-- Зря теряем время. Тем более, дама ждет -- вдруг какие возникнут вопросы. Нет, порядок есть порядок. Поехали... В райотделе протокол был оформлен без задержки. Злобин его подписал, и я, даже не глядя, положил его в папку. У Самойленко никаких вопросов не возникло, все, что Злобин у нее украл -- вернул. Я попросил ее подождать в коридоре, а сам приготовился сказать самое главное, но Злобин опередил меня. -- Я понял, что меня обманули, -- буркнул мрачно, опустив голову. -- Но в протоколе добровольной выдачи стоит не моя фамилия. Поглядите-поглядите, и ничего вы не докажете! -- Хорошо, что понял, -- кивнул я, пододвигая к себе папку. -- Да, то, что вы, Василь Петрович «по пьянке» прихватывали, называется кражей, и вы нам тут крепко помогли. -- Чем докажете? Протокола допроса нет, сами в клочки порвали! Их теперь не соберешь, клочки-то... -- А и собирать не надо. Оригинал протокола с вашей личной подписью цел, а порвана была копия. Вот он, смотрите. -- Я достал протокол допроса и показал Злобину. Тот аж побелел, кинулся, чтобы выхватить, но не тут-то было. К этому я был тоже готов. Злобина сдал в дежурку до утра, так что Новый год он встречал в камере отдела милиции, называвшейся у нас попросту «обезьянником». А дальше все пошло уже безо всяких моих оперативных премудростей. Прокурор дал санкцию на обыск, для этого имелись законные основания. Обыск, как и положено, проводился в присутствии Злобина и понятых. В сарае, под полом, было изъято вещественных доказательств аж на 17 краж! Вот когда начался крутеж для оперативников и следователей других районов города. Своим тоже работы хватало. А как раскрываемость по кражам сразу подскочила! Скажу честно -- мне это было приятно. Вдвойне же было приятно, что за умелое профессиональное раскрытие совершенных Злобиным краж я был приказом поощрен премией в размере пятидесяти рублей. По тому времени сумма неплохая. Со Злобиным я встречался, и не раз, уже в следственном изоляторе. Как же при встречах со мной он психовал, как психовал. Это надо было видеть. -- Ну ты меня и расколол! -- взрывался он, переживая. Да и как не переживать, когда какой-то пацан-оперативник сумел его, опытного ворюгу без особого труда за какие-то считанные часы обвести вокруг пальца. Опытные следователи не могли с ним сладить, а этот юнец обул как мальчишку!.. Вздыхая, он признался, что верил мне, потому как все было слишком тонко продумано и не вызывало у него подозрений. Также признался (что безусловно мне польстило), что боится со мной разговаривать: вдруг да опять за что-нибудь зацеплю. Помню, пришел как-то в СИЗО, а выводной со знаковой фамилией -- Хрущев, прослуживший в исправительно-трудовых учреждениях 36 лет, сопровождал группу подследственных. Сзади всех шел Злобин и потягивал папиросу. Больше никто из группы не курил. Я спросил Хрущева: «Почему он один курит?» -- «Как же! -- воскликнул тот. -- Этот же такой авторитет!» Я хмыкнул, но не стал рассказывать, как слопоушничал этот «авторитет» и вновь попал за решетку. Судом Советского района города Воронежа Василий Злобин был приговорен к восьми годам лишения свободы. Отсидев, вышел на волю, но был опять осужден за продажу наркотиков. Умер на зоне. Таков печальный конец вора-рецидивиста, авторитета среди своих собратьев по «ремеслу» Василия Злобина. Мошенница Нагрузка у сотрудников уголовного розыска всегда была большой. Да что там была -- она и есть, и будет большой, потому что преступлений, к сожалению, меньше не становится. А ведь их надо раскрывать. С тем, что руководством отдела направлялось для расследования лично мне, я справлялся. Да еще и по своей инициативе, так сказать, сверх положенного старался прихватить. Таких случаев было немало, и вот один из них. Это было в 1984 году. Как-то встретил я своего хорошего знакомого Анатолия Колупаева. Стоим, разговариваем о том о сем. Вижу, что Анатолий какой-то не такой, как всегда. Спрашиваю: «В чем дело? Почему грустный». Долго он мялся, возможно, из-за того, что работаю в органах внутренних дел. Потом все-таки рассказал. Суть дела заключалась в том, что он отдал пять тысяч рублей своей знакомой Марине Красновой (фамилия изменена) на покупку кооперативной квартиры. С Мариной раньше учился в финансово-экономическом институте, женщина пробивная, имела связи и, узнав про его затруднения с жильем, пообещала помочь. Она даже