— Что ещё он рассказал? — поскольку Кейли не ответила, Александр нахмурился. — Он не обидел тебя? Вы не повздорили? — Нет, конечно. Он лишь сказал, что ты будешь очень занят и приедешь нескоро, и что герцогиня Кентская дорожит твоей компанией… затем сразу отбыл. — Да чтоб его… Кейли почти отстранилась, но Александр взял её за плечи и поцеловал в лоб. Затем стал успокаивающе водить пальцами по линии её шеи и ключиц. Платье на ней имело не самый глубокий вырез, и мужчина вздохнул, потому что ему немедленно захотелось прижать ладонь к её мягкой груди. Пока накатывающая волна желания окончательно не свела его с ума, Алекс произнёс, неотрывно следя за реакцией Кейли: — Давай-ка я приведу себя в порядок перед ужином. Потом расскажу всё поподробнее. Прижав ладонь к пылающей щеке, Кейли кивнула и выскользнула из его рук. Она пробормотала, что распорядится насчёт ванны и ужина, затем поспешила проскочить мимо. Александр лишь посмотрел ей вслед, прищурился и улыбнулся. Она ждала его, и она скучала. Очень. Но приятнее всего было именно то, что она прекрасно догадывалась, какая долгая ночь ожидала их обоих сегодня. Так он снова почувствовал знакомую сладкую истому. Настолько быстро, что, если бы Кейли не ушла, он, пожалуй, сорвался бы и даже напугал её. — Она меня с ума сведёт, и будь моя воля… — буркнул он в пустоту библиотеки. — Что с этим делать? Затем взял ночник и вышел в коридор. Время за трапезой пролетело незаметно, а во время чая к ним присоединился и Стокер. Алекс рассказал обо всём, что случилось после смерти старого короля, от чего ему заметно стало легче. Словно он сбросил с души тяжкий груз. Однако кое-что до сих пор смущало. Эшбёрн знал о том, какие дела он вёл при герцогине, и явно желал, чтобы это зашло намного дальше. В то же время отчим самостоятельно пробился к окружению нового правителя. Через кого? Палату лордов? Наверняка, один из любимчиков Георга IV, кто-то из знаменитых денди, вроде Браммела, поспособствовал его «продвижению наверх». Алексу не хотелось больше думать об этом человеке. Единственное, что его беспокоило — чтобы отчим больше не приближался к Кейли. Жаль, что нельзя было просто заставить его исчезнуть, бесследно и навсегда. Он размышлял об этом, поднимаясь поздно вечером в свою спальню. Сняв жилет, домашние туфли и расстегнув рубашку, он некоторое время мерил шагами комнату. Потом занялся своей походной сумкой, с которой привык путешествовать верхом. Как раз в тот момент, когда он прятал в ящик стола новенький кремнёвый револьвер, в дверь постучали. Кейли вошла в комнату, одетая в пеньюар и распахнутый парчовый халат. Её волосы были аккуратно расчёсаны и красиво, словно длинный шлейф, спадали по плечам и спине. Александр замер ненадолго, забыв даже, что держал в руке оружие. Заметив на лице жены удивление, он поспешил захлопнуть ящик и подойти к ней. — Что это там у тебя? — спросила она, кивая на стол. — Неужели… — Да, это мой револьвер. Я с ним уже год не расстаюсь. Ты не знала? — Я его прежде не видела. Не думала даже, что в доме есть оружие, помимо охотничьего. Алекс улыбнулся, когда встал перед нею. Слабый свет от камина делал её локоны золотистыми, и в этом свете он увидел, что её щёки порозовели. — Я не знал, что ты придёшь… вот так, бесцеремонно. — Хм, я достаточно ждала у себя, и уже было решила, что ты уснул, — его насмешливый тон явно её задел. — А-а-а… Ты так сильно ждала, моя хорошая? Алекс коснулся пальцами её щеки, погладил нежную кожу, проведя рукой до подбородка, затем приподнял его, чтобы Кейли взглянула ему в лицо. — Ты же не думала, что я настолько обессилел, чтобы не прийти к тебе? — спросил он с усмешкой, и Кейли судорожно сглотнула. — Тогда чем ты занимался? — Просто… думал… о чепухе. — Если тебя тяготит ещё что-то, ты всегда можешь мне рассказать. Она улыбнулась, смущённо и так по-детски, что Александру стало совестно. Ненадолго, но всё же он это почувствовал. Нельзя, чтобы она беспокоилась ещё и об Эшбёрне. Возможно, он даже зря себя накручивал. Но одна только мысль, что отчим мог бы причинить Кейли вред (а он мог бы), заставляла его беситься. — Хочешь, чтобы мы пошли в твою спальню, или останемся здесь? — спросил он совершенно будничным тоном, на какой только был способен. Лишь хитрая улыбка выдавала все его намерения. Кейли в изумлении распахнула глаза. Затем ответила, даже не раздумывая: — Давай останемся. Я хочу снова оказаться в твоей постели. Его