Эрик Айкунтер: Коль уж стремитесь вы в мир неизведанный, испить из фляги вам судьбой назначено. Вероника Ингезонд: Эта схема проста. И неописуемой красоты музыку заиграла Мария Дискобар. Брат Марты из Даугавпилса прослезился. Роза отпила из фляги, передала ее Мино. Тот тоже испил из фляги и отдал ее внимательно наблюдавшему за происходящим Густаво Флоресу. Потом Роза и Мино взялись за руки и под крик многочисленных фанатов «Банзай» прыгнули в воду бассейна. Они растворились в воде, после чего казалось, что в ней отражается уже вся история космоса. Гости разошлись. Попросту говоря, они исчезли, как будто их никогда не было. Остались только Густаво Флорес и Сесиль Бонкур, которая до этого с особым трепетом и с неподдельной проникновенностью вглядывалась в лица двух красивых молодых людей, перемещающихся в другой мир. – Грустно все это, – сухо с едва уловимой ноткой грусти сказал Густаво. – Отчего же? – поспешила выяснить явно помолодевшая Сесиль. Теперь ее лицо горело юным огнем, из глаз по щекам произвольно текли то слезы радости, то слезы сожаления, а ее крепкие и густые, черные, как смоль, волосы непоправимо развивались на ветру. Густаво ответил ей, но взгляд его был устремлен в небо, и казалось, что говорил он с какой-то невидимой субстанцией: – Эх! Вот и еще одно приключение подходит к концу, еще одно путешествие завершается и не оставляет нам ответов ни на один из интересующих нас вопросов. Но какая же безотчетная радость есть во всем этом – в возможности плыть по этим океанам неизвестности! Какое безудержное наслаждение таится в этом процессе – испытывать роль сочинителя и то и дело замирать в своих фантазиях, осознавая, что твой корабль входит в ту самую главную гавань, в гавань, если угодно, согласия внешнего мира с миром внутренним! Сесиль смотрела на Густаво непонимающе, но преданно. С мечтательной улыбкой на лице Густаво Флорес, уводя за собой Сесиль, взяв ее за руку нежно и не без ее согласия, удалялся в глубь парка, который постепенно превращался в лес, а глубь превращалась в даль. Он шагал наугад, а глаза Сесиль горели подростковым пламенем, освещая путь. Густаво шел, попивая из фляги с анаграммой «АВК», и чуть слышно напевал лишь ему одному известную песенку, которую, впрочем, он мог сочинять на ходу: – Я помню далекий город, я был в нем когда-то молод. Я помню далекий год. Еще не добившись высот, я в будущее тогда шел с поднятой головой. Прошли за тем годом года, безликой прошли толпой. Запомнил же я навсегда тот год, с ним и город тот, в котором блуждает хмельной и ветреный призрак мой. Густаво и Сесиль слились с темнотой. Блокнот с «Топиком Илоны» остался лежать на ступеньках, ведущих в гостиницу «Футур», а потом он был подхвачен нежданно-негаданно поднявшимся ураганом и унесен в неизвестном направлении, вероятно, безвозвратно. Инга, возомнившая себя книгой, подавлена, но высказывается – Густаво… – Что? – Ну вот ты написал этот свой комикс, а где твои злодеи? Ладно уж, с супергероями-метеорами все понятно. Летели в космосе кометы и превратились вдруг в людей. Ну а злодеи, кому твои супергерои противостоят? – Так в том-то все и дело, что именно этот реальный мир и олицетворяет… – Да-да-да. – Инга не позволила договорить Густаво. – Ты просто снимаешь с себя ответственность за зло. Этот мир… А что – этот мир? А как же все то прекрасное, что… Хотя… – Инга более пристально осмотрела комнату. Стол, стул, кровать. У окна стоял Густаво, твердя: «время пришло, время пришло». Его глаза бегали по потолку. – И правда, а что у тебя есть в этом мире? – осознала Инга. – А там – сказка. Только почему из нее бегут твои персонажи, не понимаю… Инга закрыла дверь за Густаво, пожелавшим искупаться в многослойной вязкой мгле снаружи. – То ли комикс, то ли мюзикл… Время пришло, время пришло… – слышалось за окном. Территория – Там или здесь, что абсолютно неважно, сожжены все мосты, пройдены все дороги, и ничего не осталось. Есть только память: память о прошлом и будущем, память о вечном и единичном, память о первом воспоминании, и о беспамятстве память. Неизвестность Веня не покидал все еще съемную парижскую квартиру, что в доме на улице Вьяла напротив отеля «Капитоль», уже больше недели. Сначала звал своих, как он думал, друзей, чтобы бороться с «отсутствием вдохновения», потом приглашал в гости соседей, потом не звал, а вызывал девушек и парней по вызову, а потом – кого попало. Сначала выпивал, потом пил, потом пропивал. После выхода книги под его псевдонимом «общественность» засуетилась, нужен был очередной скандал. Права на книгу принадлежали Эсьену Мулле, и он плюнул на них, зная, что потерял из-за них голову, а впоследствии и Сесиль, и продал их порно-каналу France-porno-canal, а на вырученные средства купил в Гавре одноместную яхту, назвал ее «Кон-Тити» и вышел на ней в открытый океан. После очередного интервью Вени «общественность» заподозрила его в том, что он