– Не думаете же вы, мистер Мейсон, что человек в положении мистера Фолкнера стал бы прибегать ко мне, чтобы рассказать о мельчайших деталях бизнеса? – Но вы сами проявляли к ним интерес? – Естественно. – И расспрашивали его, насколько я понимаю? – Только о том, что меня интересовало. – А интересовало вас практически все? – Не могу ответить точно, мистер Мейсон, потому что не представляю, насколько много я знаю. Я только знаю то, что знаю. Диксон всем своим видом старался показать, что пытается из всех сил помочь Мейсону и предоставить всю известную ему информацию. – Могу ли я спросить вас, когда состоялся ваш последний разговор? Лицо Диксона превратилось в деревянную маску. – Этот вопрос рано или поздно задаст вам полиция. Диксон некоторое время внимательно изучал свои ногти. – Насколько мне известно, вы разговаривали с ним вчера вечером, – продолжал Мейсон. Диксон оторвал взгляд от пальцев. – На каком основании вы делаете такое предположение, мистер Мейсон? – На основании того, что вы медлите с ответом. – Я обдумывал ваш вопрос. – Причина достаточно веская, – парировал Мейсон. – Но вы тем не менее колеблетесь. – Неплохо подмечено, мистер Мейсон, совсем неплохо. Должен признаться, я обдумывал ваш вопрос и потому медлил с ответом. Мне так и не удалось принять решение – стоит ли ответить на этот вопрос сейчас или подождать, пока мне его задаст полиция. – Существует ли особая причина, по которой вы не желаете отвечать? – Себе я задал такой же вопрос. – Вам есть что скрывать? – Конечно, нет. – Так в чем же причина? – Вы несправедливы ко мне, мистер Мейсон. Мне нечего скрывать. На все ваши вопросы я отвечал подробно и честно. – Когда состоялся ваш последний разговор с Фолкнером? – Вашей проницательности можно позавидовать, мистер Мейсон. Он состоялся вчера. – В какое время? – Вас интересует время нашего разговора при личной встрече? – Меня интересует время вашего разговора при личной встрече и время вашего разговора по телефону. – Что заставило вас подумать, что был разговор по телефону? – То, что вы сами задали уточняющий вопрос. – Боюсь, не могу соперничать с вами в проницательности, мистер Мейсон. – Я жду ответа. – Официально вы не имеете права задавать подобные вопросы? – Официально – нет. – Предположим, я откажусь отвечать. Что тогда? – Тогда я позвоню моему доброму другу лейтенанту Трэггу и расскажу ему, что вы встречались с Фолкнером в день его убийства, вероятно, вечером, и разговаривали с ним по телефону. Потом я повешу трубку, пожму вам руку, поблагодарю за помощь и уйду. Диксон снова принялся рассматривать свои пальцы, потом кивнул один раз, будто приняв решение. Затем он снова застыл, не произнеся ни слова, словно каменная фигура за огромным столом, потом закивал, как будто договаривался с самим собой. Мейсон ждал. – Вы привели исключительно сильный аргумент, мистер Мейсон, – наконец произнес Диксон. – Несомненно. Из вас получился бы очень неплохой игрок в покер. Очень трудно определить, что за карты у вас на руках, очень трудно. Мейсон промолчал. Диксон еще несколько раз кивнул, потом сказал: – Несомненно, меня вызовут в полицию. Я даже сам хотел позвонить туда и рассказать все, что знаю. Вы рано или поздно получите доступ к информации, иначе я не говорил бы с вами. Но вы так и не сказали мне, почему вам так необходимо узнать все эти факты. Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос. Мейсон не произнес ни слова. Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ею, как будто после долгих раздумий ему наконец удалось принять правильное решение, отличное от первоначального. Мейсон молчал. Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол. – Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером. – При личной встрече? – Да. – Что он хотел? – Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон. – Меня больше интересует сам вопрос, чем причина задавать его. Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу. – Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем… Мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив. – И вы согласны были продать его? – За определенную цену. – В цене вы не сошлись? – Совсем не сошлись. – Разница была слишком велика? – Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что, если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму. – А вы не согласились? – Определенно, нет. – Могу я узнать, почему? – Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалованье, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалованье мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций как источника доходов. Дженевив в случае продажи должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой. – В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу? – Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах на сделку. – Вы выступали с позиции силы? – Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей. – Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалованье?