Алекс закончил с бумагами и сел напротив Сухтелена. Стоун посетил как-то Варшаву, где мельком встретил того самого Константина — потенциального наследника после его брата. В то время он был главнокомандующим польской армии и полностью оказался погружён в смотры и реформации среди состава новых войск. Вскоре он стал переживать кризис в связи с неприятием со стороны Царства Польского. И, судя по всем рассказам Сухтелена, кризис этот не прошёл. Алексу нравился Константин, его стойкость, мужество и дерзость, а также преданность военному делу, но совершенно не нравился тёзка, который слыл пессимистом и давно испытывал апатию по отношению к управлению Империей. Однако слухи о нежелании Константина занять престол вряд ли были беспочвенны. Алекс сочувствовал и отвергнутому поляками наследнику, и его брату, Николаю. Обо всём этом, разумеется, он сразу же написал Кейли. В вопросе конфиденциальности он полностью ей доверял. Но в этот самый вечер, когда услышал от герцога о смерти принца, решил, что Кейли вскоре сама всё узнает. Так и вышло. Печальная новость молниеносно распространилась среди народа. Алекс оказался в таком пугающем водовороте событий, что порой ему некогда было отоспаться. Веллингтон нагрузил его делами, попутно водя за собой повсюду от Оксфорда до Лондона. На похоронах принца Эдуарда в Виндзоре, в Капелле Святого Георгия, он присутствовал, как правая рука герцога. Усталый и раздражённый отказом жены приехать, Алекс едва держал бесстрастное лицо, но Веллингтон всё замечал. Под оглушительный звон колоколов, стоя выше огромной толпы британцев, фельдмаршал взглянул на поросшее щетиной лицо молодого капитана и сказал: — Будет вам дуться, Стоун! Ваша супруга верно поступила. Ей нечего делать в этой грязи и духоте. Да вы бы всё равно не смогли и пары часов вместе провести… Но даю вам слово! Как только уладятся дела с Его Величеством, вы вернётесь домой, и она оттает. Веллингтон говорил убедительно, однако к заветному дню рождения жены Алекс так и не освободился от своих новых обязанностей. За две недели отсутствия Алекс получил от неё лишь пару посланий весьма «сухого» содержания. С истекающим от тоски сердцем ему пришлось оставить её после визита герцога в Фаунтинс. Тогда она проводила его следующим же утром, даже улыбнулась и поцеловала на прощанье. Но в её потухшем взгляде он увидел настоящую скорбь. Она была разбита, и он догадывался, почему. Они отдалились с тех пор, как покинули остров Уайт. «Она любит тебя до безумия, идиот, — ворчал он на себя позже. — А ты не смог её утешить». Едва тело принца Эдуарда, оставившего после себя дочь Викторию, которая родилась в мае, навеки упокоилось в королевском склепе, Алекс не успел оглянуться, как вместе с Веллингтоном оказался подле постели Его Величества Георга III. Ослепший, глухой и в бреду, этот немощный старик то недвижимо лежал в окружении подушек и одеял за тяжёлым пологом, то заливался истеричным криком, который было слышно по всему дворцу. 28 января, в душной комнате Виндзорского замка, собрались почти все его приближённые, в том числе и один из сыновей, Его Высочество Фредерик, герцог Йоркский. А когда врач, качая головой, приблизился к собравшимся на пороге вхожим джентльменам, Алекс по его лицу понял — это конец. Веллингтон оказался прав, и короля Георга не стало всего через шесть дней после смерти его любимого сына, о которой, из-за болезни и полнейшего безумия, он так и не узнал. Почти тридцать тысяч британцев собралось в день похорон. Траур обещал быть долгим и тяжёлым для всей страны. Александр до того не привык к постоянному бдению в присутствии первых лиц королевства, плюс ко всему он настолько устал, что порой мог почти сорваться