почти поразила такая искренность. И её чистый голос без капли лукавства. Да, они уже не на острове, где словно не было никаких границ. И вот, оказалось, дело вовсе не в месте или окружении. Так пусть весь остальной мир катится к чёрту, ибо, где они не окажутся, она всегда будет принадлежать ему… Свечи были потушены, остался лишь догорающий камин. Когда они оба, уже раздетые и нетерпеливые, оказались друг перед другом, Алекс подумал, что, ожидай его завтра смерть, он не пожалел бы, потому что самое настоящее счастье он уже познал, он владел им, и никто больше не был ему нужен. Когда он поцеловал Кейли, стоя возле постели, она едва удержалась на ногах — таким долгожданным и невероятным оказалось желание, пробуждённое этим поцелуем. Девушка вцепилась ему в плечи и ответила яростно, почти безумно, и Алекс потерял голову. Она шептала его имя, бормотала о том, как сильно соскучилась, и целовала с такой настойчивостью, что он сам едва поспевал за нею. И, когда она вдруг встала перед ним на колени, схватив сзади руками за ягодицы, а её губы тут же прикоснулись к его восставшей плоти, Алекс подумал, что умрёт от этого острого тянущего ощущения. Такого с ним никогда не было, и прежде, с другими, он даже ненавидел это. Но то были другие, не она. Он хотел, чтобы она продолжала ласкать его. Хотел, чтобы её маленькие ладони гладили его спину и торс, а он бы, опустив глаза, видел только её макушку напротив своего паха… Но в какой-то момент решил, что этого будет достаточно, поэтому велел ей остановиться, затем поставил Кейли на ноги и тут же уронил на постель. С огромным трудом он подавил желание быстро взять её. Сначала были поцелуи — жаркие, томные и долгие, потом ласки и требовательные касания рук и пальцев. И только после этого, когда она, такая влажная и открытая, уже почти плакала и умоляла его, Александр вошёл в неё, ощущая каждое её движение, впитывая каждый стон напротив своего лица. Затем он выпрямился на руках и, не прекращая двигаться, врезаться в неё, стал наблюдать за Кейли, так что где-то на задворках сознания он понимал, что ничего прекрасней в жизни не видел. Когда она закричала, запрокинув голову, сжимая пальчиками свои груди, он буквально зарычал от удовольствия. Он продолжал двигаться даже после того, как всё закончилось, только чтобы быть в ней, ощущать её изнутри и смаковать каждый миг этой близости. Она была самым прекрасным, самым искренним и нежным созданием в его тёмном мире, где он уже привык никому не доверять, отмахиваться от всего светлого и чистого, что его окружало. И она любила его. Упоённый этой внезапной мыслью, с отяжелевшей головой и бешено бьющимся сердцем Алекс прижался к ней, уткнувшись носом в мягкую ложбинку между грудей, и замер. — Я всё для тебя сделаю, — прошептал он, ощущая, как бьётся её сердце. — Ради тебя одной… Ты моя. Моя. У меня больше никого нет. Ты победила. Он не знал, что она онемела, услышав его слова, и её руки, прежде гладившие его влажную спину, застыли на месте. Не знал, что это признание заставило Кейли заплакать, так что слёзы теперь скатывались по вискам на подушку. Он просто лежал так, вдыхая запах её тела, с одним единственным желанием, победившим все остальные — чтобы эта ночь длилась вечно. Глава 20 «Разум — место само по себе. И из Рая может сделать Ад, а из Ада — Рай». Джон Мильтон * * * Миссис Серена Миллз внимательно наблюдала за тем, как старательно Её Милость заполняла очередной документ. Иногда девушка мило морщила носик, иногда поправляла очки или локон волос, упавший на лоб. Такая очаровательная и элегантная, настоящая леди, и для миссис Миллз странно, но приятно было осознавать, что именно она стала хозяйкой Фаунтинс. А ведь прошёл уже год с того дня, как леди Саутфолк вошла в двери этого поместья, чуть позже приобретшего новую жизнь с её лёгкой руки. Они тогда совершенно не поладили, но миссис Миллз не понадобилось много времени, чтобы сдаться перед обаянием и настойчивостью супруги капитана Стоуна. Экономка нет-нет, да вспоминала о тех непростых днях. Как много изменилось с тех пор, и Кейли тоже, и особенно капитан Стоун. И если даже этот суровый и не пробивной (как казалось прежде) молодой мужчина пал перед виконтессой Саутфолк, что тут говорить о других… Миссис Миллз вздохнула и взглянула за окно хозяйского кабинета, пока Кейли занималась бумагами. Уже апрель, и пусть ещё ощущался прохладный шлейф зимы, Фаунтинс готов был ожить после долгих