— Ну, я-я… — бормоча, я покачала головой и попробовала снова: — Я не знаю, как тебе с этим помочь. — Расслабься, я не собирался позволять тебе изучать это, — бросил он в ответ, защищаясь. — Прости, — прошептала я, совершенно подавленная. — Я не … э-э, поняла, где это было. — И, кстати, — добавил он, прищурив глаза, — я перенес операцию на паху, а не на члене, так что я был бы признателен, если бы у тебя были факты прямо перед тем, как ты начнешь болтать об этом. Что? — Болтать? — мои глаза переместились с его лица на промежность, неудержимая реакция, когда я услышала слово «член», исходящее из его рта. — Я не… — Я знаю, как девушки любят сплетничать, — выпалил он, сжав челюсти. — Черт, что я делаю? Я уставилась на него. — Сплетничать? Он был серьезен? — Слушай, просто забудь, что я тебе все это говорил, — фыркнул он. — Уже поздно. Протянув руку между нами, он накрыл большой рукой рычаг переключения передач и переключил передачу. — Куда тебя подвести? — Понятия не имею, — у меня перехватило дыхание. — Что? — он повернулся, чтобы посмотреть на меня. — Что? — я заерзала на своем месте. — Твой адрес, Шэннон, — он нетерпеливо забарабанил пальцами по рулю. — Ты должна сказать мне, где ты живешь, чтобы я мог отвезти тебя домой. — О, — Боже. — Прости. Эм, Элк — террас в Баллилаггине. Коротко кивнув, Джонни выехал со своего парковочного места задним ходом, а затем переключил машину на переднюю передачу и помчался по школьной дороге. Включив указатель, Джонни временно остановился, когда мы подъехали к въезду, наклонился вперед и проверил обе стороны, прежде чем молниеносно выехать на главную дорогу. Откинувшись на спинку сиденья, я подняла руку, схватилась за ручку и сосредоточилась на подсчете проезжающих мимо нас машин, пытаясь отвлечься от навязчивого наблюдения за спидометром на его приборной панели. Я чувствовала исходящее от него напряжение, его прежнее дружелюбие сменилось каменным молчанием, наш разговор, очевидно, стал катализатором смены его настроения. Тишина, окутывающая нас прямо сейчас, была плотной и неудобной, и я была иррационально разочарована этим. Я была более чем разочарована. Я была потрясена. Впервые за целую вечность я получала удовольствие. Расслабилась, подтрунивая туда, сюда, не опасаясь, ну, негативной реакции. А потом он вытащил ковер прямо из-под моих ног. Я не ожидала, что это произойдет, и сожалела, что вообще вышла из той кабинки в туалете. Когда Джонни потянулся через консоль и начал переключать компакт-диски в своей шикарной автомобильной стереосистеме, мне пришлось сесть на руки, чтобы не схватиться за руль. Несколько мгновений спустя он остановился на песне, треке номер пять, и машина наполнилась знакомым гитарным вступлением, что на время отвлекло меня от тревожных мыслей. Джонни увеличил громкость, и The Middle — Jimmy Eat World прогремели из автомобильных динамиков так громко, что я почувствовала вибрацию басов в своих костях. Я любила эту песню и считала ее своим гимном. Если серьезно, я ежедневно погружалась в тексты песен. Если музыка исцеляла разбитое сердце, то текст этой песни успокоил мою душу. Это было на микшированном компакт — диске, который девушка Джоуи приготовила ему на Рождество. Он, очевидно, не был в восторге от диска, который сделала для него Ифа, поэтому я стащила диск из его спальни в прошлом месяце во время случайного сестринского розыска выборочной проверки, и Джоуи еще не обнаружил пропажу. В настоящее время он был в моем портативном проигрывателе дисков, где я слушала его на повторе каждый вечер перед сном. Сосредоточившись на тексте песни, которую уже знала наизусть, я попыталась справиться со своими нервами, но ритм панк-рока, казалось, только подстегнул безумие в моем назначенном водителе, потому что в ту минуту, когда мы выехали на главную дорогу, Джонни вдавил педаль в пол. Когда стрелка спидометра перевалила за 120 км/ч, я закрыла глаза и перестала дышать. Закрыв лицо руками, я заглянула между пальцами, застонав, когда вспышки фар машин на встречных полосах пронеслись мимо нас. — В чем дело? — протянув руку, он уменьшил громкость стереосистемы. — Шэннон? — его внимание металось между дорогой и моим лицом. — Ты в порядке? — Ты едешь очень быстро, — выдавила я. — Расслабься, мы едем на пределе, — ответил он, но снизил скорость. — И я хороший водитель. Со мной ты в безопасности. — Хорошо, — пробормотала я, все еще чувствуя, что мы едем намного быстрее, чем 100 километров в час. — Но я бы чувствовала себя лучше, если бы ты притормозил. Тяжело выдохнув, Джонни замедлился еще больше. — Теперь довольна? — спросил он, постукивая по приборной панели. Наклонившись, я проверила спидометр. 80 километров. — Да, — выдохнула я, мои напряженные мышцы слегка расслабились. — Спасибо. Откинувшись на спинку сиденья, я позволила своему взгляду скользнуть по нему. Он смотрел на дорогу впереди, одна рука покоилась на рычаге переключения передач, другой локоть опирался на дверь. Как будто почувствовав, что я наблюдаю за ним, Джонни бросил взгляд вбок и поймал меня с поличным. Я слабо улыбнулась. Он с жаром посмотрел на меня в ответ, не улыбаясь. Моя улыбка исчезла. С низким, разочарованным рычанием он снова обратил свое внимание на дорогу. Покачав головой, он пробормотал что-то неразборчивое себе под нос, сжимая руль. Чувствуя себя отвергнутой, я сложила руки на коленях и уставилась в ветровое стекло, не смея бросить на него еще один взгляд. Мы не разговаривали до конца поездки, и только песни, доносившиеся из стереосистемы, нарушали густую тишину. — Послушай, — объявил Джонни, нарушая тишину, когда показались огни города Баллилаггин. — Что я тебе там говорил? О моей операции? — его тон был ровным, даже вежливым, когда он смотрел прямо перед собой, маневрируя по узким улочкам и переулкам. — Я был бы признателен за твое благоразумие. Он ценит мое благоразумие? Он был смущен из-за травмы паха? Он должен попробовать иметь бесполезного отца, единственными талантами которого были азартные игры на пособие по безработице и оплодотворение матери, в то время как он блудил с любыми, достаточно глупыми, чтобы иметь его. Расстроеннная, я повернулась к нему и сказала: — Кому я могла сказать, Джонни? — Твои подруги, — возразил он, а затем гораздо более тихим голосом пробормотал: — Мои друзья. — Ну, я не собираюсь никому рассказывать, — выпалила я, раздраженная и оскорбленная. — Я не болтунья. Он крепче сжал руль, но ничего не ответил. Раздраженая внезапной официальностью в его голосе, не говоря уже о том, что он провел последние пятнадцать минут, игнорируя меня, я впилась взглядом в его лицо и прорычала: — Зачем мне вообще кому-то рассказывать? — Потому что, — выпалил он, не отрывая внимания от дороги. — Я знаю, на что похожи большинство девочек. Большинство девочек? Если он считал меня такой же, как большинство девочек, тогда зачем тратить все это время на разговоры со мной?