самозванец. На него стали подавать в суд все, кому не лень, начиная с порно-канала, заканчивая оскорбленными его поведением достопочтенными представителями еврейской общины Парижа. Веню настигло несчастье. Веня пропил все, что мог, надел на себя все, что осталось в его гардеробе, вышел уже из отеля «Капитоль», куда ему пришлось переехать после выселения из квартиры в доме напротив, набрал в грудь столько воздуха, сколько смог, и сделал шаг в неизвестность. Инга, возомнившая себя книгой, предчувствует крах – Инга, ты где? – услышала Инга хриплый голос Густаво. – А, вернулся… – ответила Инга. – Я ненадолго. Вроде всех пристроил. Но Инга не согласна: – Густаво, делай что-нибудь. Не знаю, кого ты куда пристроил, но намечается коллапс. Твоя книга распадается. Персонажи разбегаются, кто куда. Ты так и не смог наделить их клейкой материей, соединить их, создать из них цельных личностей. Они проникают в реальный мир, в другие произведения, пытаясь восполнить недостатки своих образов. Они разрушают литературу. Где гарантия, что завтра Иван Баданда не возомнит себя шерифом и преждевременно не обезвредит индейца Джо, лишая Тома Сойера и Гекельберифинна приключений, а Вероника Ингезонд не отобьет Ромео у Джульетты, представ перед ним в образе порноактрисы? – Плевать! Все кончено. Может быть, весь смысл в распаде. Где рукопись? – Парировал Густаво и пристально осмотрел поверхность стола, стула, скользнул взглядом по полу и остановился глазами на кровати. – Ага, вот она. – Обычная бумажная папка, готовая к передаче редактору или отправке в топку, лежала на одной из двух подушек. – Ну все, я испаряюсь! Будь здорова, моя отчаянная любительница слова. Когда вернусь, не знаю. – Густаво схватил папку. Он походил на тронувшегося умом ученого накануне великого открытия. – Как только прочитают последнее предложение, как только прочитают последнее слово, последнее предложение о чем-то мокром в начале и о чем-то светлом в конце. – Исчезая, повторял, как заклинание, Густаво Флорес. Полифон Инги разрывался от звонков. Она сидела на полу обхватив голову руками и прижав ее к коленям. Она смеялась и плакала одновременно, осознавая, что грядет нечто абсолютно невероятное, мир искусства ждет неминуемая трансформация. «Доигрался» – сетовала она на Густаво Флореса и в то же время оправдывала его: «Ну что ж, на то он и писатель, чтобы играться». За окном проплывал дирижабль. Реальность Илона: Ты чувствуешь это? Уле: Да. Илона: Это что-то невыносимое. Я не в состоянии вынести это. Этот груз. Я не могу! Помоги мне, спаси меня, Мино, или как там тебя? Уле? Из какого ты Конго? Убей меня! Уле: Самому бы убиться. Что с нами случилось? Розалина, Роза-Лина, или как там тебя… постой… Мы – никто. Вот отчего так тяжело. Вот отчего ощущается этот невыносимый груз. Или наоборот, потому что мы – кто-то. Ничего не понимаю. Поди, теперь, пойми, из какого мы все Конго! Держись! Распоров неизвестного вкуса воздух криком, Уле успел схватить за руку Илону, уже почти устремившуюся к прибрежным камням берега неизвестного моря. – Ау-ай!.. – взвизгнула Илона, и, будто опомнившись, сделала шаг от края скалы назад, прижалась к Уле и прошептала, – теперь, наверное, этот груз будет сопровождать нас до конца наших дней. Мы – люди, Уле. – Да, и я вспомнил твое имя. Тебя зовут Илона. Илона кивнула Уле и буркнула «угу», крепче прижимаясь к нему. Так началась реальная жизнь Илоны и Уле. Они держат друг друга за руки, стоят и смотрят на безбрежное море с края обрыва. За их спиной красуются античные развалины. На огромной каменной плите, взятой в плен тугими стеблями вьюнков, изящно выгравирована надпись на генуэзском языке: «Маленькая крепость». Где-то там и табличка с предупреждением «Осторожно, мины!» на ржавой ножке утопает в буйных субтропических зарослях. Колышет те заросли ветер, пропитанный солью морской. Звонок, поступивший Инге, возомнившей себя книгой Густаво исчез и не возвращался. Стол, стул, кровать. Инга собрала бутылки. Выстроенные в каре подле входной двери, они напоминали солдат, вернувшихся с войны. У Инги зазвонил полифон. Инга ответила: «Кто говорит?» и услышала: – Теодор, теперь я тореадор. Скажите, пожалуйста, мне, но на языке ронго-ронго, из какого я все-таки Конго. «Началось» – подумала Инга. «То ли еще будет» – пронеслось у нее в голове. За окном моросит. Нелетная погода. Это время для чтения. Ингу возбуждает ее мягкий кожаный переплет. Она берет себя в руки и отдается фантазиям. Развязка Густаво Флорес во всей своей красе, загорелый, посвежевший, в белом костюме по случаю солнцестояния, стоял в кабинете издателя издательского дома «Фикция». Он только что зашел и явно был доволен собой, первопричиной чему служила увесистая рукопись, покоившаяся в бумажной папке, которую Густаво прижимал к груди. – Руди, я как-то по старинке решил распечатать тебе свой новый роман. Большим шрифтом, как ты любишь, – заговорил Густаво.