И чтение, чтение, чтение поглощало Розу. Она уже почти взлетела над землей, дочитывая последние слова, пока не приземлилась в лоно беседки в апельсиновой роще. А там пребывает уже Мино, свеж и молод. Он приветствует приземление Розы хлопком откупориваемой бутылки шампанского. Мино: (разливая шампанское по бокалам) Вуаля, Жюли де Блуа, или кто бы ты ни была. Ты пришла ко мне, ты меня нашла. Похоже, что это судьба. Роза уже сидела рядом с Мино, но все еще не могла верить своим ушам, а также своим глазам. Потрясенная, сияющим взглядом она посмотрела на Мино и, заплакав от счастья, обняла его. Мино чуть не выронил бокалы. А потом они выпили и заговорили друг с другом. Роза: Мино, я – не Жюли, я – Роза, но это уже не важно. Мино: Роза, а я не Мино. Я – … Роза: (не дав договорить Мино) И это уже не важно. Я не могла не полюбить тебя, глупенький. Во мне живет мать. В тебе живет сын. Тот сюжет, который сулили нам ошметки прошлого, каким бы несуразным он ни был, был предопределен. Мной кто-то управлял, кто-то заставлял меня делать то, что я делала. Теперь я понимаю, что я не принадлежала самой себе. Но чувство мятежа освободило меня. Вселенский взрыв произошел в сознании моем. Стремление спасти тебя, а значит и себя, развивалось во мне и обрело смысл. Я не знала, что ты такой. То есть, я догадывалась, но сила привычки побеждала меня, не позволяла отдаться чувствам до конца. Еще этот Винни-Веня. Я жалела его. Ему не удавалось собрать себя воедино, стать личностью, стать героем. Но он неистово пытался понравиться мне. Потом Роза вздохнула и добавила: – Ах, я же знала, что ты такой. Мино: Какой? Роза: Такой далекий и бесконечно светлый и мой, как Уле для Илоны, как кожура для апельсина. И вот я понимаю сейчас, как слова довлеют над нами, поглощают нас без остатка, подчиняют нас себе и не оставляют нам шанса освободиться от них. Сказав это, Роза превратилась в слово, которое мог произнести только Мино. Мино молчал. Недолго. В те мгновения он считал себя ошеломленным рыцарем. А потом он сказал: – Я помню наши поцелуи. У них самое долгое послевкусие. Сказав это, Мино превратился в звук, слышать который могла только Роза. На этот раз они по-настоящему были вместе и стремились пропитаться друг другом. Мино светили трусики Розы, разные, едва хранящие ее запах, дюжина трусиков, до и после секса, надетые ради секса и снятые ради него. Розе светили сорочки Мино, модные и надетые, чтобы понравиться не абы кому, а Розе и только ей, с коротким рукавом сорочки, в которых Мино написал свои лучшие строчки. Запрет на слово «прощай» в их светился глазах. Они обрели любовь. Более вечной делалась вечность в момент соприкосновения их голов. Роза: Я всем скажу, что ты – тот самый писатель. Мино: Это уже не так важно, все уже не так важно, как ты. Теперь мы другие. Мы внутри чего-то большего, чем весь мир, чем вся вселенная. Ты – Илона, я – Уле. И кроме нас нет никого и ничего. – Я – Илона, ты – Уле. – Мечтательно повторила Роза. Территория – И вот опять. До начала исчисления лет земных планеты уже жили своей неспешной жизнью. Пустота стала результатом опустошения. Наполнение пустоты объектами происходило произвольно. Нечто возникало и исчезало. И вот опять. Здесь происходит все самое необъяснимое. Мускулатура А Веня после расставания с Розой наращивал мускулатуру в оздоровительном центре «Флагман». – Вот же паршивец, – полушепотом возмущался Веня, скача на скакалке, – ведь все условия были созданы. Сиди себе – пиши, что еще нужно? Нет же… Все тщеславие не дает им покоя, писакам этим несчастным. Диалог Шелест листьев апельсиновой рощи сопровождает разговор. Мино: …Вот я себе сижу там и думаю: условия все созданы, сиди себе, пиши, попивай «Голубую лагуну», кофе так себе, но пить можно… С супами там, однако, напряженка была. Роза: Правильно сделал, что освободился. Свобода, она ведь прекрасна. Я не знаю, что такое несвобода. Мино: Так тут моей заслуги-то немного. Я и сам не понял, что произошло. Стены разверзлись, или дверь распахнулась, или не было вовсе дверей, но возникли проходы ко