на Веллингтона, который, впрочем, ничуть не обижался. Он хлопотал за будущую карьеру капитана, и Алекс искренне надеялся на успех, в очередной раз усаживаясь за стол напротив фельдмаршала вместе с самыми яркими представителями тори. К его огромному сожалению, десятое февраля он встретил в Кенсингтонском дворце, надеясь, что одно из его писем хоть немного сгладит вину перед супругой. Он писал, что мечтает быть с нею рядом в день рождения, что скучает и просит его простить. А сразу же после громких и печальных похорон старого короля Алексу поручили сопровождать (и едва ли не пылинки сдувать) вдовствующую герцогиню Кентскую с её двумя старшими детьми от первого брака и маленькой Викторией — одной из претенденток на трон после Георга IV. И последующие несколько дней, привыкая к Кенсингтонской резиденции, капитан находился в её окружении. Эта приятная статная брюнетка, умная и честолюбивая, сразу прониклась к нему симпатией, потому что, как мать потенциальной наследницы, герцогиню плохо принимали братья покойного супруга, и Александр оказался одним из немногих мужчин, кто был искренен, обходителен и вежлив с нею. Особенно стала заметна неприязнь к крошке Виктории со стороны будущего короля. Он явно невзлюбил племянницу, которой ещё и года не исполнилось, а многие подданные уже вставали на сторону её матери. Веллингтон полагал, что для Георга сослать герцогиню с детьми в Кенсингтонский дворец, скромный и тихий, было сравни уроку, мол, это поумерит пыл «выскочки немки и троих её отпрысков». — Он понимает, всё понимает, — сказала как-то герцогиня Кентская в присутствии Алекса. — У него нет наследников, да и вряд ли появятся… с его-то характером и увлечениями. Толстый безбожник! Моя дочь уже популярнее него, а малышка даже ходить ещё не научилась! При этом молодая женщина хитро улыбалась, и Алекс, как и многие, невольно становился на её сторону. Самодовольный Георг, неприятный и чересчур счастливый после смерти отца, не был ему симпатичен, как и Веллингтону, что, разумеется, нельзя было высказать вслух. — Хотела бы я видеть вас в качестве управляющего нашего домашнего хозяйства, — произнесла вдовствующая герцогиня как-то раз, оставшись с капитаном наедине. — Кроме стойкости и жёсткости, в вас ещё сохранились остатки простодушия. Порой мне этого так не хватает… Александр был поражён, причём настолько, что мигом покраснел, и Её Высочество это заметила. Она рассмеялась и назвала молодого мужчину «очаровательным». А он-то вовсе не рассчитывал на подобные должности. Февраль был в самом разгаре, Георг IV фактически уже стал королём, но неприязнь со стороны народа к нему росла, тогда как любовь к потенциальной будущей королеве становилась всё крепче. — Хватайся за эту возможность! Даже не думай упустить её! — высказался Веллингтон, едва Алекс всё ему рассказал. Это была настолько пылкая реакция, что фельдмаршал сам почти смутился. Он успокоился и объяснил, что, если Александр станет приближённым будущей королевы Виктории, то его могут ждать такие высоты, какие даже герцогам не снились. — Я на это не подписывался. Я офицер, а не шталмейстер, как какой-нибудь Джон Конрой, — категорически возражал капитан. — Мне было достаточно охранять Её Высочество, пока она адаптируется к жизни в новой резиденции… — Ты дурак, Стоун! — рявкнул Веллингтон. — Дальше собственного носа не видишь! Герцогиня тебе доверилась. Ты уже завоевал расположение Карла и Феодоры. Ещё немного, и она позволит тебе нянчить Викторию, а это всё равно, что после управлять всем государством! Алекс слушал его, затаив дыхание. Затем опустился в кресло, и долго сидел так, пытаясь собрать мысли в кучу. Веллингтон был прав, двое старших детей герцогини от