— Три. Один на Пермь шел, другие — бийский и андижанский. Но в пассажирский он сесть не мог. Нет, нет, — убежденно сказал лейтенант. — Сотрудники стояли около поездов, проводников строго-настрого предупредили, чтоб без билетов никого не брали. По составам прошли. — Сколько дежурных сотрудников было в это время? — Четверо, — без запинки ответил Глазов. — Плюс я с дружинниками подъехал. — Девять человек на три полукилометровых состава, — подытожил Шатохин. — Мало, конечно. Да где было больше взять, ночь ведь. — А где билет, на котором номер ячейки записан? Сержант вынул из стола, с готовностью подал Шатохину. Билет на пригородный поезд от крайцентра до Таежной. Дата пробита — двадцать седьмое марта. Значит, неизвестный вчера выехал из крайцентра. Куда? Зачем? Пока можно более-менее твердо сказать, что он не из крайцентра. Если действительно документы утратил, самое разумное вернуться. Недалеко отъехал. Билет этот — уже кое-что для следствия. А валяется среди бумаг в ящике стола, того и гляди затеряется. — И деньги в столе? — спросил Шатохин. — Нет. В сейфе, — ответил лейтенант. В подтверждение своих слов он открыл сейф, вынул пачки денег. — А газета? Они в газету были завернуты, — поинтересовался Шатохин. — Нет ее, — ответил лейтенант. — Где? — с нажимом спросил Шатохин. — Кажется — лейтенант опустил глаза, — там, у избушки, и бросили. — Конечно. Ей цена три копейки, — подавляя раздражение сказал Шатохин. — Рядом с пятью тысячами такую мелочь зачем держать. Где избушка? — Три километра отсюда. По северной ветке, — ответил сержант. — Пойдемте туда, — сказал Шатохин. Раскрыл свой портфель, достал сапоги, чтобы переобуться. 3. Солнце во второй половине дня грело, кажется, еще сильней. Пропитанные креозотом стены-шпалы домика путейцев нагрелись, источали острый запах, забивая запах талого снега. Домик крохотный, длиной всего в полторы шпалы, но с печкой. Труба выходила над гребнем двухскатной островерхой крыши. Низкая широкая дверь полуприкрыта. Участники рейда, наверно, не закрыли плотно, выведя из домика коротавшего там время Неделина. По крайней мере свежих следов к избушке не видно. А ночные следы солнце уже проглотило вместе с пушистым обильным снегом. Толстый слой слежавшегося зимнего снега был серым, ноздреватым: таял. Но пока можно идти, не особо рискуя провалиться. Шатохин заскользил по глянцевито-серому пористому насту к домику. Лейтенант и сержант следом. — Вот здесь, где вы сейчас, Новиков кинул газету, — сказал лейтенант, когда Шатохин был в трех шагах от двери домика. — А вон она валяется, — пальцем указал сержант в сторону плотной стены елей. — Принесу? — Несите, — разрешил Шатохин. Сержант, уже будучи с газетой в руках, дважды провалился в снег по пояс. Газету тем не менее принес, передал Шатохину в целости, что было нелегко: она вся вымокла, впитав влагу талого снега. Краевая газета за двадцать шестое марта. Там, где помечают почтальоны, можно разобрать написанную простым карандашом восьмерку — номер квартиры или дома. В крайцентре позавчера или вчера завернул деньги в газету. Или здесь? В Таежной тоже продают краевую газету. Нет, в крайцентре. Газета по подписке. А здесь знакомых нет. Шатохин вошел в избушку. Талая вода стояла на полу. Натекла в открытую дверь. Стеклянная банка с окурками опрокинута, и окурки плавали в воде. Несколько поленьев тоже в воде. Шатохин скользнул взглядом по потолку, посмотрел под нары, в зазор между печкой и стеной. Пусто. Стоять по щиколотку в ледяной воде в хромовых сапогах неприятно, да и задерживаться было незачем. Всё на виду. Оставалось заглянуть в печку. Он не стал открывать дверцу, сдвинул