Торгом тихо рассмеялся, не отрывая от меня своих стальных омутов. — Говорю же, ты иногда кажешься слишком наивной. Это давно изжило себя. Только если хочется взять в жены чистую и нетронутую. И то — не всегда. Понимающе киваю. Он к тому, что жениться не собирается. — И ты с легкостью определяешь искушенных? Никогда не ошибался? Не получал отказов? Мой вопрос Адонц воспринимает вполне серьезно, даже задумывается на какое-то мгновение. А потом отвечает без всякой кичливости: — По сути, да. Такого никогда не было. Я вижу их по блеску, пламени во взгляде. — Как в моём? — горько усмехаюсь, зная, что он всё равно не уловит мою эмоцию — сосредоточен на другом. — Так точно, — склоняет голову набок и одаривает меня красноречивым взором, от которого вздрагиваю. — Мы знакомы меньше трех месяцев. Я тебя не знаю. Все, что между нами происходит — для меня стремительно, — опускаю ноги на ворс, выпрямляясь. — Ты лукавишь, Сатэ. Мы узнали друг о друге всё и даже больше в тот самый момент, когда я к тебе прикоснулся в первый раз. Оказывается, и такое бывает. И я хочу понять, зачем ты так упорно сопротивляешься… Большинство мечтали бы о толике тех ощущений, что испытываем мы. Я молчу. Как мне это ему объяснить? У нас разные весовые категории. Не исключаю, что такой мужчина может даже высмеять мое желание принадлежать одному единственному… И послать к чертям, узнав, что я невинна. И влюблена. А я испытываю маниакальную потребность находиться с ним рядом, и не хочу, чтобы меня прогнали… Он вдруг хмурится и мелко качает головой с неверием. Не знаю, что именно происходит, но Адонц резко подается вперед, сузив глаза и вперившись в меня: — Люди скидывают вековые оковы. Начинают постигать смысл жизни, наслаждаться, ни в чем себе не отказывая. Потому что нет границ у правильного и неправильного, пока ты сам не познал себя. Я ни за что не поверю, что ты такая ханжа! В тебе непозволительно много огня, Сатэ. Но, кажется, я все же ошибался в вопросе твоей честности с собой. Все еще не понимая, чем он так зол, не шевелюсь, внутренне съежившись от холодного тона и колючего взора. Что-то непоколебимо твердое в этом голосе бьет по моему самообладанию, заставляя глаза жечь от поступивших слез, которые я, определенно точно, не собираюсь проливать перед ним. Интересно, кого я боюсь разочаровать больше: его или себя? Ведь знаю, точка невозврата была преодолена давно. Но если сейчас я ему позволю всё, я могу предать свой принципы. А если нет — предам себя! Он же прав! Ибо нет ничего естественнее, чем отдать тело и душу любимому человеку. Любимому человеку. Вот так легко и просто. Взять и признать истину, от которой отнекивался. Поверить, что ТАКОЕ бывает. И в свои двадцать восемь я полюбила… И захотела большего… Другой вопрос, нужна ли этому мужчине моя душа в комплекте с телом? — Ты никогда не пробовал быть с девушкой, не блокируя мысль о том, что вас может связывать совместное будущее? Брак? Дети? Пару секунд Адонц буравит меня внимательным взглядом. Ощупывает, насколько важен для меня ответ. Чтобы потом произнести, словно озвучивая приговор: — У меня была невеста. Но мне хватило ума осознать, что я не сделаю ее счастливой, потому что искренне не понимаю, как можно дать гарантию на всю жизнь, если человек мне надоел спустя месяц? — он замолк, взглянув куда-то в сторону, наверное, предаваясь воспоминанию, а потом вновь сфокусировался на мне. — Ты же умная девочка, Сатэ. Ответь, как делать выводы, не попробовав всё? Распределить добро и зло, если ты воюешь на одной стороне?… Наступила тишина, любезно предоставленная мне, чтобы я смогла переварить информацию. Это было двояко. С одной стороны, новость огорошила. У него была невеста, от которой Торгом отказался. С другой же стороны, его честность меня подкупает. Даже восхищает. Не просто принцип, а образ жизни, и мужчина твёрд в убеждениях. Ему хочется наслаждаться, пить женщин, как дорогое вино, держаться на своей волне. Что в этом плохого? За исключением того, что я этого себе не могу позволить… — Посмотри на меня, Сат, — зовёт приглушенным голосом, будто притягивая магнитом, — да, нам будет хорошо. Не более. Твоё право — принимать или отталкивать. Хочу услышать твоё решение. Я вдруг начинаю тихонечко смеяться, прикрыв веки. Решение… Почему так больно и трепетно одновременно, Господи?.. Глава 13 «Редко в ком я так ошибался, как в тебе. Там, где ты, в небо взлетают ракеты, вспыхивают фейерверки и рвутся снаряды; самое удивительное, что все это происходит беззвучно». Э. М. Ремарк «Тени в раю» Полтора года назад… Минутой спустя… Девушка распахивает глаза, и я ощущаю весомый такой удар под дых от невероятной наполненности этих глубин. В них светится решимость, храбрость и…боль. Становится не по себе. Какое-то время мы молчим, сканируя друг друга. Оба знаем, что будет дальше. Но меня не покидает какое-то странное ощущение дискомфорта, непонятный внутренний звонок. Прислушиваюсь к себе, но не вижу видимых причин. Одновременно опускаю взор на розовые припухлые губы. Да, эту девушку я буду пить медленно и глубоко. И меня не остановит расхожесть наших взглядов на жизнь. Может, это и есть источник нелепой тревожности? Хочется спросить, о чем конкретно эта ее боль?.. Но Сатэ внезапно тянется ко мне и припадает ко рту, прижавшись к плоти с таким нечеловеческим отчаянием, будто в следующую секунду ее должны поволочь на виселицу. И меня пробирает уже в который раз. Руки опускаются к талии под легким блейзером, и я рывком подтягиваю тело девушки к себе, желая ощутить ее трепет и готовность к большему. С удовольствием вдыхаю цитрусовый аромат, вбирая его ноздрями, и распаляю бестию, погружая обоих в дикий танец, где наши языки воюют, как заклятые враги. Я хочу понять, почему с ней так остро? Почему каждая реакция — это взрыв неведомой ранее силы?.. Но все мысли улетучиваются, как только она погружает свои пальцы в мои волосы и хватается за них, дразня. Не отрываясь, встаем и плетемся к спальне, будто сумасшедшие, останавливаясь вдоль стены на каждом шагу, чтобы избавиться от ненужных слоев одежды. Ничего не видим. Только чувствуем. Пронзительно. Чутко. У кровати отстраняю ее от себя, чтобы удовлетворить бешеное любопытство. И застываю, наконец, заметив, что Сатэ осталась в нижнем белье. Обыкновенном, непримечательном белоснежном комплекте. Такое не наденут, чтобы соблазнить мужчину. Но от одного взгляда на простые и абсолютно не изысканные девичьи трусики, дыхание перехватило от восторга. Эта ее непритязательная чистота во всем… Да она мощнее любого афродизиака! — Боже, дай мне сил, — взываю шепотом, чувствуя, как еще больше каменеет и без того внушительная эрекция, — Сатэ… Накрываю податливые зовущие уста в яростном порыве. И пока, млея и теряя голову, девушка всхлипывает от переизбытка эмоций, успеваю нащупать застежку бюстгальтера и избавиться от него. — Странно, в жизни столько не целовался. Не признавал этот изживший себя вид прелюдий. А твои губы, Сатэ, готов любить, как самую вкусную сладость на земле, — прикусываю и с наслаждением тяну на себя нижнюю мякоть, удовлетворенно наблюдая, как она смежит веки в удовольствии, — интересно, правда? Ведь это тот же рот, который произносил столько гадостей в мой адрес, и который я так хотел заткнуть… И вот сейчас он в моем плену… А я не хочу его молчания. Слышишь? Позволяю ей рухнуть на постель и быстро освобождаюсь от остатков одежды. Но не спешу напасть на уже готовое принять меня женское тело. Наблюдаю за тем, как трепещут ресницы на щеках. Не прочь побиться об заклад, что эта девушка просто не представляет степени своей власти над мужчиной. Лежит открытая, беззащитная, но вместе с тем страстная, бьющая огнем. И дрожит, будто ждет, что будет дальше. Не знает, во что превратит ее это сметающее чувство… Настоящее исступление. Берусь за тонкую ткань на окнах, отодвигая в сторону, чтобы впустить чуть больше скудного освещения. Не хочу лишнего света, только легкое мерцание, отражающееся на ее гладкой коже. С бешено бьющимся сердцем опускаюсь на ковер у кровати и со знанием дела, как истинный ценитель, изучаю ее совершенное тело. Да, абсолютное. Как говорили греки, в красоте скрыт ужас. Примерно с таким ощущением и окидываю каждый миллиметр белых как кипень изгибов девушки. В ней нет натренированных и переработанных зон, но нет и грамма лишнего жира или намека на целлюлит. При том, что Сатэ далеко не худенькая и не модельная, ее «апотеций» изумителен. Меня обуревают странные противоречивые эмоции. Я внезапно осознаю, кто она. Первозданная. Мощный источник женственности. Настоящей, соблазнительной, живой и манящей. Скрытой за неприметной одеждой, не нуждающейся во внешней подпитке. Просто созданная самой природой идеальная структура. Которую не испортили, а сохранили в первоначальном формате. И меня в какой-то момент пугает это благоговение перед ней… Отгоняя наваждение, протягиваю руки и начинаю путешествие от самого основания шеи. Вырисовываю узоры на безупречной глади, растворяясь в ощущении блаженства от бархатистости и нежности ее кожи. Пальцами обвожу ключицы, впиваясь взглядом в приоткрытый рот, ожидая реакции, как манны небесной. И как только касаюсь розовых вершинок прекрасных полушарий, получаю вознаграждение в виде судорожного всхлипа. Вижу, как ее ладони лихорадочно комкают ткань простыни, и Сатэ в забытье сжимает колени, пытаясь унять пульсирующее желание. Мои губы смыкаются на одном соске. Целую, обвожу языком и слегка покусываю. Ее стоны отражаются в моем теле мощными потоками. Я слежу за тем, как она мечется в агонии, так и не раскрыв глаз. Повторяю действия и со второй стороной, после чего мучительно медленно, подразнивая, оставляю бесконечное количество поцелуев на всем теле, будто художник, закрашивающий полотно перед собой. Дохожу до низа живота и цепляю бока белого хлопка, ладонями приподнимаю ягодицы, чтобы стянуть последний барьер. И удивляюсь, когда Сатэ в сопротивлении вся съеживается. А потом резко приподнимается и, тяжело дыша, обращает ко мне затуманенный взор. Наши взгляды смыкаются. — Мне интересно, какой ты будешь в любви, Сатэ? — вырывается непроизвольно. — Сможешь всецело отдаться или как сейчас станешь дерзить и драконить… Девушка немного расслабляется и все же позволяет снять с себя белье. Но теперь садится, внимательно глядя на меня, будто обуздав на какой-то миг свою страсть, и тихо отвечает: — Еще хуже… Но я буду сопровождать это обожанием и поцелуями. Внутри все обрывается. Сука, как же адски режет!