первого брака уже полюбили его. Шестнадцатилетний Карл, которому вскоре предстояло вернуться в частную школу в Берне, привык играть с молодым капитаном в шахматы и расспрашивать о военных событиях. Его сестра, Феодора, хоть ей и было только тринадцать, едва ли в рот ему не заглядывала и всё время краснела, когда он кланялся ей. Сама герцогиня умилялась этому, но Александр не ощущал ничего, кроме давящего чувства ответственности и усталости. Он не был дома уже полтора месяца, и за столь короткий период изменилось слишком многое, что, казалось, ещё чуть-чуть, и он забудет, как всё начиналось. К концу февраля ситуация стала накаляться, потому что во дворце появился, наконец, знаменитый сэр Джон Конрой, шталмейстер покойного принца Эдварда и офицер до мозга костей. С его появлением Алекс всё реже стал проводить время около герцогини и её детей. Конрой обожал власть и намеревался управлять Викторией, как марионеткой, так что они с Александром невзлюбили друг друга с первого дня знакомства. Противостояние это продлилось недолго. Казалось, грядёт некая развязка, привести к которой могло лишь решение герцогини Кентской. Алекс и без того ощущал себя зажатым со всех сторон. С одной — Веллингтон и его давление, с другой — окружение нового короля, в котором не принимали ни Марию Луизу, ни её детей. Порой ему казалось, что весь мир настроился против него. А кем он был? Просто пешкой в чьей-то игре. Время от времени он получал письма от Кейли и отчима. И нежные, короткие послания жены, которые Алекс перечитывал снова и снова, разбавлялись длинными давящими письмами Эшбёрна, уговаривавшего его остаться при дворе и взять ситуацию в свои руки, поскольку герцогиня к нему столь расположена. Александр уже ничего не хотел, кроме обыкновенного глотка свободы. Он думал только о Кейли и о том, как бы поскорее избавиться от цепей, сковавших его. И вот однажды, в один из последних дней февраля, пасмурный и дождливый, это случилось. Судьба повернула своё колесо, и выбор был сделан. В тот вечер Александр три раза подряд проиграл Её Высочеству в карты. Герцогиня заметила это и спросила с улыбкой: — Вы сегодня совершенно не собраны, мой друг, что случилось? Сэр Конрой снова пытался вас третировать? — Нет, Ваше Высочество… Просто я устал… — Вы? Устали? Ах, оно и понятно! Далеко от дома, от близких, к тому же это постоянное давление то от Георга, то от брата его, Вильгельма… — Больше всего давления я получаю от сэра Конроя, — Алекс позволил себе недобрую усмешку, которая, впрочем, была весьма очаровательной. — Он просто деспот. Неужели вы и вправду хотите растить Её Высочество Викторию под руководством этого тирана? Герцогиня Кентская сбросила карты, взглянула на капитана и засмеялась молодым заливистым смехом. Она всегда забавлялась колкими замечаниями Александра и прощала ему остроты даже в сторону Джона Конроя, к которому слишком прикипела. — Вы из-за этого так подавлены? — спросила она. — Полно, друг мой! Карл уехал, и вам, разумеется, не с кем больше фехтовать или рассматривать европейские карты, но я до сих пор здесь. И никуда не денусь. Её пристальный взгляд, тёмный и испытующий, возродил на минуту в памяти Александра далёкие неприятные воспоминания. То, о чём он почти забыл благодаря Кейли… И вот опять!.. Если уж сама герцогиня, пусть она и мать наследницы, но в первую очередь всё-таки женщина, решила вести с ним эту игру… — Я скучаю по своей жене, Ваше Высочество, — твёрдо произнёс Алекс. — Я не видел её два месяца. — Вот как! Отчего не привезли её сюда, поближе? — Она хоть и виконтесса, но не большая поклонница шумного города, — он решил выкрутиться, зайдя издалека, но, судя по тяжёлому пристальному взгляду герцогини, ему