Это уже выходило за все границы мыслимого и немыслимого. Он что тут вообще из себя возомнил, этот мужлан! И что это за отношение! — Только смотри, мышь ты городская, не повыдёргивай саму зелень. Ты, поди, чеснока-то в своём Лондоне и не видела сроду. — Я никогда не была в Лондоне, — почему-то ответила Беатрис. Говорить надо было о чесноке: возмущаться, негодовать, послать Маклахена к чёрту наконец. А она о каком-то дурацком Лондоне. — Плевать, — равнодушно отозвался хозяин, снова поворачиваясь к окну. — Пару грядок можешь обработать до завтрака, всё равно заняться тебе нечем. — Я не буду этого делать, — сказала Беатрис как можно спокойнее. — Первый паром проходит Гир приблизительно в семь сорок, — не менее спокойно ответил Маклахен. — Дождёшься его на причале, здесь ты мне не нужна. Деньги за сутки отдашь моей жене. Проваливай. — Послушайте, — попыталась Беатрис воззвать к его разуму, к чему-то человеческому, что так или иначе должно заполнять место в его груди или сердце, или где там у человека обычно находится душа. — Послушайте, мы же цивилизованные люди. Я ваша гостья в конце концов. Я плачу вам деньги за… за какой-то чулан! И я ожидаю к себе соответствующего отношения. А вы относитесь ко мне, как… — Проваливай ко всем чертям! — рявкнул хозяин, не поворачиваясь. — Хорошо, — отозвалась Беатрис, пораздумав. — Хорошо, я сделаю то, о чём вы просите, но учтите, что… — Я никого ни о чём не прошу, — усмехнулся Маклахен. — Если я сказал «проваливай», это надо понимать как приказ. К щекам Беатрис прилила кровь. Больше всего хотелось ударить этого мерзавца, — подойти и хорошенько дать ему по этой крупной морде: по губам-вареникам, по носу-картошке, по узкому лбу настырного питекантропа… Но она нисколько не сомневалась, что он тут же её и убьёт. Ну, по крайней мере, прибьёт до полусмерти. А потом они, вдвоём с женой, отнесут безвольно обмякшее полуживое тело Беатрис на причал и там бросят у самой кромки. Снесут туда же чемодан (разумеется, не затруднив себя сбором уже распакованных вещей, в числе которых и фарфоровый слон). Придёт паром. Как-бы-матросы загрузят на него бесчувственное тело Беатрис и увезут его на большую землю, где она и придёт в себя от того, что какой-то узкоглазый китаец кольнёт её, валяющуюся в порту, штыком, чтобы убедиться, что она мертва. Очнувшаяся от боли Беатрис завизжит, испуганно раскрыв во всю европейскую ширь свои красивые миндалевидные глаза в эти азиатско-китайские глазки-щёлочки. И тогда… Страшно представить, что произойдёт дальше!.. Ну что ж, в конце концов ей ведь действительно совершенно нечего делать до завтрака. Почему бы не подышать свежим воздухом, не познакомиться с островом поближе. Погода, кажется, обещает быть неплохой, а от огородной земли, она помнила, идёт такой восхитительный запах! — Хорошо, сэр, — произнесла она, не глядя на хозяина. — Сейчас я приведу себя в порядок и пойду полоть чеснок. Маклахен ничего не ответил; достал кисет и принялся скручивать самокрутку… Хорошо. Чеснок, да? Ладно, хотя бы узнаю, как это растёт. А завтра… А завтра я, возможно, уеду отсюда. Хотя бы затем, чтобы сказать мерзавцу Гарри всё, что я о нём думаю. Пусть китайцы сбросят на меня свою термоядерную бомбу, но жить в этой хибаре, рядом с этим хамом… В гостиной, куда Беатрис вышла через час, о чём-то разговаривали Меган Маклахен и тот лысоватый господин с хитроватым лицом страуса, которого она мельком видела вчера. Он приехал чуть позже. — Что ж вы от меня-то хотите, — бубнила Меган Маклахен. — Я что, я ж ничего. Всем заправляет хозяин отеля. — Представьте себе, доброе утро, — обратился господин к Беатрис, едва она вошла. — Представьте себе, хозяин поселил меня… где бы вы думали? В курительной! — Неизвестно, кому из нас повезло больше, — отозвалась Беатрис, многозначительно взглянув на хозяйку. — Я живу в чулане. — В чулане? — господин был явно ошарашен. — Согласитесь, это форменное безобразие! — продолжала Беатрис, обращаясь не столько к нему, сколько к Меган Маклахен. — Это неслыханно и невиданно! — Да я-то что ж, — повторила хозяйка своё излюбленное оправдание. — Всем заправляет муж. — Муж да жена — одна сатана, — хохотнул господин. Меган Маклахен бросила на него укоризненный взгляд, покачала головой, сокрушаясь. — Полно вам, господин Не-знаю-как-вас-там, — сказала она. — Меня зовут Липси, — поклонился господин в сторону Беатрис. — Нид Липси. — Вот и славно, — кивнула хозяйка. — Полно вам, господин Липси. — Да, меня поселили в курительной, — продолжал тот, не глянув на