— Она великолепна, и она новенькая, а парни… любопытные, — добавил он, тщательно подбирая слова. — Новенькие — это всегда весело, — он сделал паузу, ухмыляясь, прежде чем добавить: — великолепно и лучше. — Прекращай, — прорычал я, взволнованный тем, что мои товарищи по команде говорят о ней. Я видел этот взгляд в ее глазах. Я услышал это в ее голосе. Эта уязвимость. Она не была похожа на других. Эта девушка была другой. Я едва знал ее, но мог сказать, что за ней нужно присматривать. Что — то случилось с Шэннон Линч, что — то достаточно плохое, что привело к смене школы. Мне это не понравилось. — Да, — усмехнулся он, закончив с рубашкой и надевая красный галстук. — Удачи с этим, чувак. — Ей пятнадцать, — предупредил я, напрягшись. Шестнадцать в марте, но все же. В течение следующих двух месяцев ей все еще было очень даже пятнадцать. — Она слишком молода. — Говорит придурок, который с первого года засовывает свой член во все, что имеет пульс, — Габси фыркнул. Этим заявлением Гибси попал в самую точку. Ради Бога, я потерял девственность на первом курсе с Лореттой Кроули, которая была на три года старше меня — и имела больше жизненного опыта, чем я, — за школьными сараями после уроков. Да, это была какая-то чертова катастрофа. Я был весь на нервах и с неуклюжими движениями, прекрасно понимая, что был слишком молод, чтобы совать свой член во что — либо, кроме своей руки, но, должно быть, я сделал что — то правильно, потому что Лоретта с радостью присоединялась ко мне за сараями почти каждый день после школы в течение нескольких месяцев, прежде чем я стал слишком занят тренировками. Если бы мне пришлось сказать, какой тип женщин меня интересует, это были бы не блондинки или брюнетки, пышные или худые. Мой типаж был старше — каждая девушка, с которой я когда — либо был, была как минимум на пару лет старше меня. Иногда намного больше. Это не было фетишем или чем — то еще. Я просто наслаждался атмосферой без драмы, которую старшие девочки привносили в игру. Я наслаждался ими, когда был с ними, а потом наслаждался еще больше, когда они не докучали. Это не значит, что мне не нравилась девушка, с которой я был, когда я был с ней. Я сделал. И я также был предан. Я не валял дурака. Если девушка хотела эксклюзива, без обязательств, то я был более чем рад услужить. Мне не понравились охота или погоня, которые приходились по вкусу большинству парней. Если девушка ожидала, что я буду преследовать ее, то она искала не того парня. Я был не в том положении, чтобы быть подходящим парнем прямо сейчас. Дело не в том, что я не хотел девушку, у меня просто не было на нее времени. У меня не было времени на постоянные свидания или какие — либо из этих требований. Я был слишком занят. Это была еще одна причина, по которой я предпочитал девочек постарше. Они не ожидали от меня чудес. Прямо сейчас, начиная с апреля прошлого года, я дурачился с Беллой Уилкинсон с шестого курса. В начале мне нравилась Белла, потому что она не дышала мне в затылок. В девятнадцать лет она была на пару лет старше меня, не придерживалась каких — то невидимых стандартов, которым я не мог или не хотел соответствовать, и после этого я мог спокойно уйти и сосредоточиться на регби, пока она предоставляла меня самому себе. Но через несколько месяцев я быстро понял, что Беллу интересовал не я. Это было дерьмо, которое пришло со мной. Все дело было в статусе, который получала Белла, но к тому времени, когда я это понял, мне было слишком комфортно и слишком лениво, чтобы что — то с этим делать. Она хотела мой член. И больше ничего. Ну, мой член и мой статус. Я остался, потому что она была фамильярной, а я ленивым. У Беллы было одно ожидание от меня, одно требование, которое еще пару месяцев назад я был более чем способен выполнить. Я почти ничего не делал с Беллой с тех пор, как мне сделали операцию — я и пальцем не прикасался к девушке с начала ноября, когда стало слишком больно даже думать об этом, — но я хотел сказать, что когда это случилось, для меня это являлось просто сексом. Стабильное освобождение. Где — то в глубине души я признавал, что это было нездоровое отношение к жизни и отношениям с противоположным полом, и что я, вероятно, был глубоко пресыщен, но было трудно оставаться мальчиком, когда я жил в мире мужчин. Не помогло и то, что я играл в регби на таком уровне, когда меня окружали мужчины намного старше меня. Разговоры, которые предназначались для людей намного старше меня. Женщины, которые предназначались для мужчин намного старше меня. Не девочки, а женщины. Господи, если бы моя мать знала половину женщин, которые предлагали мне себя — взрослых женщин — она бы вытащила меня из Академии и заперла в моей комнате, пока мне не исполнился двадцать один год. В некотором смысле у меня отняли детство из — за моей способности играть в регби. Я очень быстро повзрослел, взяв на себя роль мужчины, когда был еще совсем мальчишкой, меня тренировали и подталкивали, давили и отстаивали. У меня не было социальной жизни и детства. Вместо этого у меня были ожидания и карьера. Секс был наградой, которую я позволил себе за то, что был, ну, хорошим. За то, что все остальное в моей жизни контролируется другими. За то, что совмещаю учебу и спорт с безупречным контролем и железной волей. Я был не единственным таким. Кроме пары парней с давними подружками, остальные парни в Академии были такими же плохими, как я. На самом деле, они были хуже. Я был осторожен. Они не были. — Мы говорим не обо мне, — сказал я Гибси, возвращая свое внимание к настоящему, мой гнев рос с каждой секундой. — Она гребаный ребенок, слишком молода для всех вас, похотливых маленьких придурков, и каждый мудак в этой комнате должен уважать это. — Пятнадцать — это ребенок? — возразил Гибси, выглядя смущенным. — О чем, черт возьми, ты говоришь, Джонни? — Пятнадцать — это слишком мало, — рявкнул я, расстроенный. — И незаконно в том числе. — О, я понимаю, — Гибси понимающе ухмыльнулся. — Ты ни хрена не понимаешь, Гибс, — парировал я. — С каких это пор тебя стало волновать, что кто — то из нас делает? — Я не знаю. Делай, что и с кем, черт возьми, хочешь, — горячо возразил я. — Только не с ней. Он широко улыбнулся, явно подзадоривая меня, когда произнес: — Продолжай в том же духе, и я начну думать, что ты становишься нежным к девушке. — Я тут ни хрена не становлюсь нежным, — возразил я, заглатывая наживку. — Расслабься, Джонни, — со вздохом сказал Гибси. — Я не собираюсь приближаться к девушке. — Хорошо, — я выдохнул, не осознавая, что задерживал дыхание.