Ни один человек не попытался остановить меня, когда я рванулся к Ронану. Никто не осмелился. Я исчерпал свою норму дерьма на день, и парни это знали. — Теперь послушай меня, ты, маленький ублюдок, — прошипел я, обхватив его рукой за горло, когда я потащил его обратно в комнату, закрывая дверь от свидетелей свободной рукой. — И слушай внимательно, потому что я собираюсь рассказать тебе это только один раз. Прижав Ронана к бетонной стене, я встал перед ним, возвышаясь на добрых 13 см. — Я тебе не нравлюсь. Я понял. Ты мне тоже не особенно нравишься, — я сжал его горло достаточно сильно, чтобы ему стало трудно дышать, но не настолько, чтобы перекрыть кровообращение и убить его. Я пытался доказать свою точку зрения, а не совершить преступление. — Я не обязан вам нравиться, но как ваш капитан, вы чертовски уверены, что будете уважать мой авторитет на поле. С ростом 178 см в шестнадцать лет Ронан ни в коем случае не был маленьким, но в свои семнадцать, я имел рост 191 см и продолжал расти, я был большим ублюдком. Вне поля я редко использовал свой размер, чтобы запугать кого — либо, но делал это сейчас. Меня до смерти тошнило от этого парня и его болтовни. У него не было никакого чертова уважения, и, черт возьми, может быть, я смог бы справиться с его дерьмовым отношением и агрессией по отношению ко мне. Но не к ней. Мне не нравилось, я не мог справиться и не стал бы мириться с тем, что он так о ней говорит. Это навязчивое выражение уязвимости в ее глазах заставляло меня двигаться вперед, заставляя меня терять то небольшое самообладание, которое у меня было. — Когда я что-то говорю своей команде, — добавил я, теперь рыча, воспоминание об ее одиноких голубых глазах затуманивает мое суждение. — Когда я, блядь, предупреждаю тебя оставить уязвимую девушку в покое, я ожидаю, что ты прислушаешься к моему чертову предупреждению. Я ожидаю твоего подчинения. Чего я не ожидал, так это твоих дерзких возражений и неповиновения. — Слабый сдавленный звук вырвался из горла Ронана, и я ослабил хватку, но не убрал руку. — Все ясно? — Пошел ты, — выдавил Ронан, захлебываясь и хрипя. — Ты не можешь указывать мне, что делать, — прохрипел он, задыхаясь. — Ты не мой отец! Этот ублюдок. Он был полон решимости бросить мне вызов, даже когда не мог победить. — Я твой папочка на поле, сука, — я мрачно улыбнулся и сжал, перекрывая ему доступ воздуха. — Ты этого не видишь, потому что ты самовлюбленный, маленький гаечный ключ, — я сжал сильнее. — Но они делают, — я махнул рукой позади нас, указывая на команду, которая все стояла, ни один из них не вмешивался. — Каждый из них. Они все это понимают. Они все знают, что ты принадлежишь мне, — спокойно добавила я. — Продолжай давить на меня, малыш, и неважно с кем ты связан, ты вылетишь из этой команды. Но только подойди к этой девушке, и сам бог не сможет тебя спасти. Решив, что достаточно напугал молодого парня, чтобы донести свою точку зрения, я отпустил его горло и сделал шаг назад. — Теперь, — скрестив руки на груди, я посмотрела на него сверху вниз и спросил: — На этот раз все ясно? — Да, — прохрипел Ронан, все еще глядя на меня. Я не возражал. Он мог смотреть на меня сколько угодно. Он мог втыкать иголки в мою куклу вуду и продолжать ненавидеть меня до конца своей жизни, несмотря на все, что меня волновало. Все, что мне было нужно от него, это его подчинение. — У нас все чисто, — выплюнул он. — Хороший мальчик, — я похлопал его по щекам руками и ухмыльнулся. — А теперь отвали. Ронан продолжал бормотать о своих опасениях, но, поскольку он делал это себе под нос, я повернулся к нему спиной и направился прямо, в теперь уже пустой душ, решив ошпарить свое тело водой. — Джонни, можно тебя на пару слов? — Спросил Кормак Райан, наш вингер номер 11, следуя за мной в душевую. Я развернулся и уставилась на него, мои пальцы соскользнули с пояса моих шорт. — Это может подождать? — стиснув челюсти, спросил я напряженным тоном, пока мой взгляд путешествовал по нему. Раздражение вспыхнуло при виде него, и я прекрасно знал, о чем он хотел со мной поговорить — или я должен сказать, о ком он хотел поговорить. Белла. Время для разговоров было несколько месяцев назад. Прямо сейчас, с тем настроением, в котором я был, шансы на то, что мы просто поговорим, были невелики. Кормак, казалось, понял это, потому что кивнул головой и отступил от дверного проема. — Да, не беспокойся, — ответил