— Ничего, кроме мяса и костей, — дерзко бросила она. — Ну-ну, — усмехнулся Маклахен. И повернулся к жене: — Ты дала ей ключ? — Нет, господин Маклахен, — с готовностью произнесла та. — Я же помню, что вы не велели. — Я велел, дура! — рявкнул он. — Запомни, чёртова курица: я велел! Ве-лел, понятно? Я велел никому не давать комнат без моего ведома. Это мой отель. — Конечно, это ваш отель, господин Маклахен, я помню, — пролепетала Меган. — Конечно я помню! Она просила ключ, но я не дала! — Просила? — повторил Маклахен, снова переводя взгляд на девицу, уничтожая её этим взглядом, разрывая в клочья, топя её в пренебрежительном презрении. — От чулана, — услужливо кивнула жена. — Послушайте… — произнесла было гостья, но теперь Маклахен не удостоил её взгляда. — Она просила ключ от чулана! — повторил он удивлённым и осипшим от ярости голосом. — Да, сэр, именно так, от чулана. — Прыткая какая, надо же! — саркастически усмехнулся он в лицо девке. — Городская, — угодливо улыбнулась жена. — Городские они все такие шустрые. Ты можешь сколько угодно подсевать, но за брошенную картошку ты ещё получишь… — Послушайте, всё было совсем не так, — снеслась девица. — Зачем же вы обманываете, миссис Маклахен? Я всего лишь сказала, что… Чёрта с два Пирс Маклахен будет слушать твой жалкий лепет! — Если каждая приезжая ушлая пройдоха будет просить у меня ключ от чулана, — заглушил он её тонкий голосок, — то я, пожалуй, разорюсь в неделю. — Я не просила! — А впрочем, — плотоядно усмехнулся он, — почему бы и нет… Если она так любит чуланы… — Но я не люблю чуланы, — уже испуганно произнесла гостья. — Там мыши! — Да что она себе позволяет, эта мадам! — затрясла губами Меган Маклахен. — Я мадемуазель, — безнадёжно вставила та. — Мыши в моём чулане?! — ярилась Меган. — В чьём чулане? — холодно оборвал её Пирс Маклахен, едко прищурившись. — В вашем! — быстро отозвалась жена. — Простите, мистер Маклахен, конечно же в вашем. Откуда мыши в вашем чулане, хотела я сказать. — Ага… — кивнул он. — Ну что ж, раз ей так нравятся чуланы… — О нет! — встрепенулась приезжая. — Нет, я терпеть не могу чуланы. — Ишь какая! — ощерилась Меган, заглядывая в лицо мужу. — Посмотрите-ка, сэр! Мы так ей противны! И чулан-то наш ей не чулан… — О, бог мой! — девчонка снова была готова заплакать. Вот так тебе, курица! А ты что думала… Пирсу Маклахену твой гонор здесь показывать не надо. Ты свой гонор спрячь подальше покуда. А то ведь… — Поселишь её в чулане, — коротко бросил он жене. — В том, что в северном крыле. — Да, господин Маклахен, — кивнула Меган. — Вы с ума сошли? — взвыла эта доходяга, подскакивая с дивана. — Как вы обращаетесь с гостями?! — Я тебя в гости не звал, — парировал Маклахен. — А со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Ступай так что. — Но я не могу жить в чулане, — упиралась девчонка. — Я человек, а не… не мышь! — Ещё один намёк на мышей и я за себя не отвечаю! — пригрозил он, внутренне хохоча над этой куклой. А то ишь ты какая она была: «Не могли бы вы выражаться…» Ты ещё не слышала, как я могу выражаться, чёртова ты кукла. В чулан! — Какова нахалка! — быстро подхватила жена. — Нет, вы посмотрите на неё! Идёмте-ка, милочка, я отведу вас в вашу комнату, хе-хе. И быстрый взгляд на мужа: ну, как я её? Я молодец, правда? — О, боже! — обречённо произнесла пигалица, всплеснув руками. — Господи, что же мне делать?! Но… Но вы хотя бы поможете мне принести чемодан? Я оставила его там, у причала. Он весьма тяжёл и… — Что-о?! — взревел Пирс Маклахен. — Хамка! — прошипела Меган. — Какая наглючка! Ишь они, городские, какие… Привыкли там у себя людьми помыкать… — Хорошо, — обречённо произнесла девчонка. — Хорошо, я поняла. Может быть, я попрошу вашего постояльца. Спасибо. Вот так-то, курица ты ощипанная. Где теперь твой гонор-то, а? «Спасибо»… Подожди, ещё кланяться будешь и сапог целовать, кукла бесполезная! 5. День первый. Нид Липси Почему уход жены всегда оказывается таким внезапным? Даже если ты давно к нему готов, если всё уже восемь раз обсуждалось, ты предупреждён, а значит — вооружён, всё равно: всё равно ты оказываешься на берегу после внезапного кораблекрушения, совсем один, оглушённый, мокрый, жалкий, ничего не понимающий. Может быть, у других это бывает иначе, но у Нида Липси каждый раз было именно так. Только не надо думать, что Нид Липси — этакий кузнечик, попрыгунчик по жизни, прыгающий от одной женщины к другой — отнюдь. Четыре брака — это ещё не повод думать о человеке плохо, хотя, — не исключено, — это причина задуматься о том, что в человеческом обществе что-то устроено не совсем правильно. Отрадой Нида Липси по жизни были не женщины; во всяком случае, главным образом не они. Отрадой Нида Липси были: трубка, бридж, логика и хорошее настроение. Последнее было не врождённым, а благоприобретённым — своеобразным следствием философского взгляда на жизнь, воплотившегося в целом своде правил, записанных каллиграфическим почерком в нескольких записных книжках и тщательно пронумерованных. Липси не мог бы точно сказать, какая из бывших жён любила его больше. Впрочем, он вообще не был уверен, что какая-нибудь из них (кроме первой, разумеется) его любила. Более того, он даже не мог бы с уверенностью утверждать, что сам любил хоть одну из них (кроме первой, конечно). Он слышал, что бывает иначе, что иногда вторая или третья, и так далее, любовь оказывается самой значимой, но это был не его опыт — костюм повторных браков не пришёлся ему по размеру, и чем дальше, тем неказистей оказывался пошив. Но как бы то ни было, четвёртый развод оказался для него таким же громом среди ясного неба, как и первый. Потом он несколько дней лежал на берегу, смотрел на уже спокойное после минувшего шторма море жизни и не мог сообразить, где он и что ему дальше делать. И лежал бы ещё неделю, если бы корабли и подводные лодки азиатов не принялись ровнять с землёй Уитби. На это им понадобилось всего-то полдня. Липси не любил войну. Разумеется, мало кто любит войну, но Липси особенно её не любил. По крайней мере, ему так казалось. Возник вопрос, куда бежать. Оставаться в разрушенном городке и ковыряться в обломках прошлого не было ни смысла, ни желания. Вопрос был решён быстро: Уэльс давно манил его в родные пенаты. Собственно, родные пенаты были проданы давным-давно, поэтому остро вставал вопрос о жилье. Правительство, которое грозилось компенсировать потерянное в войне имущество, не торопилось исполнять свои обещания. Оно и понятно: где правительству набраться столько денег! Экономика просто не поспевала за успехами китайцев в разрушении мира. Посчитав оставшиеся после развода средства, он понял что хватит их в лучшем случае на аренду собачьей конуры где-нибудь на задворках родного Пембрукшира, у не слишком прижимистого фермера. Поэтому, когда, приехав в милый сердцу Милфорд-Хейвен, Липси услышал по радио рекламу отеля «Остров» с прямо-таки смешной ценой за комнату, он ни минуты не сомневался: Бог не оставил его, несмотря на все его прегрешения и сумятицу войны. Липси позвонил по указанному телефону и через два дня ему пришёл по почте жёлтенький листок — бронь. Со смешной записью: «Остров Гир, Маклахен-холл, отэль „Остров“, йужная часть, комныта з горденией». На паром он опоздал. К счастью, почти следом за паромом собирался отчалить небольшой катер на Грасхольм — хозяин какой-то тамошней забегаловки вёз домой запас продуктов. Липси удалось напроситься пассажиром. — Хм, — произнёс Кол, хозяин катера, когда Липси рассказал ему, куда и зачем направляется. — Я тебе так скажу, приятель: давай-ка ты лучше на Грасхольм, ей бо. Гостиница или там подворье тебе, можа, чуть подороже встанет, но зато… — и замолчал, жуя губами. — Но зато — что? — уточнил Нид. — Да то, — отмахнулся Кол. — Если не послушаешь меня, потом поймёшь. Да только поздно будет, ей бо, точно тебе говорю. Радужное настроение Липси слегка омрачилось от этих смутных намёков, но калькулятор, работающий в мозгу, подсказывал, что «чуть подороже» его кошелёк может не потянуть. — Ну, я думаю, хозяин не убийца хотя бы? — попытался он разговорить своего капитана. Но тот не произнёс больше на эту тему ни слова, а только потягивал из бутылки «Гиннесс» да распространялся на тему ультиматума, который поставили Англии китайцы. И только уже высаживая Липси на причал острова Гир, обмолвился: — Хозяин-то «Острова», Маклахен… Пирс этот… Он того, ей бо… И повертел пальцем у виска. — Чего — того? — крикнул вслед отплывающему катеру Липси, чувствуя себя обманутым и на грани чего-то страшного. — Сумасшедший, что ли? — Про́клятый он… — донеслось с кормы. — Ага… — задумчиво пробормотал новоявленный обитатель острова Гир. — Ага… Вот оно что, значит… Про́клятый… — Ну и ладно, — успокоил он себя, поразмыслив. — Это же он проклятый, а не я. Мне-то что до его проклятья. И, насвистывая для придания себе пущего безразличия и храбрости, стал легко подниматься на холм, на вершине которого устроился отель «Остров». Благо поклажа совсем не тяготила — небольшой саквояж, в котором не было почти ничего из прежней жизни, а только вновь приобретённое. Впереди уже подходила к дому пара — странновато, как-то совсем уж по-домашнему, одетый мужчина нёс большой чемодан, а позади и чуть в стороне шествовала черноволосая дама. «Ну вот, — подумал Липси, — По крайней мере, я буду тут не один». Что-то сосало под ложечкой: то ли жалость к ушедшей навсегда жизни, то ли страх перед новой жизнью — неведомой и, возможно, недолгой. Но он зачитывал по памяти свои любимые места из записных книжек, и ему становилось легче. К двери «отеля» он подошёл уже взбодрившимся, почти весёлым. Убранство гостиной, в которой он оказался, не впечатляло, но он и не ожидал чего-нибудь этакого за пять-то фунтов в день. Массивный, длиннорукий, мощный человек, в котором Липси сразу определил хозяина, сидел на табурете перед радио, стоящим на тумбочке у стены и вещавшим на всю комнату так весело, будто и не было никакой войны. «Сегодня тринадцатое июня, — жизнерадостно тараторил диктор, — сто двадцать седьмой день Большого Бума. Девятнадцать часов пятнадцать минут местное время, с вами радио „Дредноут“ и Кевин Джонс. Радио „Дредноу“» — возьми с собой в бомбоубежище!