мне, заточенному в камеру, или в мешок каменный, или из разных экранов, словно порождения полтергейста, выползли те персонажи, которым я удивился совсем ни на шутку, а чуть не скончавшись от страха. Но так не должно было быть, так как знал я, что смерть для меня наступит во время оргазма однажды, самого приятного в жизни. Роза: Со мной, наверное… Ой! Я не хочу, чтобы ты умирал…да еще и во время оргазма со мной. А мне что потом делать? Мино: А мы вместе… Во время обоюдного оргазма, бац! И в момент наслаждения уйдем в мир иной. Роза: Ну, хорошо, заметано. Ох, и затейник же ты… (усмехнулась). Мино: Так вот… и какие-то дядьки… Продолжение тренировки – Эй, дядька! – давал инструкции Веня. – Тащи вооон те кругляки. Цепляй к штанге. Сейчас как возьму двести в рывке. Надо бы мне обрасти мускулатурой. В оздоровительном центре «Флагман» Вене были рады. Он не скупился на чаевые. И рвануть двести, а в толчковой технике и триста ему разрешали. Веня не разбирался в весе и верил тренерам на слово. «Хорошо пошла» – радовался Веня, беря сто пятьдесят, поднимая тридцать. Прерванный диалог Мино: …и девушка, очень красивая, но какая-то безжизненная, без аромата что ли, ты мне нравишься больше (целует Розу в губы и шею, трогая за грудь), ввалились ко мне и говорят, мол, мы – леониды, летящие в космосе, и ты нас оживил. И есть у них какой-то пахан, который, по их заверениям, и нас с тобой придумал. Обидно, да… Только что с ним общался. Он мне и бутылку эту дал, и сказал, что найду тебя в беседке. В общем, вроде как, творец он наш. Зовут его… ммм. Густаво, как-то так, а фамилия цветочная такая. Роза: Флорес? Мино: Точно. А ты откуда знаешь? Роза: Тут этот консьерж на рецепции полоумный наговорил мне тоже всякого, и про этого Густаво… Сказал, что скоро я все узнаю. Мино: Видимо настало это время. Кто же мы после этого, если он нас придумал, и это все нереальный мир? Значит есть реальный. Роза: Так ты говоришь, что летели они в космосе, эти «леониды»? Значит, космос есть, и есть что-то за его пределами. Мино: Да. Значит, есть наши сознания и бесконечное множество прочих сознаний, и миров, и пространств. Роза: И измерений. Мино: И мне здесь тесно, любовь моя. Роза: И мне, любимый мой. Нам нужен реальный мир. Мино: Каким бы он ни был. Вес взят Вениамин Штольц сидел в фито-баре и о чем-то думал. Было видно, что он грустил. «Ах» – читалось в его глазах. Он допивал очередной травяной коктейль, листал брошюру, в которой лучшие специалисты мира уверяли чтеца, что с их помощью он добьется небывалых высот в спорте, а значит, и в жизни. Веня Штольц решил отвлечься от тягостных воспоминаний о той жизни, которая уже казалась ему нереальной, и решил наблюдать за симпатичными посетительницами бара, фантазируя о том, как кто-то из них вдруг заменит ему Розу. Философия футбола – Вот как так получается, что мы, как ни крути, а подвластны этому выдумщику Густаво? – возмущался Иван Баданда, обращаясь к занимающимся распасовкой друзьям. – Он у нас, как тренер в футболе, – откликнулся Рауль Лоховелло. – А я играю по своим правилам, – принимая мяч на грудь, поддержала разговор Вероника Ингезонд. – Но ведь, заметьте, голы-то забивать все равно нам, что мы, в принципе и делаем. Как в случае с Мино, например. – Вступил в игру Эрик Айкунтер, указывая Веронике на свою умную голову, ожидая, что она сделает качественный навес. – Что, опять я на воротах? – расстроился Иван Баданда, но все-таки парировал мяч, посланный Эриком почти в нижний правый угол воображаемых ворот в виде двух буков с соприкасающимися кронами. – Молодцом, Ваня! – заметил Рауль. – А ну-ка, дай, я дальний пробью. – Держи, – Баданда бросил мячик Раулю. – А бывает же, что какой-то дилетант берется книгу писать. И шкрябает там что-то у себя. Не разговорчив, таинственен, погружен в себя, ходит весь такой важный, – рассуждает Рауль, готовясь к удару. – И вот, наконец-то написал, и думает, вот он, шедевр, а тот бац, – Рауль бьет по мячу, – и не получился… Баданда чуть не врезался в дерево, отбивая мяч. – Ладно, сейчас я ударю, – вызвалась бить Вероника.