месяцев зимнего сна. И это чувствовалось повсюду — от самой дальней ограды владений до последнего начищенного прибора в столовых комодах в поместье. — Вот, и этот тоже, — произнесла Кейли, закончив, и протянула документы экономке. — И прошу вас, миссис Миллз, если мистеру Грэму или его семье понадобится что-нибудь… любая мелочь… Незамедлительно сообщите. А лучше сами распорядитесь и исполните. Я вам полностью доверяю. Экономка кивнула и улыбнулась. На её улыбку Кейли ответила своей привычной нежной улыбкой. Все в Фаунтинс обожали мистера Грэма, и он служил Эшбёрну верой и правдой, но время пришло, и пару недель назад они очень скромно, по-домашнему, собрав весь штат прислуги прямо в холле поместья, проводили его на заслуженный отдых. Старик даже растрогался, когда капитан Стоун самолично пожал ему руку. — Пусть Грэм и принял это решение, всё же мы заметили, уходить ему ох как тяжко было, — позволила себе заметить женщина. — Но семья его поддержит. А мистер Кроули послужит достойной заменой. У него большой опыт ведения хозяйством. К тому же он быстро нашёл общий язык с мистером Стокером… Подумать только! Этот бедолага поначалу боялся его, как огня! А всё потому, что в своё время не прошёл должного обучения, и камердинер из него, скажу я вам, не самый умелый… По лицу Кейли, однако, сложно было понять, слышала ли она экономку или эти речи её не слишком волновали. Миссис Миллз стала замечать в последнее время, что хозяйка словно немного растеряна, порой отвлекается и витает в облаках. Списывала она это на долгие задержки капитана Стоуна на службе, ведь после ссоры с Веллингтоном ему необходимо было навёрстывать упущенное. Должно быть, Её Милость просто скучала. — Всё же дела наши идут хорошо, — заключила экономка чуть воодушевлённее обычного. Виконтесса наконец кивнула, ненадолго задержав взгляд на деревьях за окном. — Как быстро летит время… — Её голос прозвучал почти мечтательно, затем она словно очнулась от своих грёз. — Пусть мистер Кроули продолжает в том же духе… Ах, ещё так много нужно сделать! Я распорядилась насчёт выплаты компенсации Форстерам и их мастерам по камню… Благотворительный комитет из Лидса прислал нам запрос на выделение средств на подарки для сирот. Вот мой ответ, возьмите. И пусть мистер Кроули проконтролирует это дело, я решила нанять рабочих из швейной мастерской на Хэклер-лэйн, чтобы они подготовили форму для девочек и мальчиков к началу нового учебного года… — Это хорошая идея, мадам. — Затем мы так и не разобрались с жеребцами для Кофферсов, ведь без заверенных бумаг мы не можем расстаться с ними, а документы всё не готовы. Поторопите, пожалуйста, мистера Стокера. Он вызвался заняться продажей наших лошадей. — Я напомню сегодня же, м’леди. — А моё письмо с поздравлениями графине Бриджертон уже отправили? — Да, м’леди. Кейли улыбнулась, и, наконец, её щёки снова порозовели. Анита Спенсер буквально три дня назад разрешилась от бремени, она родила наследника Бриджертонов, прелестного мальчика, которого назвали Уильям Фрэнсис. Эта новость очень обрадовала Кейли. Она скучала по своей лучшей подруге, но в конце февраля граф строго-настрого запретил супруге принимать даже самых близких знакомых. И вот, наконец, это случилось. Анита стала матерью, её супруг был на седьмом небе, это чувствовалось даже в его официальном письме. Кейли не переставала улыбаться, думая о подруге, о её сыне. Иногда даже по-доброму завидовала ей. Она и Александр давно уже не заговаривали о детях, и чутьё подсказывало Кейли, что такие беседы его бы не слишком обрадовали. Да, она знала, что победила в своей личной битве за его любовь — он почти признался, когда вернулся из Лондона. Но душевные раны, нанесённые отчимом когда-то, никуда не исчезли. От них остались шрамы, и Кейли не знала, как их излечить. Александр едва открылся ей, признал её, но не рановато ли думать о детях? Узнав о сыне графини Бриджертон, он просто улыбнулся и почти безрадостно сказал: «Как славно». Отчего-то Кейли в тот миг стало тоскливо. Она знала, что Эшбёрн время от времени присылал Александру письма, в которых не прекращал обвинять его в ссоре с Её Королевским Высочеством герцогиней Кентской и Джоном Конроем, известным своей злопамятностью. Помимо этого, свёкр не унимался насчёт наследника, и Кейли не понимала, какую выгоду этот негодяй хотел найти во внуках. Она бы сделала что угодно, лишь бы не дать Эшбёрну взглянуть на её ребёнка.