В «Грустной селедке» немноголюдно. Константин Данилов, которого здесь знали под именем купца Кузнецова, занял отдельный кабинет. А что? Человек солидный, преуспевающий, может себе позволить. Заказал водочку, стопку блинов с икоркой, самовар крепкого черного чая. Половой, веснушчатый парнишка лет двадцати, стриженый на старинный манер под горшок, принял заказ, поклонился и бесшумно удалился. Через плечо юноши перекинуто белоснежное полотенце с голубой оторочкой. Значит, всё в порядке, никаких подозрительных личностей вокруг не отирается, можно проводить встречу. Водку в «Селедке» подают ледяной, с корочкой инея по верху бутылки. К ней Данилову принесли хрусткой квашеной капусты. С зернышками тмина и лавровым листом, по курляндскому рецепту. Вкусы купца Кузнецова тут знали. Данилов-Кузнецов сковырнул с бутылки крышечку, залитую сургучом с акцизной печатью. В трактире второсортного пойла не держали, но и добротность кухни особо не выпячивали. Лишняя популярность заведению ни к чему. Не для того открывалось. Держал «Грустную селедку» проверенный человек. А принадлежала она Новой партии коммунистов, которую Константин Данилов основал почти четыре года назад. Что это за такая партия, почему она основана четыре года назад, причём именно Даниловым? Хорошие вопросы. Но, чтобы на них ответить, следует сначала понять, кто таков Константин Евгеньевич Данилов, откуда взялся, чем занимается. Не разбирать его биографию по косточкам, но хотя бы обозначить основные вехи жизненного пути этого незаурядного человека. Жизнь сдала прирожденному актёру Косте Данилову поганые карты. Он оказался в партии пробуждённых, направленных в скучную промышленную колонию Саратов. После первичной школы Константин поступил в театральное училище, с легкостью сдав вступительные экзамены. Одарённому студенту, по особому распоряжению ректора, позволили параллельно посещать занятия на актёрском и режиссёрском факультетах. Конспекты же сценарного он раздобыл самочинно, безо всякого разрешения. Пахал, как лошадь, недоедал, недосыпал. И что же в результате? Заработав превосходные оценки на выпускных экзаменах, став обладателем двойного диплома с отличием, получил ли Константин путёвку в столицы, как того заслуживал его талант и преданность профессии? Ничуть не бывало. Напротив. «С вашим дарованием, с вашими рвением и усердием, господин Данилов, – польстил ему чиновник кадрового отдела министерства культуры, – вы без труда поднимете на должный уровень театр драмы Балашова». Нет, вы только подумайте, Балашов! Дыра на планете Покров, самой убогой в системе! Сонный губернский городок в полмиллиона душ. «Один из крупнейших в империи центров переработки сельскохозяйственной продукции, поставляющий натуральные концентраты на склады известных торговых компаний», как гордо сообщалось в путеводителе по городу. Тратить на Балашов свою чудесную, уникальную жизнь Константин не намеревался. Но что прикажете делать? Отказаться? Министерство культуры аннулирует диплом, и тогда прощай, сцена. Переучиваться на другую специальность? Увольте. Константин Данилов не видел себя ни доктором, ни учёным, ни инженером. А видел он себя исключительно властителем дум и сердец, повелителем масс. Такая вот безвыходная ситуация. И тогда-то его и осенила спасительная идея: политика! Вот оно, поприще, достойное его таланта! Ведь чем отличается служба политика от службы актёра? Да ничем! Оба говорят не то, что думают, оба притворяются не теми, кто они есть, оба работают на публику. Только у политика, в отличие от актёра, прибыль побольше и карьерный рост не ограничен. Эта мысль настолько захватила юного выпускника театрального училища, что он в одну ночь разработал новую жизненную стратегию. Прежде всего, решил Константин, Балашов – не ссылка. Наоборот, Балашов – это шанс. Служа директором театра и вступив в какую-нибудь влиятельную партию, он сможет вскорости избраться в планетарную думу. Затем – в системную. И так далее – шаг за шагом, шаг за шагом. Всё выше и выше! Мысленно он уже примеривался к министерскому портфелю, становился советником и другом Его Императорского Величества, вторым лицом империи! Надо ли говорить, что на следующее утро невыспавшийся, но преисполненный самых радужных надежд Константин отправился покорять Балашов? Принявшись за дело, он быстро сколотил труппу, поставил несколько неплохих спектаклей, один из которых даже получил вторую премию на системном театральном фестивале. Прослужив на Покрове два года и заработав приличную репутацию, Данилов, наконец, перешёл к главному делу. Он уже