кружок с плиты. Свету из оконца и распахнутой настежь двери оказалось достаточно, чтобы разглядеть в слое золы наган. Чего не ожидал, того не ожидал. Он убрал второй, пошире, кружок. Достал из кармана носовой платок и, просунув руку в топку, вытащил наган. Оглядел. Не похоже, чтобы оружие было в частом пользовании: краска не потерта, все патроны в барабане целехоньки, Хотя как судить по таким приметам о прошлом оружия? Он положил револьвер на плиту, позвал: — Глазов! — Я здесь, — Глазов появился в дверях. — Кто осматривал избушку во время рейда? — Дружинник Новиков, товарищ капитан, — ответил Глазов. — Он и обнаружил деньги. — Кем работает дружинник Новиков? — спросил Шатохин. — Составителем поездов на товарной станции, товарищ капитан. — А вы кем работаете, лейтенант милиции Глазов? — сурово проговаривая каждое слово, спросил Шатохин. Он указал на револьвер. Глазов молчал. В тишине было слышно, как он в волнении хрустнул пальцами. — Понятых сюда, — распорядился Шатохин. — Даю вам на это час. Ясно? — Так точно. Номер в одноэтажной кирпичной гостинице Шатохину дали отдельный. Комнатка компактная, уютная, с набором необходимой мебели. На тумбочке — стопка журналов, то ли оставленная прежним жильцом, то ли предусмотренная гостиничным сервисом. Окно выходило на юго-западную сторону, но оно было наглухо задернуто зеленой шторой; штора не пропускала лучи солнца, и рассеянный зеленый свет царил в номере. «Как в хвойном лесу», — подумал Шатохин, с порога окидывая номер. Было полшестого. Гостиничный буфет открывался в шесть. Искать в незнакомом городке другое место, где можно пообедать, не имело смысла, лучше подождать. Он разделся, снял сапоги, прошел в комнату, сел в кресло, взял с тумбочки журналы — вперемешку «Огоньки», «Здоровье», «Крокодил». Все свежее — мартовские номера. Полистал рассеянно, отложил. Потом. Сейчас гораздо приятнее просто посидеть в кресле с полузакрытыми глазами... Почему Неделин, если его удерживала в Таежной пересадка, не скоротал ночь в поездах? Лучше не придумать: на любой проходящий поезд взял билет, несколько часов проехал, вышел и вернулся. Отдохнул, время прошло и риска никакого... С такими деньгами! Непонятно. Что он мог везти в портфеле? Вдруг да те пачки денег, что были при нем, — только часть, а остальное, значительно большее, было в ячейке автоматической камеры? Или вовсе ничего особенного не было в портфеле. Просто какая-нибудь запись, по которой легко найти владельца и, оставив которую, нет смысла сбегать... Голову можно сломать. Пока любитель романтических ночевок не будет известен, нечего пытаться «увидеть» содержимое портфеля. И сбежал по-хитрому, есть над чем подумать. Приступ, скамейка, разбитое окно, труба. Слишком сложно. Почему не попытался напасть на сержанта? Или не был уверен, что справится? Не исключено. Что из этого следует? Почему из всего обязательно должно что-то следовать. Нужно перекусить и идти на станцию. 4. Поезд, в котором, согласно билету, Неделин ехал из крайцентра, прибыл двадцать седьмого марта в Таежную в 19.05 по местному времени точно по расписанию. Снегопад прекратился не позднее половины десятого вечера. Сержант Свиридов хорошо это запомнил, он дежурил. На первом пути стоял всемирно знаменитый трансконтинентальный пассажирский экспресс «Россия», следующий на запад. Когда экспресс подошел, снег еще сыпал густыми хлопьями, так что с пяти шагов не видать выкрашенных в бордовый цвет вагонов. А отправлялась «Россия» при полной видимости. Итак, от момента приезда Неделина на станцию до конца снегопада минуло чуть больше двух часов. От вокзала до избушки путейцев неторопким шагом