это не удалось. — Она ещё очень молода и все дела поместья остались на ней. К тому же я не собираюсь заставлять её делать то, чего она не хочет. — Я вас понимаю… Хотелось бы мне увидеть вашу супругу… к которой вы столь нежно относитесь. У вас есть её портрет? Разумеется, Алекс взял с собой изображение Кейли работы Голике. Он никогда не расставался с этим небольшим портретом, и это хоть как-то помогало скрашивать одинокие и порой бессонные ночи. Герцогиня Кентская с улыбкой взяла из его рук портрет Кейли, и Александр заметил, как постепенно изменилось выражение её лица. Улыбка медленно исчезла, в глазах появился надменный огонёк. Алекс нервно вздохнул. Он мигом всё понял. — Думаю, от неё у вас появятся самые красивые дети, — сказала герцогиня, вернув ему портрет. — Теперь мне понятно, отчего вы так стремитесь домой… Она очень молода… — Ей только исполнилось двадцать лет, Ваше Высочество. «И ты ей не чета!» — хотелось бы сказать, но, разумеется, голова на плечах ещё была ему нужна. Хотя, судя по испорченной атмосфере и недовольной складке у губ тридцатилетней герцогини, она уже успела сравнить себя с красивой молодой виконтессой. — Вы друг другу очень подходите, — произнесла она, наконец, и поднялась из-за стола. — Молодость и любовь… Это прекрасно! Жаль только, что произнесла она это таким скорбным голосом. Но Александру уже было всё равно. Он думал о другом. В Фаунтинс-холле его ждала удивительная женщина, которая любила его так сильно, что сама этому удивлялась… и при одном взгляде на которую он сходил с ума. — Любовь… — произнёс Алекс задумчиво. — Да, вот именно. Этот разговор решил всё и перечеркнул всё. Следующую ночь Александр грезил только о возвращении домой. И цена за эту возможность его не интересовала. Через несколько часов раздражённый герцог Веллингтон столкнулся с ним на дорожке, которая вела в дворцовую оранжерею. Здесь фельдмаршал высказал Алексу всё, что думал о его разговоре с герцогиней, и речь эта была отнюдь не самая цивилизованная. — Ты испортил всё, что только можно было испортить! — выдохнул герцог, наконец. — Немка сразу же пошла к своему псу, этому Конрою, и велела ему готовиться к новой должности. — Это было неизбежно… — Нет, этого можно и нужно было избежать! Ты что, не понимаешь, что они вдвоём просто сожрут девчонку? Герцогиня и Конрой будут вертеть всеми нами, как им захочется! — Но Георг ещё никуда не делся, — упрямо произнёс капитан. — Как и его братья. — Это всё дело времени, олух! Немка и Виктория были у тебя в руках, а ты упустил их! — К чёрту! Я не играю в политику! — процедил Александр со злостью. — Мне осточертел этот дворец! Пусть Конрой забирает всё, чего он так хочет, мне плевать! — Ты болван, Стоун… — Я думал, вы мне пророчили офицерскую карьеру, а я, оказывается, должен был стать красивой игрушкой для этой женщины, которая готова бросить свою дочь в котёл, лишь бы удержать в руках власть! — Мы могли бы спасти принцессу от этого изверга Конроя! Могли бы сами встать у штурвала, но ты разнылся и убежал! — казалось, ещё немного, и Веллингтон ударит его или плюнет в лицо. — Ты просто бестолочь! Побагровевший от злости Александр фыркнул и, развернувшись, быстрым шагом направился прочь. Он остановился лишь, услышав громкие слова, сказанные грозным голосом Веллингтона: — Если ты сейчас уйдёшь, твоей карьере конец! Ты ещё можешь приползти к герцогине на коленях и попроситься на службу… Но если уйдёшь, ноги твоей не будет в Лондоне! Уж я об этом позабочусь! Алекс подавил в себе желание обернуться и посмотреть на человека, которого он так боготворил. История повторялась. Как и Эшбёрн когда-то, Веллингтон разочаровал Алекса, решив, что сможет воспользоваться