Мейсон резко перевел взгляд с кончиков пальцев на свидетеля. – Вы готовы поклясться, он дождевик не был светло-желтым? Свидетель на мгновение замялся, потом ответил: – Да. Не был он светло-желтым. – То есть не было в нем никакой желтизны? – Да, сэр. – Вы понимаете, – неспешно продолжил Мейсон, – что есть отличия между чисто белым цветом и светло-бежевым или кремовым? – Да, сэр, разумеется. – Иногда даже при дневном свете трудно различить эти цвета. – Мне – нет. Я знаю, что цвет белый, когда вижу его. Это был белый дождевик. – К примеру, вот этот листок бумаги. – Мейсон достал из кармана прямоугольник из плотной бумаги размером с визитную карточку. – Он белый или желтый? – Он белый. Мейсон достал из кармана такой же бумажный прямоугольник, только матово-белый, и приставил к первому. По залу пробежал легкий шум. – Моя ошибка, мистер Мейсон, – торопливо заговорил Бикслер. – Первый прямоугольник чуть желтоватый. Он выглядел белым, потому что вы держали его на фоне своего темного костюма. Теперь, когда вы приложили к нему белый прямоугольник, я вижу разницу в цвете. Мейсон словно показывал, что хочет помочь свидетелю дать максимально точные показания. – И если бы этот действительно белый бумажный прямоугольник в ночь убийства приложили бы к тому дождевику, вы бы смогли уловить, что дождевик чуть желтоватый, точно так же, как эта белая карточка позволила вам увидеть разницу между ней и желтой карточкой. Это правильно? – Да, сэр, – ответил свидетель, потом опустил глаза. – Я хочу сказать, нет, сэр. То есть я думаю, это был белый дождевик. – Но он мог быть светло-желтым? – Мейсон поднял руку, в которой держал оба прямоугольника плотной бумаги, чтобы взгляд свидетеля сместился на них. Бикслер в отчаянии посмотрел на представителя окружного прокурора, на лишенные сочувствия лица сидящих в зале. Он сжался, словно уверенность в себе внезапно покинула его. – Да, – признал он, – дождевик мог быть и светло-желтым. Мейсон медленно, притягивая к себе всеобщее внимание, встал. Взгляд его уперся в приведенного в замешательство свидетеля. – Как вы узнали, что Браунли мертв? – Я это понял, взглянув на него. – Вы в этом уверены? – Да, сэр. – Но вы были потрясены случившимся? – Ну… Да, сэр. – Вы прощупали ему пульс? – Нет, сэр. – Вы могли видеть его только в отсвете приборной панели автомобиля? – Да, сэр. – Вы никогда не изучали медицину? – Совершенно верно, сэр. – Сколько мертвых людей вы видели в своей жизни… До того, как их бальзамировали и клали в гроб? Свидетель замялся с ответом. – Четверых. – Кто-то из них умер насильственной смертью? – Нет, сэр. – То есть вы впервые увидели человека, в которого стреляли, так? – Да, сэр. – И однако, вы готовы поклясться, что этот человек умер, хотя не сделали никакого обследования? – Если он не умер, то определенно умирал. Кровь лилась из ран. – Ага! – Мейсон кивнул. – Он мог умирать, но еще не умер? – Да, возможно. – Говоря, что он умирал, вы не утверждаете, что у вас есть медицинские навыки? – Да, сэр. – И никогда раньше вы не видели человека, умирающего от пулевых ранений? – Да, сэр. – Но в принципе вы знаете, что иногда люди полностью излечиваются даже после очень тяжелых пулевых ранений? – Ну… Да. Я слышал о таких случаях. – Теперь вы готовы поклясться, что этот человек умирал? – Я подумал, что он умирает. – А что бы вы подумали о враче, который взглянул бы на человека в тусклом отсвете приборной панели автомобиля, потом отвернулся бы и сказал, что человек умирает и ему ничем нельзя помочь? Вы бы сочли его хорошим врачом? – Нет, сэр. – Вы бы ожидали, что он, как минимум, прощупает пульс или попытается уловить сердцебиение стетоскопом, так? – Да, сэр. – И однако вы посмотрели на первого увиденного вами человека с огнестрельными ранениями и смогли сказать о нем больше, чем сказал бы профессиональный врач, у которого, возможно, были сотни таких случаев, без всякого осмотра сделав вывод о его состоянии. – Нет, сэр, это не так. – Значит, вы не знаете, что этот человек умирал, правильно? – Да, я знаю только то, что в него стреляли, и он получил огнестрельные ранения. – Именно так, – кивнул Мейсон. – Это все, что вы знаете, правильно? – Да, полагаю, что правильно. – И вы не знаете, умер ли он? – Не знаю. – И вы не знаете, умирал ли он? – Да. – И вы не знаете, может, эти огнестрельные ранения были поверхностными? – Ну… Да, не знаю, я же его не осматривал. – У меня все, – подвел черту Мейсон. – У меня нет вопросов, – после короткого колебания заявил Шумейкер.