Часть 41 из 74 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— В принципе, я так и собирался сделать изначально. Пока ты не стала растворившимся в ночи босым недоступным абонентом, которого все ищут…
— О, ну, конечно же, и ты, посчитав себя самым достойным, решил исправить ситуацию! Больше же некому было!
— А разве я не самый достойный? — аккуратно опускаю ее на кафель в ванной. — Раз уж ты готова спать со мной без обязательств…
На мгновение она изумленно застыла от намеренной грубости. Опустила веки и вздохнула. Мнимая капитуляция. Это была подготовка к броску. И в следующую секунду мою щеку опалила очень звонкая пощечина. Затем и вторую. Позволив ей выплеснуть первую волну гнева, я перехватил тонкие запястья, и очередной раз за вечер дернул на себя, пытаясь урезонить эту бестию.
— Теперь понимаешь, что именно ты мне сегодня предлагала? — выговариваю зло.
— То же самое, что предлагал мне когда-то ты!
— Тогда обстоятельства были другими…
— Серьёзно? Тебя они даже не интересовали, мудак ты хренов!
— Продолжай в том же духе, душа моя. И, возможно, сегодня ты изучишь пару новых поз… Пройдешь ускоренную программу.
Воспользовавшись замешательством девушки от откровенной пошлости, подаюсь в сторону, чтобы включить воду. Затем тяну собачку платья вниз, рывком стаскивая пострадавший наряд. Он падает у её ног темным облаком, заставив Сатэ вздрогнуть от неожиданности.
Со странным смешением эмоций наблюдаю, как она прикрывает грудь, скрестив руки, хотя эту красоту и так прятал бюстгальтер.
Даже сознавая, что пугаю её, не могу остановиться. Я доведен до предела, до точки, откуда пути назад попросту нет. И пока я не удовлетворю свои желания, не успокоюсь.
Начинаю раздеваться сам, держа её в напряжении, не прерывая тяжелого зрительного контакта. Когда дохожу до последней пуговицы рубашки, Сатэ сдавленно выговаривает:
— Прекрати! Прекрати это, Адонц.
— Ответственности я никогда не боялся, — игнорируя ее просьбу. — Я всего лишь хотел, чтобы ты избежала плачевной участи обычной любовницы. Не спорю, я сам изначально добивался такого сценария, но по мере того, как узнавал тебя, понял, что ты не заслуживаешь этого. И что самое интересное, ты и сама, Сатэ, с первых минут позволяла событиям медленно, но верно развиваться в этом направлении.
Повесив рубашку на свободный крючок, чтобы утром было, в чём уйти, я вновь обратился к ней:
— Говоришь, я тебя не сломаю? Ты и сама в этом хороша? Пожалуй, так оно и есть. Я таких сильных и упрямых девушек еще не встречал. Уверяешь, что вынесешь последствия? Бросаешь вызов, называя трусом? Хм… До сих пор считаешь себя бессмертной, душа моя?..
Под молчаливый протест, читающийся в её затравленном взгляде, перехожу к ремню.
— Бесспорно, всё это в тебе меня цепляет. Женщины, побывавшие в моей постели за этот период, были суррогатами, от которых я не смог получить и тени до одури срывающего крышу блаженства. Какое пафосное слово, не находишь? Но подходит лучше всего для описания этого чистого кайфа, адской жгучей удовлетворенности всем, что ты мне дала!..
Дернув ширинку вниз, снимаю брюки вместе с боксерами, помещая к рубашке.
Сатэ резко отворачивается, встав ко мне спиной. Не желая видеть представшую перед ней картину. Совершенно не осознавая, что это стратегическая ошибка.
Я протягиваю руку и провожу кончиками пальцев по позвонкам, рождая не только дьявольски пробирающие импульсы по всему телу, но и полет в прошлое, в тот миг, с которого и началась эта странная, перевернувшая жизнь история. Непростая, полная мучительных вопросов и приправленная новыми для меня открытиями.
