Директор наслаждался вкусом дыма, перелистнув прочитанную страницу. «– Доброе утро, Эрих. К вам можно войти? – Доброе утро, доктор Кан. Входите. Состояние пациента – безрадостное, хмурое. Было замечено ранее, что его настроение меняется от перемены погоды. Сейчас за окном дождливо и пасмурно. – Как ваше самочувствие? Сыграем в нарды или у вас есть дела поважнее? – Сожалею, доктор, сегодня не расположен к играм. Хочу почитать книгу и подумать. – Что вы на этот раз читаете, Эрих? – Ремарка. Есть предположение, что книги Ремарка угнетающе влияют на моего пациента из-за своей депрессивной атмосферы. – А вы не думали почитать что-нибудь другое? Например, Джерома Клапку Джерома? – Мне нравится Ремарк, доктор Кан. – Хорошо. Ничего не имею против! Но вы понимаете, Эрих, что ваше лечение затянулось и что люди, страдающие вашей болезнью, в основном сидят дома, пьют чай и читают книги? – Да. Этим я и занимался дома. Но теперь я и здесь пью чай и читаю книги. – Вы принимаете таблетки? – Да. – Задерживаете на своем лице улыбку на протяжении одной минуты три раза в день? Это был мой личный совет, чтобы зафиксировать у него радостное состояние и добиться от пациента оптимистичного расположения духа. – Нет, доктор Кан. Это глупо. – А что, по-вашему, не глупо, Эрих? – Читать Ремарка, пить чай и грустить. Я заметил присутствие чувства юмора у моего пациента, несмотря на его подавленное состояние. – Вы понимаете, что в этой лечебнице лежат и другие пациенты – с более серьезными заболеваниями, чем у вас? – Они мне не мешают. Пациент всем своим отсутствующим видом говорил мне, чтобы я оставил его в покое. – Вам здесь не место, Эрих. После этих слов я покинул палату Эриха Бэля и продолжил обход». Директор улыбнулся, отложил в сторону историю болезни пациента и взял в руки телефонную трубку. – Доктор Стенли, вызовите немедленно ко мне в кабинет доктора Кана. Заместитель лишь коротко ответил: «Да», так как был зол и сердит на свое начальство за серьезное обвинение. Спустя пять минут в кабинет пожаловал доктор Кан. Высокий, худощавый человек с болезненным лицом, на котором отсутствовала растительность и решительность. Цвет глаз доктора Кана сложно было разобрать в темноте, но, судя по всему, они были темные. – Здравствуйте, директор. Вызывали? – Да. Если бы в кабинете директора стоял второй стул, то он бы любезно попросил вошедшего гостя на него присесть. Но стула в этой комнате не было, и засиживаться в кабинете директора было попросту невозможно. Только если – застаиваться. – Вы слышали о сегодняшнем происшествии? – Конечно, директор. Все доктора только об этом и говорят весь день. Согласитесь, ведь такие случаи в нашей больнице нечасты. – Вы догадываетесь, по какому поводу я вас вызвал, доктор Кан? – Разумеется. Я – бывший лечащий врач Эриха Бэля. – Что вы можете мне сказать о пациенте? Почему он покончил с собой? – Может быть, Ремарк на него так подействовал, – засмеялся доктор Кан, а затем уловил серьезность на лице директора, и улыбка сошла с его лица. – Представления не имею. Этот человек категорически не мог покончить жизнь самоубийством, – решительно заявил нерешительный человек. – Вы так смело об этом говорите? – директор просветлел от слов доктора Кана, насупившиеся брови расслабились, и напряжение вмиг сошло с его лица. – Почему? – Я наблюдал своего пациента на протяжении всего срока его пребывания здесь. Я более чем уверен, что Эрих Бэль, впечатлительный человек, который запросто мог потерять сознание от вида капли крови, от катастрофической непереносимости сигаретного дыма и любой агрессии, направленной в его сторону, не мог выброситься из окна своей палаты. – Вы с кем-либо делились своими мыслями? – Нет, директор. Я