сказала ему по секрету, что заместитель председателя облисполкома ее родственница. Колупаев воспрял духом. Назанимал денег, передал Красновой и стал ждать. Но время шло, а квартирный вопрос так и не решался. При встречах Марина всякий раз находила какие-то отговорки. Начались ссоры в семье, и Анатолий попросил Марину вернуть деньги, но она под разными предлогами все не возвращала. Выслушав Колупаева, я кое о чем порасспросил его и пообещал этим вопросом заняться. Только чтобы не торопил, так как нагрузка и без того была большой. Доложил начальнику отдела милиции Александру Константиновичу Денисову и получил добро. Долго думал, с чего начинать. Если пригласить Марину и сразу брать у нее объяснение, то можно все испортить. Ладно, если случай с Колупаевым у нее единственный, а если нет? Да и сроки по рассмотрению поступивших заявлений четко по времени регламентированы, и тут уж придется поспешать. Решил собирать материалы и докладывать руководству отдела рапортами. Много раз вспоминал некоторые подробности из разговора с Колупаевым. Одна деталь меня заинтересовала. Колупаев говорил, что, когда передавал Марине деньги, она достала из сумочки блокнот, в который записала, когда и сколько получила от него денег. А что если в этой записной книжке есть записи и по другим «клиентам»? Потребности людей в жилье, в том числе и кооперативном, были и в те годы немалыми. Получить даже за свои деньги кооперативную квартиру было не так просто, тем более, вне очереди. Вот и находились разные проходимцы, помогавшие решать эти вопросы за взятки. Вечером, после работы, встретился я с Колупаевым и озадачил его: как бы заглянуть в блокнотик? Тот только руками развел: -- Ну и как? -- А давай думать,-- говорю. -- Ты ведь сказал, что она что-то при тебе записала? -- Да, сколько получила денег и мою фамилию с телефоном. Я даже обложку запомнил: там поздравление с Днем 8-го марта. -- Чудесно! Это ж такая зацепка! А если что-то и еще для нас найдется? Понимаешь? -- Соображаю, -- вздохнул Колупаев. -- Но как-то не здорово лезть в чужую сумку... -- Тогда ищи другой способ. Книжку-то можно потом обратно в сумочку положить. Лицо Колупаева вдруг посветлело. -- Кажется, есть один вариант, -- заулыбался. -- Говори, не тяни! -- поторопил я его. -- Да мы по традиции дни рождения в ресторане отмечаем, не все, правда, а круглые. Такой сбор намечается, и Марина должна придти, эти встречи она не пропускает... В общем, если не разводить говорильню, то сбор однокурсников в ресторане состоялся, и Марина со своей сумочкой на него пришла. Колупаев, пока все пели, танцевали и веселились, выбрал подходящий момент и сумел достать из висевшей на стуле сумочки записную книжку, передал ее мне, а я в срочном порядке переписал адреса, телефоны и вернул книжку обратно. Марина продолжала веселиться и ничего не заподозрила. Выписанные же из блокнота адреса, телефоны и некоторые другие детали имели для меня исключительно важное значение. С этого, собственно, и началась раскрутка Марины Красновой, занимавшейся квартирными и другими аферами. И Колупаев был далеко не единственным, кого она обдурила. Таких по записям в книжке набралось около десяти человек. Со всеми мерами предосторожности я начал с этими людьми встречаться. Дело оказалось долгим, непростым. Приходилось убеждать клиентов, что они попались на крючок мошенницы, которая не решала и не будет решать их проблем. Заодно стал собирать от всех, с кем встречался, справки, объяснения, все, что могло пригодиться для следствия, предупреждая, чтобы они не проговорились Красновой. Вырисовывалась весьма любопытная картина: пока я работал с десятком лиц по адресам, взятым из записной книжки, количество клиентов, которых Марина Краснова обманула, выросло в три раза. По моим записям, их стало 29. Но вообще-то клиентов, и я в том был уверен, должно быть еще больше. В проводимых беседах выяснялось, что никому и ничего она не решила. А ведь с каждого клиента брала от двух до шести тысяч рублей -- деньги по тому времени очень большие. Собирая материалы от потерпевших, я невольно задумывался, как же Красновой удавалось дурить головы стольким людям. Почему они обращались по самым разным вопросам именно к ней? Почему, когда дело явно не решалось, никуда не обращались с жалобами? Ее клиентами были, как правило, работники торговли и общественного питания. Деньги