высмотрел для себя подходящую партию: конституционные демократы. В меру прогрессивно, в меру консервативно. В крупные правые партии Константин, памятуя о собственном низком происхождении, предпочёл не соваться: там правило бал дворянство, пробуждённое и личное[5]. Левые его тем более не интересовали: Константин выбирал партию с дальним прицелом на государственный пост. А принадлежность к либеральным кругам ставило на подобной карьере жирный крест: в Российской империи левые умонастроения не поощрялись. Думские левые, судя по публикациям в прессе, выступали в скромной роли предохранительного клапана, через который по мере необходимости выпускался пар народного недовольства. Пускать свою жизнь в свисток Константин не хотел. Таким образом, центристы становились для амбициозного молодого человека единственно возможным вариантом. В кадетской партии директора популярного театра приняли с распростёртыми объятиями, наговорили кучу комплиментов, всячески приветили и ободрили. Но дальше красивых слов дело не пошло. На партийных праймериз Данилов оказался в самом низу списка. И это несмотря на активную партийную деятельность, успехи на фестивалях и хвалебные статьи в периодике. Константин заподозрил, что дело нечисто. И не ошибся. Один из высокопоставленных знакомцев, владелец консервного завода Ян Даменцкий, с которым Данилов решил посоветоваться, открыл юноше глаза на происходящее. - Партия, друг мой, это чисто коммерческое предприятие. – Доверительно пояснил Константину Даменцкий, радушно принимая молодого человека в своём особняке. – Думаешь, зачем люди идут в политику? Только не начинай про веру, царя и отечество. Задарма отечество любят только дураки. В политику идут за надобностью. Место-то хлебное, прибыльное. Тут тебе и комиссии, и лоббистские группы – оборотливому человеку раздолье, только успевай набивать карманы. Такое место затак не получишь. Эти твои праймеризы, выборы, голосования, всё это фейерверк, пиротехника для отвода глаз. Хочешь подняться в этой иерерхии – придётся похлопотать. Занести нужному человеку, сколько положено. Деньги, вот что всё решает». Константин понял, что путь наверх без стартового капитала заказан. Получился замкнутый круг: чтобы достичь вершин, требуются средства, которые можно получить, только оказавшись на вершине. Или по какой-то совершенно невероятной протекции влиятельного человека. Но кто согласится составить протекцию скромному директору провинциального театра? Тот же Даменцкий, стоило только Константину заикнуться о поддержке, хлопнул его по плечу и открыто признался: «Я друг мой, с тобой завсегда в охотку поточу лясы. Говорить с тобой одно удовольствие, у тебя мозги свежие, не заплесневелые, как у наших. Нужда приключится, напою, накормлю – это без проблем. Но вкладывать в тебя капитал, уволь, не стану. Не вижу, в чём здесь моя выгода. Ты покажи мне, где в твоём предложении барыш, тогда и поговорим». На том и остановились. Окажись на месте Данилова кто другой, махнул бы рукой, да и удовольствовался тем, что есть. Всё-таки директор театра, а не какой-нибудь приказчик. Приличный оклад, чин, служебная квартира, положение в обществе. Но Константин Данилов не такой человек, чтобы отказаться от мечты ради скучного амплуа мещанина. Неудача лишь пробудила в нём здоровую злость. Не ту, которая разрушает всё вокруг, а созидающую, заставляющую человека совершать невозможное вопреки всему. И первым, что создал Константин Данилов, стала собственная философская система. Люди далеко не равнозначны, осознал он. Высшие сами подчеркнули это, подарив одним какое-то мифическое «столбовое дворянство» с приличным обеспечением, а другим – пустышку. Или другой пример: военные и партикулярные. Военные по меркам обычного человека – вообще существа другой породы, какие-то сверхлюди. Так что неравенство – не случайность. Оно изначально заложено в человеческую природу. Но только Данилов понял, в чём его подлинная суть. Ведь дворянство, физиология, внешность – всё это частности. Они не более значимы, чем цвет волос или, скажем, форма ушей. Разделение людей происходит на самом глубинном, подсознательном уровне. Один тип людей – это персонажи. Актёры, покорно исполняющие чужую волю, бездумно повторяющие фразы, вложенные им в головы людьми совсем иного типа: режиссёрами. Режиссёр, творец, создатель – другой тип. Только он может считаться подлинно человеком разумным. Режиссёр. Такой, как сам Данилов. Персонажи – инструменты воплощения его воли, вспомогательный элемент общества. Как рабочие пчёлы в улье. Как и пчёлы, они не имеют