Даже сквозь шум воды, так беспардонно растрачиваемой нами впустую в данный момент, я слышу её судорожный вдох. Он отражается во мне тягучей сладкой волной долгожданного удовольствия. Какая отзывчивая, страстная натура у этой бестии.
Одним молниеносным движением притягиваю её к себе, схватив за талию, опоясывая всю. И когда наши тела соприкасаются, когда ощущаю её нежную безупречную кожу прижатой к своей, сознание мутнеет, добровольно впадая в морок.
Убийственно.
— Я бессилен перед этой ментальной и физической зависимостью, — шепчу ей на ухо, отбросив волосы на одно плечо. — Скажи, где от тебя лечат?.. М-м?
— Если бы это было возможно, Адонц, — вторит мне, — я и сама бы хотела излечиться от тебя.
Улыбаюсь, водя носом по мягкой мочке, получая порцию её мурашек, которых осязаю сам.
— Знаю, Сат. У меня стойкое впечатление, что я, того не подозревая, осквернил храм. И теперь будто проклят, — стискиваю её сильнее, обхватив обеими руками, будто коконом, и зарываюсь в пышные волосы, — я казался себе иудой. Когда проснулся и не застал тебя, до меня дошло, что я натворил непоправимое. Я ведь догадывался… Но отбрасывал очевидные знаки, слишком хотел тебя, кобра.
Опускаю голову и прохожусь дорожкой мелких поцелуев по её плечам, перематывая ленту дней, проведенных в самобичевании.
Кажется, она так впечатлена моим монологом, что не в состоянии произвести и мельчайшего звука. Лишь только подрагивает от собственного желания, полыхающего, как и во мне.
— Я тебя так ненавидел… Ты перевернула мне душу, заставила поверить в собственную падкость, видеть себя мерзким соблазнителем, посягнувшим на святыню… — разворачиваю её лицом к себе и пропускаю удар сердца, заметив слезы в яркой зелени глаз. — Был уверен, что тобой, скорее, движет стремление доказать мне, какой я идиот.
Сейчас они совсем другие. Радужка темнее, цвет — насыщеннее, зрачки расширены, а длинные ресницы отчаянно дрожат.
— Но себя я ненавидел больше, Сатэ. Я был тем, что собственноручно распял Христа в твоём лице. Погубил чистую, божественную девочку…
— Замолчи, — закричала она неистово, накрыв трясущимися ладонями мои губы. — Это не так! Далеко не так!
Первые крупные слезинки скатились по щекам, привлекая взгляд. Я дождался, пока они стекут к подбородку, чтобы поймать их и рассматривать, будто драгоценность.
— Как ты жила всё это время, душа моя? Где ты была? В каком углу плакала из-за случившегося?.. Расскажи мне, Сатэ. Я ведь ждал тебя… Я искал. Но ты оборвала все концы. Уволилась, уехала, отключила телефон… Очень жестоко. Я, грешным делом, сначала думал, может, ты всё же забеременеешь, а? — шепчу прямо ей в пальцы у своего рта. — Наверное, потерял рассудок, мечтая о том, чтобы ты вернулась и огорошила меня этим фактом. Даже не представляя, что буду делать потом, учитывая, что не стремился ни к чему подобному…
Теперь в её взгляде светится необъятная нежность. Такая всепоглощающая, что внутри поднимается ответная теплота. И я осознаю, насколько хрупок этот редкий момент между нами. Когда оба беззащитны и морально обнажены.
— Ты не имела никакого права так поступать.
— Я не могла иначе. Не осилила бы этой роли рядом с тобой тогда, Тор.
— А теперь послушай меня внимательно, — обхватываю ладонями её лицо, — даю слово, что пока нам обоим это нужно, мы друг у друга будем единственными. Но пойми и прими, что большего я тебе обещать не могу. Я не верю в долгосрочность чувств…
— Я знаю, — кивает коротко.
— И даже если потом я возненавижу себя с новой силой, сейчас я уже не в состоянии отказаться от того, что произойдет.
— И не надо…
И мне срывает тормоза от этого голоса, полного противоречий, но звенящего мольбой. Накрывает дикой необузданной потребностью почувствовать её всю…
Стремительно срываю белье с груди, чтобы в следующую секунду застыть в изумлении, даже сквозь пелену топящего желания разглядев нечто абсолютно неожиданное. Приводящее в бешенство.
— А это ещё что такое?..
Глава 23
«…Давай помолчим.
Мы так долго не виделись…»
Андрей Дементьев
— Не выношу татуировки, это выглядит дешево! — выплевывает яростно. — Как ты посмела сотворить такое со своим безупречным телом?!
Отворачиваюсь очень резко и делаю шаг в кабинку, оставляя разгневанного мужчину позади себя.
Подставляю лицо под напористые струи, позволяя стереть остатки макияжа. Горячая вода вызывает приятные мурашки, скатываясь нескончаемыми потоками с макушки до пят.
Кроме мастера тату, Адонц — первый, кто видит результат моего отчаянного необдуманного поступка, продиктованного сумасшедшей безысходностью и попыткой как-то увековечить внезапную запоздалую любовь. Которую, как была уверена на тот момент, потеряла, даже не обретя. Мне так хотелось оставить след этих чувств где-то помимо своих мыслей, дать им осязаемую форму…
На первом этаже жилого дома, в котором находилась квартира Мари, действовал популярный салон под кричащим названием «Черный Будда». Я всегда проходила мимо с какой-то опаской, потому что даже вывеска и затемненные стекла вызывали неведомый озноб. Никто из нас двоих никогда не видел входящих-выходящих из этого помещения.
Это, правда, произошло случайно. И очень символично. Я возвращалась под утро после той памятной ночи, буквально выползая из такси. Меня штормило и колотило так, что я не удержала равновесия, распластавшись ровно через три шага, когда машина уже выезжала со двора. Голова нещадно кружилась, тело ломило от устроенного Тором марафона, в течение которого я иссякла. Не зря чувствовала, что он выпьет меня до дна, так и вышло. Несмотря на то, что это был мой первый раз. Первый и единственный. И я дала себе обещание, что последний. Я никогда не смогла бы прикоснуться к кому-то другому.
Пока лежала на холодном асфальте, обдуваемая колючим пронизывающим ветром, думала о том, что очередная страница жизни сегодня перевернута. Стала женщиной в руках любимого мужчины, понимая — это действительно всё, что он мог мне дать. Точка.
— Ты пьяна? — раздался чей-то голос где-то рядом.
Разлепив потяжелевшие веки, отрицательно покачала головой.
После чего худощавый парень среднего роста помог мне подняться на ноги, бережно придерживая за спину. И очень настойчиво повел к зданию. Я, было, подумала, что это работник стоматологического кабинета, что красовался напротив. Так сказать, давший клятву Гиппократа. Но, нет. Мне открыли дверь именно тату-салона. Выбирать не приходилось. На тот миг всё было одно.
Горячий чай, проявление простого человеческого участия, неспешный ни к чему не обязывающий философский разговор, и я уже лежу на кушетке, придерживая руками низ бюстгальтера, скрытого под задранной кофтой, чтобы предоставить Шагену, мастеру, доступ к своему солнечному сплетению.
Мы листали альбом его работ, когда из него выпал сложенный вчетверо лист бумаги. Парень раскрыл его и с обыденным «А, латынь» отставил в сторону, как ненужный мусор. Я же, словно в трансе, потянулась и вчиталась в строки с переводом. Когда увидела эту фразу, меня переклинило… Заметив мой взгляд, Шаген предложил перенести мысль на кожу…
Всё прошло успешно, я даже не чувствовала физической боли. Зато у меня было напоминание о том, что я живая. Я способна любить. Клеймо вечности.