё растут с каждым новым разрушенным бомбёжкой домом. Но с другой стороны — цены на жратву и медикаменты растут на порядок быстрее. На аптеку-то ему, Пирсу Маклахену, плевать — здоровье у него дай бог каждому. А вот жрать хочется каждый день. И не столько самому, сколько постояльцев нужно кормить. А постояльцев вот-вот станет видимо-невидимо, он чувствовал это, предвидел, предвосхищал. Уже потянулись беженцы на Скомер, на Грасхольм — вон, их каждый день десятками туда паромят. Невдомёк им, бестолочам, что на крошечном Гире тоже отель есть. Не гостиница какая захудалая — отель! Два раза уже он не поскупился на рекламу в газете и даже на радио, придурку Джонсу, объявление дал. И — ничего. Две сотни фунтов псу под хвост. Один только этот тошнотик свихнувшийся и приехал. Пирс поступил мудро — он не стал давать ему комнату, а поселил в прачечной, почти за ту же плату. Дураку и так сойдёт, а лишняя комната окажется свободной в нужный момент. Ничего, ничего, первого июля узкоглазые обещали ядерный удар по Англии нанести, если та не сдастся. Вот тогда уж никуда они (клиенты, по-научному) не денутся — побегут, повалят с насиженных мест. А куда им бежать, как не на острова? А тут, на острове, в своём «Острове» будет ждать их он, Пирс Маклахен. «Что, животные, бежите? Ну давайте, давайте, располагайтесь… По стойлам, я сказал вам! По стойлам! Эй, куда лезешь, чёртов оборванец?! Что-о? Комнату тебе? А в столярке не хочешь пожить?.. Не хочешь? Ну так и вали отсюда; проваливай обратно на материк, под узкоглазые бомбы!.. Что ты там бормочешь?.. А-а, ты всегда мечтал пожить в столярке — там так вкусно пахнет опилками? Ну так в стойло, чёртов сын, в стойло! Двадцать фунтов сутки. А что ты хотел, вошь, такие нынче времена. Да не трясись ты так над своими фунтами — они тебе всё равно больше не понадобятся. А пот Пирсу Маклахену — глядишь и пригодятся». Только для всего этого надо, чтобы чёртова Англия не сдалась. Пока, вроде, не собирается — всё надеется, что ей дядя Сэм поможет. А штаты притихли, молчат в тряпочку — выжидают, смотрят, чем всё в Европе закончится. Вот когда тут китаёзы всё поразвалят да сами ослабнут, вот тогда дядя Сэм и придёт на выручку. Выручать себе всё, что от других осталось. Ядерный удар — это, конечно, дело рисковое. Пирс Маклахен никогда не озадачивался такой дрянью, как современное оружие, война и всё подобное. Но тут уж пришлось поинтересоваться, чем эти чёртовы ядерные удары грозят. Рисковое оказалось дело, рисковое. Не так уж далеко Гир от большой земли. А если китаёзы маху дадут и одна ракета возьмёт чуть в сторону, так они тут вообще свариться могут в море, как кильки — хоть в банку закатывай. Ну так ведь никто и не обещал, что всё будет так, как тебе удобно. Риск — он всегда есть, в любом деле. А всяко разно, тут, на острове, шансов выжить больше. А потому некуда им деваться, вшам — потянутся они сюда, не сегодня так завтра, все эти очкастые, бледные, прыщавые городские глисты в обмотках. Повезут Пирсу Маклахену свои денежки, золотишко, вещички. А там ведь ещё какой момент… Война — она ж дело такое: без жертв среди мирного населения не бывает. Кто-то приболеть может, кто-то в уныние впасть и утопиться, кто-то кого-то убьёт ненароком… Ну, вы понимаете… Разумеется, Пирс Маклахен тут будет ни при чём. Просто такова жизнь, таковы уж людишки — месиво это вонючее, черви, слизни… Людей Пирс Маклахен не любил. Да что там! Он их ненавидел. Он не помнил, всегда ли так было. Да, собственно, и не пытался вспомнить — не до того ему как-то. Наверное, никогда особой приязни к человеческой массе не было места в его суровом сердце. Иногда он пытался, сидя на скрипучем стуле у небольшого узкого оконца, выходящего на скомерский маяк, покуривая самокрутку, вспомнить себя молодым. И не мог. Как будто никогда им не был, а родился сразу пожилым хозяином отеля «Остров». Да, время на острове не имеет никакого значения, никакой власти у него нет. А уж над Пирсом Маклахеном — и тем более. Он не мог вспомнить себя даже тридцатилетним. Кажется… Или ему тогда было уже сорок? Когда эта чёртова цыганка, эта тварь… Нет, не стоит вспоминать, а то он опять начнёт яриться… Пирс