ношу их целый день при себе и жду, когда меня спросят. – Если спросят, доктор Кан, то ответьте, что ваш пациент мог покончить с собой из-за отсутствия тяги к жизни. Вам понятно? – Да, – как-то сразу и без лишних возражений согласился доктор, словно этого только и ждал. – Благодарю. А что вы мне скажете по поводу глубоких порезов, предположительно лезвием от станка, на руке Эриха Бэля? Доктора Кана подобное заявление привело в замешательство. – Я два дня назад лично проводил осмотр Эриха Бэля. Никаких порезов не было. Я написал об этом в отчете, директор… – Да, я сейчас изучаю ваши труды. Директор снова пригубил свою сладкую подругу, пленником которой он был, сделав глубокую затяжку. Самое забавное, что и в эту прекрасную секунду, когда дым нежно обволакивал его горло, директор не думал ни о чем. А лишь жадно глотал пепельного цвета воздух. – Вы хотите мне сказать, что Эрих пытался покончить с собой еще до того, как выпал из окна? – доктор Кан употребил слово «выпал», так как категорически отказывался верить в то, что его пациент мог выпрыгнуть. Скорее, нечаянно выпасть… – Так говорят факты, доктор Кан, – а затем директор сменил тему разговора: – Как вы думаете, кто мог прийти к Эриху Бэлю в палату и спокойно в ней курить? Вернее, кому он позволял это делать? – Никому, директор. Абсолютно в этом уверен. Если от доктора пахло табаком, пациент всегда делал замечание по этому поводу и жаловался на внезапный приступ тошноты. Никто не мог зайти в его палату и спокойно при нем закурить. Было бы криков столько, что даже вы в своем кабинете их услышали бы, директор. А что? – В его палате сегодня было накурено, поэтому я вас и спросил. – Не может быть. Наверное, полицейские накурили там, когда все осматривали? – Нет. Было накурено до них, – спокойно ответил директор и сделал затяжку. – Вот это новости… Но кому понадобилось убивать Эриха Бэля, бесхарактерного и хлипкого человека? Докторам? Пациентам? Это же смешно… – без капли веселья в голосе сказал доктор Кан. – Отсутствие мотива не исключает убийства. Верно? – Конечно… – почему-то сказал врач неуверенно, с долей сомнения в голосе. – Но, может быть, это не убийство, директор. Вдруг он действительно выпрыгнул из окна сам, без чьей-либо помощи? Вероятно, он залез на подоконник, чтобы… – Чтобы что? – Посмотреть на небо, как вариант. – А разве на небо нельзя посмотреть, стоя у окна или лежа на кровати? Зачем залезать на подоконник? Директор в глубине души смеялся, но лицо его оставалось каменным, безэмоциональным. Его веселил тот факт, что стоило произнести вслух слово «убийство», как решительный настрой доктора Кана в ту же секунду иссяк. Боятся почему-то люди слова «убийство». Оно сразу же обязывает их нести ответственность за каждую сказанную ими букву, словно они начинают давать показания под присягой. – Не знаю, директор. Ничего не могу сказать… Думаю, Эрих Бэль мог выпрыгнуть в окно. Тем более что на его руках обнаружены порезы. Значит, не так уж тонка кишка у человека, который покончил с тем, на что изо дня в день жаловался. Мой пациент мог покончить с собой, – теперь уже решительно менял показания доктор Кан. – А что с дымом? Кто мог курить в его присутствии? – Может быть, он сам и закурил, директор. Знаете, если в горле сидит вся человеческая дрянь, называемая жизнью, то, когда пытаешься покончить со всем, в голову запросто может прийти мысль – а почему бы и не покурить напоследок? Что я теряю? Жизнь, а потому можно и бросить вызов тому, чего я боюсь. Тому, что меня постоянно отравляет. Не знаю, как оно было на самом деле, директор, но идя на верную смерть, я бы лично не боялся больше змей, и, возможно, перед смертью я их даже потрогал бы. Что мне терять?