Откровение Рауль Лоховелло: Самые удачные персонажи из книг Густаво Флореса, к превеликому сожалению, исчезли в реальной жизни буквально после своего переселения в реальность. Они решили отпраздновать начало реальной жизни и выбрали юго-восток Азии для нежных объятий на берегу Яванского моря, но, увы и ах, они сгинули сразу после переселения. Этих светлых людей, затерявшихся в реальной жизни, звали Фабрис и Патриция. Литературный Фабрис писал картины на стенах Амстердама, литературная Патриция вдохновляла его. Теперь судьба их неизвестна. Густаво Флорес навсегда запечатлел их в своих книгах, и это, наверное, лучшее, что он сделал до сих пор в своей жизни. Мино: Рауль, ты сейчас говоришь все это, и еще ни разу не сказал ничего странного. Тебя как подменили. Все твои слова употреблены уместно и правильно, как грамматически, так и семантически. Филигранной твою речь я не назову, но она естественна, обычна, нормальна. И все. Рауль Лоховелло: Вот именно, и все! Ты ведь тоже, когда писал «Топик Илоны», хотел последнюю сюиту назвать по-другому: Сюита последняя, самая грустная, но воздержался от сантиментов. И все. Иван Баданда: Вот именно. Все мы говорим, как по писаному. Эрик Айкунтер: Ох уж эти летние дни! А на 43-ей параллели сегодня идут дожди. Вероника Ингезонд: Идем со мной… Я вся твоя. Открой мой мир. Войди в меня. Рауль Лоховелло: Вот и все, поди теперь, пойми, из какого мы все Конго. Иван Баданда: Порой фиглярство неприемлемо и неоправданно, когда речь идет о жизни людей, тем более, в реальной жизни. Мино: То есть, это все, эти все ваши приемчики и ваши особенности общения и поведения, все эти ваши отклонения от нормы – это не ваши аномалии, вы просто дурачились, притворялись все это время?! Иван Баданда: Ну почему же притворялись… Мы исполняли роль, к которой нас готовил мастер, но не нашел для нас должного применения. Ты для нас портал открыл в этот мир. А впрочем… расскажем мы тебе, пожалуй, правду. Да, ребята? (Окинул вопросительным взглядом Баданда остальных). Рауль Лоховелло: Да, Ваня, ты прав, пусть не мучается. Выложим мы тебе всю правду, Мино, как на духу. Мы – бомжи! Гуляли по Риге, видим на вид пустующий дом, дай думаем – зайдем… Вот мы и зашли, а тут ты. Ну что, ну связался с бомжами. Ну с кем не бывает. Что теперь, застрелиться, что ли? Так нечем… Шутка. (Все, кроме Мино, громко засмеялись). Эрик Айкунтер: Короче, не морочьте парню голову. Он же видит, что никакие мы не бомжи в новинках от Марка Джейкобса и Тома Форда. Эфэсбэшники мы, Мино. Спасаем тебя от тлетворного влияния запада. Ты же наше все, как А.С. Пушкин, только современный. Понял? (Все недолго глубокомысленно помолчали, а потом рассмеялись еще громче. Все, кроме Мино, разумеется). Иван Баданда: Ну ладно, Мино, не обижайся, мы – супергерои. И все, что ты о нас знаешь, все, что мы тебе рассказали, – это абсолютная правда, хоть правда абсолютной и не бывает, но когда-то же я должен был употребить это словосочетание. Рауль Лоховелло: А в одном из рассказов Густаво Флорес, сам того не подозревая, предсказал один из самых жестоких терактов в современной истории человечества. Он написал о том, как участники незаконных бандформирований, соображавшие на троих, сбили мирный самолет, спутав его с военным. Однажды так и произошло на самом деле, и писателем-предсказателем реально заинтересовались органы безопасности многих стран. Густаво пытался объяснить, что это досадное совпадение, или старался убедить допрашивавших его агентов, что писатель в действительности по какому-то неведомому никому стечению обстоятельств в состоянии предостеречь человечество от большой беды, и что этот дар предугадывать события основан лишь на возможности расшифровывать настроения общества. Но ему никто не верил. Отпускали, поскольку не находили веских причин для заточения, но подозревали. И он вынужден порой прятаться в своих произведениях, спасаться от напряжения, незримо сопровождающего его на улицах незнакомых с детства городов, от беспокойных взглядов собственных испуганных глаз, от игры в прятки с жестокосердием власть имущих. Вот же он удивится, когда услышит, будучи в собственнолично выдуманном литературном мире, стук в дверь и грозное требование: «Откройте, полиция!» (Все, кроме Мино, зачинщически улыбались). Прибытие Роза Бонкур спустя какое-то время с того момента, когда она отреклась от своего имени, нарекши себя Жюли де Блуа, как казалось тогда, навсегда, теперь осознала пагубность своих перевоплощений и решила не сжигать свой паспорт, а оставить все, как есть, в отличие от некоторых любителей неопределенности, сжигавших свои паспорта и проживавших там, где когда-то Мино проживал (мало, кто знает, где это). Жаркое лето наступило тогда в Австралии вопреки календарному времени года и прогнозам погоды, когда ступила нога Розы Бонкур на гравий дорожки в парке Лорки. Там, спрятан в кипарисах, за прудом стоит особняком тот дом гостиницы «Футур», в которой Роза остановится Бонкур. Гранада – Гранада – это вам не Гренада, – шутливо заявил Рауль Лоховелло, грозя пальцем ясному небу. – Откройте, проституция, – не спеша шагая по дороге из красного песка, более чем шутливо играл словами Иван Баданда, веселя Ильму, пытавшуюся держать его за руку. Шли, посмеивались, явно представляли, как встретятся они