хозяйку. — Но я не жалуюсь. Не жалуюсь, госпожа… — Беатрис. Просто Беатрис. — Да, прекрасное имя. Я не жалуюсь, я прекрасно понимаю, что нужно радоваться тому, что имеешь. Это правило номер одиннадцать, записная книжка номер один. И потеряв большее, нужно благодарить судьбу за то, что осталось хотя бы и меньшее. Номер двадцать семь, там же. «Какой он странный, этот Нид Липси, — подумала Беатрис. — Даже не знаю, кто из них больший чудак — вчерашний мой знакомец, или этот». — Замечательно, мистер Липси, — сказала она вслух. — Мне кажется, вы очень жизнерадостный человек, и легко шагаете по жизни. — Да, в жизни гораздо больше поводов и причин для радости, чем для уныния. — Это кому как, — вставила хозяйка. — Совершенно с вами согласен! — подхватил Липси. — Не найдёшь двух одинаковых жизней. Вот только начало и конец у всех одинаковы, хе-хе. Простите за грустную мысль. — Видать, не так-то уж вам и весело приходится, вот что я вам скажу, — обрадовалась Меган Маклахен, направляясь к двери на улицу. Она ещё не успела взяться за ручку, когда дверь сама вдруг открылась и на пороге возник суховатый, поджарый человек в плаще, в шляпе, надвинутой глубоко на глаза, и с сигарой, небрежно торчащей в уголке рта. Беатрис немедленно представила, как этот человек поднимался, пыхтя своей сигарой, на холм — ей отчётливо увиделся табачный дым, циркулирующий по его усердно работающим лёгким. Стало дурно. В следующий момент внешность вошедшего напомнила ей давно когда-то виденные гангстерские сериалы. Именно в таких длинных плащах, в шляпах и с сигарами в зубах появлялись в кадре бандиты. Они доставали из карманов длинные револьверы и безжалостно грабили и убивали. Она не знала, кого напомнил новый гость Меган Маклахен, но та, охнув (от неожиданности, наверное), отошла в сторону. Назнакомец бросил на неё мимолётный взгляд, небрежно кивнул и прошествовал в комнату, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Когда он шагал, стало видно, как сильно он хромает. А его левая нога впечатывала в пол подошву ботинка с такой силой и с таким звуком, что сразу становилось ясно: вместо ноги у него протез. Вдобавок ко всему, незнакомец был рыж, бородат, хмур и, кажется, неразговорчив. Беатрис никогда не любила рыжих мужчин, относилась с осторожностью к бородатым мужчинам, избегала хмурых и неразговорчивых мужчин. В общем, никаких причин присутствовать при разговоре у неё не было, и она направилась к незакрытой двери. — Вы кто? — услышала она вопрос Меган Маклахен. — Ч-ч-человек, — сильно заикаясь ответил пришелец. — Шон Д… Д… Деллахи. Беатрис передумала уходить. Она только закрыла дверь и отошла к стене, с любопытством разглядывая вошедшего и гадая, что будет дальше. Господин Липси с радостной улыбкой пошёл, почти бросился, к гостю, протягивая руку. — Здравствуйте! — радушно воскликнул он. — Мы с вами братья. — М? — произнёс незнакомец, блеснув навстречу глазами из-под поля шляпы. — Ну как же… — с готовностью пояснил Липси. — Все люди — братья. Я тоже, подобно вам, человек. Следовательно, мы с вами братья… Ну, это же элементарно. — У-у-у, — качнул головой Деллахи, небрежно пожав протянутую руку и усаживаясь на ближайший стул. — А что это вы здесь курите? — подала наконец голос Меган Маклахен. Шон Деллахи повернулся, взглянул на хозяйку так, будто не видел её только что, минуту назад. — С-сэ-э-сигару, — молвил он. — Мистеру Маклахену это не понравится, — хмуро предупредила Меган. — Он н-не любит с-сигары? — Ему не понравится, что вы курите. — А-а, — кивнул Деллахи. — М-моему в-вэ-э-рачу это т-тоже не нра-авится. — И кури́те, курите, правильно! — вмешалась Беатрис. Она не терпела табачного дыма, но сейчас готова была обожать любого, кто сумеет причинить чете Маклахенов хоть какое-то неудобство. Меган, кажется распознав мотивацию Беатрис, осуждающе покачала головой: — Как это мелочно с вашей стороны, милочка! — произнесла она, надув губы. Нахалка! Она ещё смеет обижаться! — Да что-о вы говорите?! — вспыхнула Беатрис. — А запихнуть гостя в вонючий чулан — это не мелочно, да? — И совсем он не вонючий, — ещё больше обиделась хозяйка. — Я каждый день там убираю. И потом, это не я выдумала. Показывая, что разговор с Беатрис закончен, она повернулась к Деллахи. — Бросали бы вы курить, — строго, но с опаской произнесла она. — Я к-курю т-тэ-эридцать лет, — ответили ей. — П-поздно б-бэ-эросать. — Но почему — здесь? — настаивала Меган. — Идите курить куда-нибудь в другое место. — Я здесь живу, — был ответ. — Чего? — опешила хозяйка.