он, глубоко сглотнув, и отступил. — Я, э-э, догоню тебя в другой раз. — Да, — невозмутимо ответил я, наблюдая, как он уходит. — Ты догонишь. Покачав головой, я разделся и направился в душевую кабинку. Закрутив хромированную насадку, встал под непрерывную струю ледяной воды и подождал, пока она нагреется. Прижав ладонь к кафельной стене, я опустил голову и разочарованно выдохнул. Мне не нужен был еще один бой за моим поясом. Держать нос чистым в этом сезоне было первостепенной задачей, даже в дерьмовой школьной лиге. Было бы плохой рекламой выбивать дерьмо из моих собственных товарищей по команде. Даже когда мои пальцы дернулись от желания сделать именно это. К тому времени, как я закончил принимать душ, парни давно ушли на свои занятия, оставив меня одного в раздевалке. Я не стал торопиться обратно в класс, уделив большее внимание тому, чтобы проглотить свой обед и уже готовый протеиновый коктейль. Только когда я закончил есть, я заметил синий пакет со льдом на верхней части моей сумки со снаряжением. Сверху была прикреплена небольшая записка с надписью: «Приложи лед к яйцам, Кэп» Чертов Гибси. Покачав головой, я опустился на скамейку и схватил пакет со льдом. Обернув вокруг него старую футболку, я освободил полотенце и сделал именно то, что было указано в записке. Когда я закончил с прикладыванием льда на яйца, потратил время на то, чтобы оценить несколько своих долгосрочных травм, самой тревожной из которых был зловещий шрам на внутренней стороне паха. Кожа была горячей, зудящей, опухшей и чертовски отвратительной на вид. Игра с травмой была обычной действительностью для парня в моей ситуации, но после восемнадцати месяцев страданий от хронической травмы паха я сдался и согласился на операцию в декабре. Провести четыре дня на спине в больнице, корчась в агонии и подхватив инфекцию было достаточно плохо, но последние три недели послеоперационной реабилитации были настоящей гребаной пыткой. По словам лечащего врача, мое тело хорошо заживало, и он разрешил мне играть — в основном потому, что я врал сквозь зубы, — но синяки и изменения цвета на моих бедрах и вокруг были явными. Мне также было чертовски больно там, внизу. Член, яйца, пах, бедра. Каждая часть меня болела. Все это чертово время. Я не был уверен, болят ли мои яйца больше от травмы или от необходимости разрядки. Кроме моих родителей и тренеров, Гибси был единственным, кто знал подробности моей операции — отсюда и пакет со льдом. Он был моим лучшим другом с тех пор, как переехал в Корк. Несмотря на то, что он был переростком блондином-недоумком со склонностью попадать к гребаным школьным администраторам и способностью сводить меня с ума своим пресыщенным отношением, я знал, что могу доверять ему и он прикроет мою спину. Единственная причина, по которой я рассказал ему, это то, что он мог держать все при себе. Обычно я оставлял такое дерьмо при себе. Делиться подробностями травмы было опасным ходом и верным способом сделать это мишенью для команд-противников. Кроме того, это было неловко. Я был уверенным в себе человеком по натуре, но ходить с вышедшим из строя членом — без видимой развязки — означало, что моя самооценка пострадала. За последний месяц мои яйца трогали и тыкали пальцем больше людей, чем я мог вспомнить, без шуток. Поднять его после операции не было для меня проблемой; у меня была проблема с ужасной, жгучей болью, которая сопровождалась эрекцией. Эта конкретная информация, которую я усвоил тяжелым путем после дерьмового порно-марафона в одну субботу, привела к неловкой поездке в отделение неотложной помощи. Это была ночь Святого Стефана, через десять дней после операции, и я весь день предавался жалости к себе, получая бесчисленные сообщения от парней, спрашивающих меня, пойду ли я в паб, поэтому, когда я лег спать той ночью, включил порно, чтобы поднять себе настроение. В ту минуту, когда сиськи актрисы были обнажены, мой член привлек к себе внимание. Чувствуя небольшой дискомфорт, который был омрачен осознанием того, что у меня все еще есть рабочий член, я погладил себя, стараясь избегать швов в паху. Две минуты моего огранизма, и я понял, какую ужасную ошибку совершил. Проблема возникла, когда я был близок к тому, чтобы кончить. Мои яйца напряглись, как всегда, когда кровь приливала к головке моего пениса, но мышцы бедер и паха начали сокращаться и спазмироваться — не в хорошем смысле.