у них водились, а вот обращаться в правоохранительные органы никто не решался. Боялись, вдруг да спросят -- откуда взялись такие денежки? Краснова хорошо изучила психологию людей, потому и действовала нагло и уверенно. Писала в разные инстанции жалобы, проявляла себя просто закоренелой жалобщицей, этакой радетельницей за правду, которую хорошо знали в обкоме партии и облисполкоме. В эти инстанции вообще-то было не так просто пройти, а вот Краснову знали и всегда пропускали, чтобы лишний раз с ней не связываться. Иногда она брала с собой тех, которым за их деньги обещала что-то решить. Те видели, в какие двери она заходила и как с ней вежливо, почтительно разговаривали. Все это работало на авторитет Красновой. Создавалось мнение, что она действительно имеет в верхах огромные связи и может решать любые проблемы. Папка по сбору материалов о противоправной деятельности Красновой пухла на глазах. Я решил поподробнее выяснить, когда и по каким вопросам она обращалась в обком партии и облисполком. Картина предстала сногсшибательная! Слова клиентов о ее пробивной силе подтверждались. Краснова обращалась с письменными заявлениями и в самом деле несчетное число раз. В журналах учета приема граждан ответственными работниками области за два года, которые я перелистал скрупулезно, фамилия Марины Красновой встречалась чуть ли не в каждый приемный день. Надо было принимать решение. Два месяца напряженной работы не прошли даром. Собранные материалы, так сказать, «основной костяк» на Марину Краснову, позволяли мне сделать твердый вывод о том, что это прожженная авантюристка и мошенница, обиравшая людей под любыми предлогами и в то же время рядившаяся под этакого борца за справедливость. И похоже, Краснову было уже не остановить: за последнее время она объегорила еще трех человек. Я ознакомил с собранными материалами руководство отдела и прокуратуры и получил санкцию прокурора на проведение обыска. Повестку на вызов отвез Красновой лично, причем дней за пять раньше: пускай поразмышляет все эти дни, зачем ее вызывают в милицию... В назначенный день Краснова пришла вовремя. Этакая толстенькая как бультерьер торгашка. Неудобно делать подобное сравнение, но ведь действительно похожа. Пригласил в кабинет. Сидит, даже ухом не ведет и на меня не смотрит. На столе папка с заявлениями, объяснениями, справками и документами по каждому клиенту. Опровергать все это Красновой будет непросто. Спросил о том, с чего все началось, и: -- Колупаева знаете? -- бросил как бы между прочим. -- Кого? -- Анатолия Колупаева, с которым в институте вместе учились? -- И что? -- Так знаете или нет? -- Допустим, знаю, -- ответила равнодушно и вполне спокойно, будто это ее и не волновало. -- Деньги у него брали? -- Сумму называть не стал и на что он их передал, тоже. -- Ну отдам, -- равнодушный, словно заранее продуманный ответ. Глянула исподлобья: -- Всё? -- Да нет, не всё. -- Я пододвинул к себе папку, раскрыл и назвал одну, вторую, третью и все остальные восемь или девять фамилий, которые были у нее записаны в блокноте. И вот тут-то до Красновой дошло, что дело не такое простое, как ей казалось, и надо как-то выкручиваться. Еще раз внимательно поглядела на меня, потом на лежавшую передо мной папку. -- Поясняю, -- заявила раздраженно, -- что брала деньги взаймы для ремонта дома. Верну, раз ему надо. Но не сразу. -- Для ремонта?! Да за такие деньги можно целый замок построить! -- удивленно воскликнул я. Наступило молчание. Потом я по памяти стал называть все новые и новые фамилии. Назову -- и по папке ладонью постучу, назову -- и постучу. -- А что? -- поинтересовался я. -- Действительно заместитель председателя облисполкома (назвал фамилию) ваша родственница? -- Вам-то какое дело! -- огрызнулась Краснова. -- Мне никакого, а вот для вас это имеет очень большое значение. Если она ваша родственница и в чем-то вам содействовала, то сами должны понимать и о ее ответственности перед законом. Если же вы оболгали человека, то ваша мера наказания будет значительно выше, а за мошенничество -- года три получите, не больше. Но это суд решит. -- Нет, никакая она мне не родственница и ни в чем не помогала, -- вздохнула Краснова. -- Все это чьи-то сплетни. -- Открыв сумочку, достала платок и стала прикладывать его ко лбу, глазам, щекам. -- Дайте-ка мне ваш блокнот, что в сумочке лежит, -- попросил