полчаса ходьбы. Он вошел в избушку, снег еще падал. Сколько требуется, чтобы снег хорошенько заровнял следы? Тоже полчаса, наверное. То есть Неделин, прибыв на станцию Таежная, почти не раздумывая, куда ему податься, направился в домик путейцев. Шатохин попробовал установить, почему Неделин не покатался, убивая время, вблизи Таежной на поездах. Едва ли Неделин не подумал над таким вариантом, но чем-то он не устроил. Чем? Шатохин попросил пригласить работника, хорошо знающего расписание движения поездов. В кабинет вошла круглолицая девушка лет двадцати, кареглазая и веснушчатая, с густыми, заплетенными в косу золотистыми волосами. Шатохин, как ни старался, не сумел сдержать улыбки. Девушка не смутилась, сказала: — Спрашивайте, что нужно. По интонациям, по звонкому задорному голосу Шатохин узнал дикторшу, объявлявшую прибытие-отправление электричек и поездов. — Представьте себе, — принялся объяснять задачу Шатохин, — вы приехали вечером из краевого центра на эту станцию. Вам нужно сделать пересадку, а поезд ваш только утром, скажем, часов в восемь, девять, может, чуть позднее. Ночевать негде, но у вас много денег, вам их не жалко, вы готовы, только чтобы отдохнуть, купить билет на первый проходящий поезд, поспать в нем несколько часов, сойти и таким же способом вернуться обратно. — Обязательно вечером из крайцентра приезжать? — спросила девушка. — Ну...— Шатохин не знал, не готов был, что ответить. — А что вас смущает? — Да так. Если не надеяться, что поезд вовремя прибудет, — тогда конечно. А иначе, к чему ночевать. Утренний из крайцентра в полвосьмого приходит. Летом еще можно не успеть, у касс давка, люди в отпуска едут, а сейчас полчаса с избытком хватит, чтобы билет закомпостировать или новый купить. — Что ж, — Шатохин удовлетворенно кивнул, — давайте считать, что вернуться нужно непременно к половине восьмого. Даже за пять-десять минут до полвосьмого. — Давайте, — девушка открыла справочник-расписание, небольшого формата, пухлый. — Только вы скажите еще, четное или нечетное было число. — В ночь на двадцать восьмое марта. Да, еще важно, чтобы станция была более-менее людной, — прибавил Шатохин. — Это чтобы в глаза не бросаться, да? — уточнила девушка. Она либо догадалась, в каком учреждении служит Шатохин, либо начальник вокзала ей сказал. Сам не назывался. — Именно, чтобы не бросаться в глаза, — вполне серьезным тоном подтвердил Шатохин. Девушка считала, наверно, около часу, беззвучно шевеля при этом губами. Перелистывала справочник туда-сюда, колонками выписывала из него цифры на бумажку. Шатохин не мешал, отошел к окну и наблюдал за весенней толчеей на перроне. — Не выходит, — сказала наконец девушка. — Так, как вы хотели бы, не выходит. В голосе ее слышалось удивление. Чувствовалось, результат для нее самой оказался неожиданным. Шатохин хотел, ждал именно этого итога, и все равно в первый момент не поверил. Движение поездов почти непрерывное, особенно в западном и восточном направлениях. И чтобы не было возможности быстро обернуться туда-обратно в пределах двухсот-трехсот километров? Невероятно. Девушка и не просила верить ей на слово, принялась подробно объяснять. Да, имелась возможность пересесть из поезда в поезд. Но это были как раз такие станции с минутной стоянкой, на которых жизнь замирает с наступлением темноты. Кроме железнодорожных работников, двух-трех пассажиров и дежурного милиционера, — никого. И сойти на такой станции, где все друг друга знают, лишь за тем, чтобы сразу взять билет на обратный поезд, — подозрительно. И риск, что тобой заинтересуются, попросят предъявить документы, пожалуй, даже выше, нежели на Таежной.