его молодостью и преданностью. Но теперь всё было кончено. В этом мире остался лишь один человек, к которому Александр мог вернуться, найти у него утешение и покой. И он решил, что, если не с Кейли, тогда пусть всё иное идёт прахом. Наконец молодой капитан сделал вдох, расправил плечи и ушёл, оставив обозлённого фельдмаршала одного, в зимнем саду. Перед тем, как покинуть Лондон, он всё же принёс письменные извинения Веллингтону, а заодно передал короткое послание герцогине. Возможно, она бы простила его внезапный побег, если бы Конрой, как всегда, не нашёптывал ей в ухо подсказки. Но Александру уже было всё равно, он посчитал свой долг исполненным и понадеялся, что в Рипоне или Лидсе ему улыбнётся удача. Возможно, даже Веллингтон однажды остынет. И вот, в последний день февраля, пока высокие чины готовились к официальной коронации нелюбимого всеми Георга, Александр налегке оставил Кенсингтонскую резиденцию и приготовился к двадцати пяти часам беспрерывной скачки. Погода наладилась, уже ощущалось дуновение весны, и, несмотря на размытые грязью объездные дороги, Алекс с нескрываемой радостью бросился в путь. Он решил не делать остановок до самого Фаунтинс и, благодаря своему резвому и отдохнувшему за время пребывания в Лондоне жеребцу, добрался до Йоркшира без происшествий, в кратчайший срок. Эдмонд был первым, кого Алекс встретил у самых ворот. Оказывается, Стокеру поручили руководить починкой и покраской прутьев, и к закату он и несколько рабочих уже заканчивали часть работ. Камердинер поначалу опешил и не узнал хозяина, увидев нежданного всадника возле ограды. Александр впопыхах поприветствовал его и проехал дальше, к конюшням. В поместье жизнь текла размеренно и тихо. Те же приятные, напоминающие о детстве, запахи из кухни, большой камин в гостиной всё так же ярко пылал, и миссис Миллз неизменно следила за работой горничных, заканчивающих очередной день в особняке. Алекс с порога услышал знакомые голоса, поприветствовал старика Грэма и спросил о Кейли, на что управляющий сказал, что миледи на четыре часа зачиталась в библиотеке. Отдав редингот, Александр, взволнованный и возбуждённый, быстрым шагом направился в библиотеку. Он будто вмиг забыл об усталости и о том, как сильно продрог по дороге домой. Кейли сидела в глубоком кресле, укрыв ноги пледом, и читала книгу, когда он вошёл, резко толкнув дверь. На высоком столике рядом горели три свечи, и на лицо девушки, чуть склонившей голову, падал неровный свет, отражавшийся в её немигающих глазах цвета малахита. Александр застыл на пороге, словно прикованный, и на мгновение представил, что эта девушка — это видение в белом домашнем платье — ненастоящая, неживая. Но когда она вздрогнула, услышав его вздох, когда повернула голову, и их удивлённые взгляды пересеклись, ему захотелось упасть на колени и сказать ей… — Алекс? Ты уже вернулся? — она мигом вскочила на ноги и отложила книгу. — Мы ведь только вчера получили твоё письмо! Неожиданно она быстро оказалась рядом, обняла его, и Алекс мигом почувствовал тепло её тела и знакомый аромат парфюма, лёгкий, едва уловимый. — Я закончил с делами быстрее, чем ожидал… — произнёс он; опустив глаза, он увидел, что Кейли смотрит на него с улыбкой. — Прости, что пропустил твой день рождения… Я бы так хотел… — Ничего! Я и не думала, что ситуация окажется такой серьёзной, но твой… — на мгновение она смутилась, и перестала улыбаться, — то есть, лорд Эшбёрн приезжал к нам. Погостил всего день и рассказал о делах в Лондоне. Я не знала, что он близок к окружению Его Величества… «Понятно, отчим всё же добился тех связей, о которых так мечтал, — мелькнула в его голове мысль. — И он знает всё, что происходит при дворе».