вдруг я вежливо. -- У меня нет никакого блокнота! -- вспыхнула Краснова. -- Есть-есть, я видел. На нем еще поздравление с 8 марта. -- Успели и туда залезть, -- зло прошипела Краснова. -- Не будем торговаться, -- предложил я. -- А книжечку дайте, не стану же я силой ее брать? Краснова достала записную книжку и не положила, а просто швырнула на стол и отвернулась. Видно, крепко прижал я ее. Взяв блокнот, стал перелистывать его. Нашел записи о клиентах. О, да тут уже и новые! -- Я пожалуюсь на вас Константинычу и прокурору, -- услышал вдруг угрожающие слова Красновой. Александр Константинович Денисов (я об этом раньше говорил) -- начальник районной милиции. Константинычем его доверительно звали самые близкие из его окружения. Видимо, пять дней после получения повестки Краснова искала какие-то подходы к руководителям правоохранительных органов района. По-свойски назвав начальника милиции Константинычем, она хотела показать, что состоит в доверительных с ним отношениях. Приемчик старый, уж этим-то меня не запугать. Возможно, и обо мне что-то успела разузнать, но меня это не волновало. За время работы по делу Красновой мне поступил по ней лишь один звонок. Я даже не разобрал фамилию звонившего, представившегося сотрудником областной службы БХСС. Он поинтересовался, что там за вопрос я решаю. «Ничего особенного», -- ответил я, и на том разговор прекратился. Не исключено, что кто-то проявил бдительность, когда я начал изучать журналы приема граждан областным руководством. Чему же тут удивляться? А может, кто из опрошенных мной потерпевших передал наш разговор кому-то еще. Все могло быть. Чтобы не играть больше в кошки-мышки, я показал Красновой санкцию прокурора на проведение в ее доме обыска, а заодно предложил ей оформить явку с повинной. Молчание ее на этот раз было особенно долгим. Я не торопил. Краснова изредка бросала мрачные взгляды на объемистую папку, лежавшую на столе, и думала, думала, думала... Потом, вздохнув, попросила ручку с бумагой и молча стала писать. Писала долго, с перерывами. Ее признательное заявление, написанное мелким почерком, уложилось на девяти листах. Краснова написала о многих эпизодах: когда, где, у кого, сколько и для чего брала денег. Часть давних эпизодов она скорее всего уже и сама не помнила, но это и не играло большого значения. То, о чем она подзабыла, «вспомним» потом вместе. Главное, что она как-то неожиданно, почти без нажима, добровольно признала свою вину. Может, почувствовала, что запираться бесполезно и от содеянного ей все равно не уйти. В этот же день в ее доме провели обыск. Помимо прочего, там было обнаружено много объемистых папок с жалобами в разные инстанции и полученными на них ответами. Краснова строчила жалобы обо всем: о недостатках в работе общественного транспорта, о плохом освещении городских улиц, об упущениях в работе с молодежью учреждений культуры, о плохом питании ребятишек в детских садах, о недостатках в работе учебных заведений и о многом другом. Этим она занималась упорно и настойчиво. Но основным ее «хобби» было -- брать у доверчивых людей деньги. Она их брала не стесняясь, а потом разыгрывала спектакль, что решает важные для них вопросы. Но вопросы не решались, да и деньги под разными предлогами обратно к клиентам уже не возвращались. От всех сделок с клиентами навар у Красновой был немалый. В своем признании она в одном пыталась себя обелить: мол, деньги часто не брала, а занимала на ремонт своего дома. При обыске больших сумм обнаружено не было. Так бы все и продолжалось, если бы не проведенная мной кропотливая, в течение двух месяцев работа. Краснова и не помышляла, что однажды ее все же «раскрутят». После обыска Краснову доставили в отдел милиции. Предстояло оформить необходимую документацию для помещения ее в следственный изолятор. Пока все это готовилось, мы с ней поговорили. Разговор получился невеселым. Краснова как-то вся вдруг поникла, и мне по-человечески было жаль ее. Тюрьма есть тюрьма, а дома-то почему бы не жить как все люди живут, ведь у нее муж и две дочери. -- Вы меня так подвели под статью, что я и ахнуть не успела, -- с горечью призналась она. -- Это моя работа, -- ответил я. -- Да и не все было так просто. -- Что я ей мог еще сказать? -- На вас я не в обиде, сама во всем виновата. И Анатолию (имела в виду Колупаева) передайте: пусть не обижается.