со своим создателем. – На протяжении многих веков человечество боролось с проявлением насилия, – Эрик все еще предавался экскурсам в историю, сотканную, преимущественно из злодеяний и катастроф искусственного и естественного происхождения. – Писатели писали антивоенные книги, в которых люди прощаются с оружием, а море умолкает, чтя память невинно убиенных и прекращая любое общение с преступниками. Художники рисовали голубей мира, а композиторы сочиняли симфонии, наполненные стонами уходящих из жизни людей. Однако, в некоторых местах, как в Городище, например, где власть принадлежит убийцам, а население нараспев воспевает зло, все еще принято боготворить оружие, ставить ему памятники и молиться мумии вождя, при жизни несшего смерть и сеявшего семена раздора. – Откройте, фелляция, – с улыбкой на лице продолжал перебирать созвучия Иван Баданда, приводя Ильму в восторг. Эрик Айкунтер же принялся напевать придуманную им за время путешествия в Гранаду песню. Задумчив был его взгляд вперед, когда он пел: «В стране когда-то беззаботной, где по весне цветет каштан, назначен командиром роты рыбацкой шхуны капитан.» Вероника Ингезонд не шла, плыла своей величественной походкой, и стройной фигурой напоминала кариатиду на носу корабля, исходившего вдоль и поперек моря Эллады. Мино пылал от злости, негодуя от того, что он мог быть всего-навсего плодом чьего-то воображения, и пытался вспомнить руки матери, хотя бы ее руки. А потом зазвучал припев, который Вероника уже пела вместе с Эриком: «Я вам не скажу, что долг прогрессу отдавал наш славный капитан. Родину он защищал, но место капитанам там, где океан.» – Откройте, овуляция! – все еще шутил Иван Баданда, заставляя Ильму порхать от веселья. Вскоре Ваня попросил Ильму отделиться от их шествия, намекая на сложность предстоящей операции, и посоветовал ей продолжить изучение принципов свободы с прочими хиппи, заполонившими окрестности. Ильма насупилась, но повиновалась Баданде. Вдали ли, вблизи ли, но уже виднелся в тенистой рощице двухэтажный миниатюрный домик, сохранившийся еще со времен того самого Лорки, Федерико Гарсии. Теперь это гостиница «Футур» в парке его имени. В ней когда-то останавливались Фабрис и Патриция, бывшие персонажи Густаво Флореса, еще на заре своей любви. Именно к ней приближались наши путники с Мино в придачу. Вдруг Рауль Лоховелло присмотрелся к холщовой сумке Мино: – А ну-ка, ну-ка, дай-ка почитаю, что тут у тебя написано. – Он остановил Мино и начал изучать надписи на сумке, а потом с удивлением и с явным намерением пристыдить Мино, продолжил, – Мино, что за похабщина: verpiss dich, vafanculo, kiss my ass? Ты где эту сумку раздобыл? – Писатель один подарил, детский, – ответил Мино, – там же ничего не понятно, вязь какая-то древнегерманская. Он с выставки ехал, из Франкфурта-на-Майне, книжной, – оправдывался Мино. – Эх, Мино-Мино… Человек лет тридцати… С каким только сбродом не повстречаешься на дорогах Европы. Ну ничего, главное – сумка прочная, вместительная. Собственно, в Европе на этих словах все и держится. Вся система, так сказать, – заявил Рауль и по-свойски похлопал Мино по плечу, а потом добавил, лукаво улыбаясь, – надо бы как-нибудь на эту выставку проехаться… книжную… Плющом обвит был дом местами, а кое-где из-под него выглядывали облюбленные солнцем камни, покрытые белой побелкой, и обветренная черепица крыши служила плацдармом для хитросплетений касающихся неба ветвей. Дом стоял особняком. А, впрочем, других домов не было вовсе там. Лишь в апельсиновой роще отсеченные тени блуждали. От дома веяло тайной, но и гостеприимством. – Он обречен на открытие. – Уверенно отчеканил Иван Баданда, когда все подошли к фасаду. Вся компания зашла в дом, увитый плющом. Консьерж: Господа, господа… добро пожаловать в гостиницу «Футур». Баданда: Где он? Консьерж: Кто? Лоховелло: Пиджак в пальто! Консьерж: А-ааа… Так бы сразу и сказали. Направо по коридору, единственная дверь налево. (К Мино) И, будьте добры, сумочку оставьте, невольник слов. Я отнесу в ваш номер. Все устрою в лучшем виде, а ключ вручу, когда вернетесь. Мино было все равно, даже то, что консьерж напомнил ему инспектора Саспектора, только доброго и без фуражки, а также доктора Наскального, только умного и без бородки. Он оставил вещи вместе с блокнотом и флягой консьержу, тот посмотрел на флягу, как на «свою прелесть», моментально схватил сумку, бросил в нее блокнот и флягу и быстрым шагом направился налево по коридору, войдя в итоге во вторую дверь справа. В то время в меру накачанный Иван Баданда, в меру упитанный Рауль Лоховелло, безмерно влекущая к себе Вероника Ингезонд, поджарый Эрик Айкунтер и Мино направились к двери номера, в котором, предположительно, остановился Густаво Флорес. Иван Баданда подошел к ней вплотную, набрался духа, вообразил себя копом и постучал в дверь резко и громко со словами: – Откройте, полиция! На призыв Ивана Баданды никто не отозвался. Ожидание перед очередным натиском длилось секунды три. – Открывайте, вы окружены! Сопротивление бесполезно! – крикнул Баданда и вновь испытал дверь на прочность своим кулаком. Опять не последовало никакой реакции. – Давай, теперь ты, Рауль! – распорядился Баданда. Рауль сделал суровое лицо. Принял позу карабинера и жахнул пару раз в дверь ногой, крикнув при этом: