— Спит. Как говорится, коротко и ясно. — Я скажу, чтобы принесли вазу, — вижу одобрение в ее глазах, изучающих огромный букет нежных кустовых роз в моих руках. Бесшумно открываю дверь и в темноте пытаюсь найти торшер. Уверен, на самом деле, она не спит. Но не стану прерывать ее талантливую актерскую игру. Через несколько секунд появляется работница с обещанной вазой, наполненной водой. Совместными усилиями помещаем туда цветы, и она так же молча удаляется, запирая комнату. А я включаю авиарежим на телефоне и осторожно ложусь на вторую половину кровати. Сегодня я здесь до победного. — Будешь мне должна каждый день молчания, кобра. И я спрошу сполна… Она, конечно, молодец. Даже ресницы ничуть не дрогнули. Смотрю в это лицо, а внутри поднимается горячая волна протеста. Как я мог не заметить истинную красоту? Чего искал, игнорируя такую роскошь рядом с собой? Разве смог бы найти подобный сгусток огня, чистоты и живости, приправленных щепоткой подкупающих противоречий? Через какое-то время веки опускаются, и меня уносит чередой воспоминаний. Где она счастлива. Улыбается. Дразнит. Любит… Понятия не имею, как умудрился заснуть. Но проснулся от нарастающего ощущения тревоги. Распахнув глаза, встретился с прямым немигающим взглядом. С удивлением заметил, что девушка сидит в своем кресле, а я даже не почувствовал, как она встала. И мне совсем не нравится выражение отсутствия на ее лице. Прежде чем заговорить, беру смартфон в руки. Всего лишь начало второго. Прислушиваюсь к гулу голосов где-то за дверью, и понимаю, что веселье в самом разгаре. Затем встаю и направляюсь к ней. Присаживаюсь на ковер у нее в ногах, но не позволяю лишних прикосновений. — Помнишь, в день свадьбы Луизы и Роберта ты сказала, что мужчина, который будет рядом с тобой, автоматически лучший? Я чуть было не упустил право на это почетное звание. Смотрит так же ровно, а я нежно улыбаюсь, словно листая кадры. — А, помнишь, ты спросила, способен ли представить совместное будущее с кем-то, не блокируя мысль о браке? Знаешь, что интересно? Я ведь моментально почуял опасность, потому что образ твоей обнаженной спины в моей постели — первое, что пришло в голову. А в дальнейшем я ловил себя на мысли, что хочу, чтобы ты меня ждала. Всегда. Какой-то странный спазм душит горло, когда понимаю, что ей безразличны произнесенные признания. И не могу в это поверить. — Мы с тобой поменялись ролями. Тишина и полумрак. — Сат, не отталкивай меня. Позволь помочь. Поговори со мной. Не дай этому эпизоду разрушить то, что было между нами. Я выжидаю около минуты, но девушка упорно молчит, неотрывно глядя мне в глаза. Печально вздохнув, опускаю руку в карман и достаю темную бархатную коробочку. Аккуратно снимаю кольцо и надеваю на безымянный палец ее правой руки. Ликую, не встречая сопротивления. — Это должно быть не так. Но мы в нашей истории обошли все правила. Кроме одного. Подаюсь вперед и целую кожу внутренней стороны ее ладони, затем снова поднимаю на нее взгляд. — Я тебя люблю, Сат. Я без тебя теперь ничто. Будь моей женой. На долю секунды перестаю дышать, замечая, как расширяются ее зрачки — единственное подтверждение того, что она меня прекрасно слышит и понимает. Надеюсь, что это станет доказательством всех раннее данных мной обещаний. И что она поймет, как мне плохо без нее… Но все это разлетается вдребезги, когда, мучительно медленно приблизив здоровую руку к той, что в гипсе, Сатэ кое-как снимает украшение, которое выскальзывает и тонет в ворсе ковра. — Нет. Первое слово за весь месяц. И короткий приговор, который вмиг оглушает меня. Глава 37 «Любви, считал я, нет конца. Я был не прав…» Иосиф Бродский — Нет, — повторяю снова, немного откатываясь назад. Торгом не просто шокирован, он в глубочайшем потрясении. Впрочем, я тоже. — Я тебе еще тогда сказала, уходи и не возвращайся. Ничего между нами больше быть не может… — Объясни, — перебивает, вставая на ноги и возвышаясь надо мной. — Объясни, душа моя, как за месяц возможно так кардинально изменить свои чувства? Ты хотела, чтобы я был твоим. А сейчас гонишь?.. С каждым его произнесенным словом я удаляюсь все дальше и дальше. Благо, ковер сводил к минимуму звук крутящихся колесиков, но создаваемое сопротивление из-за напряженной медлительности будто вторило болезненному натяжению чего-то грандиозного внутри меня самой. Я знала, если Адонц продолжит в том же духе, я сорвусь. Сегодня я сорвусь. Я не вывезу этих эмоций, они меня окончательно добьют. — Уходи, — шепчу, паникуя от его приближения. — Ни за что! Ты заговорила после долгого молчания, и пока мы не выясним, что все это значит, я никуда, — прищуривается грозно, — Сатэ, никуда не уйду! Это заявление меня пугает, но сбегать уже некуда… — Я не хочу с тобой разговаривать! — мой голос дрожит и срывается. — Да, почему, Господи?! Я ведь помочь хочу! Столько времени борюсь, чтобы услышать от тебя хоть что-то! Готов мир перевернуть, лишь бы вернуть к жизни! Не могу поверить, что ты сдалась! Не могу! Соберись, душа моя, давай разгребем эти завалы вместе… Я интенсивно качала головой из стороны в сторону, а затем поднесла ладони к ушам, почувствовав, как моментально стрельнуло в сломанной руке, что вынудило тут же опустить ее обратно, морщась от боли. Сердце нещадно колотилось, горло душило спазмами. Не хочу… Мое неадекватное поведение заставило Торгома замолчать. Эта заминка способствовала частичному восстановлению дыхания и мнимому затишью в сознании. — Кардинально изменить чувства, — начала я, выпрямляя спину, но при этом, понимая, что меня сгибает тяжесть готовых слететь с языка фраз, — можно и за секунду. А ты говоришь о целом месяце… Думаешь, я нуждаюсь в этом сейчас? Проявление любви, о которой и речи не могло идти два года? Внезапное предложение, которого вообще никогда не должно было быть на устах заядлого холостяка? Твое присутствие, которое…тоже не для меня?.. А для успокоения совести. Серьезно? Думаешь, мне захочется зажить заново только потому, что ты проявляешь сочувствие и жалость? Что я этого ждала столько времени, поэтому приму в качестве подачки? Чтобы ты поставил себе плюсики к карме на ближайшие несколько перерождений? Адонц открыл рот, затем стремительно закрыл его. И уставился с таким неподдельным ужасом, что я запнулась на миг. Но…механизм был запущен. Процесс необратим. Апокалипсис неизбежен. Не надо было бередить мои раны. Теперь я хочу выть, выплеснуть хотя бы толику мучений, разъедающих меня изнутри… Да, кажется, этот день настал. Меня беспощадно разорвет на части, и больше нечего будет собирать… — Ты твердишь, что хочешь мне помочь. Спроси, нужна ли мне твоя помощь?! — ору неожиданно для самой себя. — Нужна ли мне она сейчас?! — Сат, — зовет с нереальным надрывом, и я начинаю рыдать. — Сат, позволь мне… — Не позволяю! — истерический вопль, останавливающий его шаги ко мне. — Ничего больше не позволяю! Не хочу! Прекрати! Прорвало… Из последних сил разворачиваю кресло к окну и плачу, издавая нечеловеческие стоны отчаяния… Боль меня уничтожает. Я — ничто перед ней. Она проезжается по мне туда-сюда. Никаких шансов оставить себе что-нибудь светлое. Давно застрявший в недрах подсознания крик вырывается, сотрясая тело судорогой. Захлебываюсь этой агонией… Где-то сзади слышится звук открываемой двери, но короткий рык Адонца заставляет непрошенных гостей ретироваться: — Уйдите! Тишина в комнате нарушается моими интенсивными всхлипываниями. Денно и нощно яд выплескивался наружу, но легче от этого не становилось. Ну, высохнут слезы, и что дальше? События, боль…прикосновения… Они ведь навсегда со мной. Он ко мне прикасался! Мое тело трогали чужие руки! Прокуренные пальцы больного мужчины, который бредил мною… А я не придавала этому значения, и вот к чему все привело… — Говори, Сатэ. Дальше! Выуживай все, не останавливайся на полпути! От этого надо отмыться… Пространство рассек жуткий смех. Мой. Я впилась в темноту ночи злобным немигающим взглядом. Затаила на миг дыхание. И прикрыла веки. — Не получится, Торгом. Не получится. Как описать мужчине, которого любила больше жизни, что ты теперь слишком грязная? Тебя исследовали ладони, клеймившие кожу. И это действительно не отмывается. Может, если бы я до этого не успела испытать счастья взаимного обладания, сейчас было бы легче… Я смогла бы восстановиться. А так, картинки насилия постоянно стояли перед моими глазами. И мне было, с чем сравнить. Ведь до этого меня любили… Пусть и только физически.