Маклахен потянулся, задумчиво погладил, похлопал тёплый коровий бок. Моуи ответила нежным вздохом. — Ладно, — вздохнул и он, поднимаясь с низкого стульчика, на котором по утрам доил свою коровку или просто сидел, когда приходил поболтать, — пойду я, пожалуй. Посмотрю, что там эта дура делает. Наперёд ведь знаю, что бросила картошку и возле радио торчит, дрянь такая. Или за этим чокнутым подглядывает. Моуи мотнула рогатой головой, покосилась на него со всем согласным глазом. Он почесал жёсткий курчавый лоб, похлопал Моуи по крупу. После тихого общения с коровой в душе старого Пирса Маклахена всегда наступало умиротворение. Недолгое, правда. Если бы не все эти вши, которые без доброго пинка как без сладкого, жизнь у него была бы совсем другая. Хорошенько притворив дверь коровника, Маклахен оглядел остров. Последнее время это зрелище не приносило удовлетворения. Лето нынче стояло бессолнечное, небо всё больше хмурое. И дождя-то нет, а постоянно будто тучи на небе — всё затянуто серым. Трава жухнет — хоть берись и поливай. Сено закупать придётся нынче. Сроду ещё такого не бывало! Прошёл через заднюю дверь. На минуту приостановился в коридоре, у любимого окна, чтобы взглянуть на маяк… Работает. Когда перестанет работать, — он знал это, — случится что-то неправильное. Что-то ужасное. Хотя он представить не мог, что такого ужасного может случиться, но при одной мысли о погасшем маяке по спине пробегал озноб… В кухне, как он и думал, жены не было. Кто бы сомневался! Воняло химией. Какого чёрта она делает с кухней? Почему здесь так часто смердит этой дрянью? Она говорит, что моет пол с какой-то добавкой от глистов. Сама ты глиста! Увидев на столе таз, накрытый салфеткой, быстро подошёл, откинул полотно. Ну конечно! Ах ты ж дрянь такая! Картошка уже вся серая. Ну подожди, подожди, я тебе устрою!.. Когда он ступил в гостиную, на диване сидела, закрыв лицо руками какая-то девка. Тут же стоял обалделый постоялец со своей дурацкой рожей. Благоверная, едва он вошёл, сразу съёжилась, осела, как перекисшая опара. Глазёнки забегали по лицу Маклахена, пытаясь угадать настроение и понять, знает ли он уже про картошку. Знаю, чёртова ты вошь, знаю. Подожди… — Какого чёрта?! — громогласно вопросил он. Это был его излюбленный вопрос. Какого чёрта?! Попробуйте-ка вразумительно ответить. Когда он внезапно бил этим вопросом супруге в лоб, та сразу же признавалась ему во всех грехах, в которых ещё не покаялась. Эта пигалица убрала руки от лица, повернулась, воззрилась на него. Поджарая, смуглая, черноволосая… А ты не из этих ли? Не цыганка ли ты? — Я не виновата! — простонала Меган. «Это я тебе потом скажу, виновата ты или нет. Я тебе так скажу!…» — А нельзя ли выражаться поприличней? — сурово произнесла девка, смерив его с головы до ног холодным взглядом. Ты чего это, курица, а?! Ты чего это?.. Подожди, смуглянка, это ты ещё не поняла, куда попала. Сейчас Пирс Маклахен тебе объяснит. Сейчас… Чокнутый принялся тереть полотенцем щёки и быстро, в обход хозяина, попятился к двери. Исчез за ней, тихонько прикрыв за собой. Шагов его по коридору слышно не было — он, наверное, осторожно, на цыпочках удалился. Или стоит за дверью? Прислушивается? А если я сейчас пну дверь, чёртов ты сын?! Ладно, сейчас не до дурака. Надо укоротить эту новоявленную воспитательницу. — Ты можешь выражаться как хочешь, — бросил он, глядя ей в глаза. — Но лучше тебе вообще никак не выражаться, пока тебя не спросят. Я тебе очень это советую, если ты рассчитываешь получить комнату в моём отеле. — «Ты»?! — возмущённо произнесла она. — Не я, а ты, — повысил он голос и мысленно добавил: «Дура!». — «Отеле»? — упиралась она. — Тебе не нужна комната? — спросил он, уловив в её голосе оттенок насмешки. — Нужна, — произнесла она помедлив и уже без всякой задиристости. То-то же! — Ты цыганка? — Что? — она опешила, задумалась. Как пить дать, цыганка. Чего бы ещё ей тушеваться и опускать очи долу. — Ну?! — рявкнул он. — Я не цыганка! — отозвалась она. А в глазах неуверенность. Он демонстративно оглядел её с головы до ног, как она его минуту назад. Знай, кто здесь хозяин, чёртова кукла! — А не врёшь? Есть в тебе что-то…