самостоятельной воли, хотя и могут ужалить. Но при известной сноровке они безопасны и весьма полезны, ибо работают на благо режиссёров, следуя установленным последними правилам. Вот где проходит водораздел! Режиссёр соблюдает установленные так называемым «обществом» (а на самом деле, предыдущими поколениями режиссёров) правила только с тем, чтобы внешне не отличаться от персонажей. Так пчеловод надевает защитный костюм, чтобы не пострадать от жал потревоженного улья. Но по праву рождения режиссёр свободен от навязанных ему извне устоев, именуемых «законами» и «моральными нормами»! А значит, их нарушение не должно вызывать у него угрызений совести! Более того, само понятие совести не имеет никакого отношения к режиссёру. Совесть выдумана для персонажей, как внутренний ограничитель, не позволяющий им отклоняться от заданного режиссёрами пути! Более того, совесть заставляет нарушившего правила персонажа считать виноватым самого себя! Режиссёру даже делать ничего не придётся: совесть сама загонит взбыркнувшего персонажа назад, в стойло благопристойности. В подкрепление этой стратегии режиссёры прошлых веков придумали религию с её концепцией греха и посмертной расплаты. Ну а для тех персонажей, кто закусил удила и отказывается прислушиваться к «совести» и «вере», есть плеть закона в его материальном воплощении: силовых ведомствах. Совесть, вера и закон – вот они, те три слона, на которых зиждется незримая власть режиссёров! Осознав, каково истинное устройство общества, Константин Евгеньевич рьяно принялся за дело. Прежде всего, следовало найти свободную нишу, в которой можно сделать карьеру, не располагая стартовым капиталом. Скорее всего, эта ниша находится где-то за гранью закона, что в свете открывшейся Константину истины не играло никакой роли. Главное, что он, урождённыйрежиссёр, должен найти способ занять полагающееся ему по праву рождения место! «Не может быть такого, – рассуждал Данилов, – чтобы во всей империи не нашлось какой-нибудь хитрой лазейки. Пусть все законные опции для карьер давно заняты. Но остаются карьеры опасные, рискованные, как прогулка по проволоке под куполом цирка. Карьеры, на которые трусливые персонажи никогда не осмелятся. Но Константин Данилов – режиссёр, он слеплен из другого теста. Он риска не боится. И это бесстрашие, эта настойчивость в достижении цели принесли плоды: Константин Данилов нашёл свою проволоку над бездной. Идея с партийной карьерой, в конечном итоге, оказалась правильной. Только партию Константин по неопытности выбрал не ту. Попытался влезть в миску к разжиревшим котам. А следовало с самого начала влиться в волчью стаю. Голодную, злую, готовую рвать глотки за место под солнцем. К коммунистам надо было идти! Вот где подходящее место для молниеносной карьеры. А уж добравшись до вершин, можно будет придумать, как конвертировать положение лидера подпольщиков в реальную власть. Да, компартия – именно то место, где настоящий режиссёр может развернуться во всю мощь таланта! Окрылённый новой идеей, Данилов, принялся за дело. Сойтись с нужными людьми, вызвать к себе доверие – всё это для талантливого лицедея не составило труда. Не прошло и месяца, как Константина Данилова, новоиспечённого пламенного борца за дело рабочего класса, кооптировали в состав Балашовского филиала РКП[6]. Оказавшись в рядах подпольщиков, Константин Евгеньевич сразу понял, что не ошибся в выборе. Большую часть коммунистов составляли персонажи, не сумевшие добиться успеха в своих никчёмных жизнях и оттого сочащиеся ядовитой завистью к преуспевающему классу. Среди них, словно щуки в пруду, шныряли немногочисленные конкуренты из местных, доморощенные режиссёры. Опасности они не представляли: мелюзга, самодеятельность, не более того. Константин понимал, что для успеха спектакля требуется сыгранная труппа, коллектив, преданный лично ему и готовый выполнять его волю. Он тщательно отобрал в свою команду надежных людей, привязав их к себе узами общего дела. К своим Данилов относился рачительно, с заботой. Ему не раз случалось выручать преданных друзей из переделок, рискуя собственной жизнью. (А что риск был тщательно просчитанным, срежиссированным, так об этом друзьям-персонажам знать не полагалось). Неудивительно, что за год с небольшим Данилов дорос до члена планеткома всего Покрова. Ему доверили руководство силовыми операциями, которые Константин Евгеньевич проводил изобретательно и жестко, не забывая параллельно собирать компромат на потенциальных конкурентов. Cпустя ещё год Константин Данилов выставил свою кандидатуру на пост председателя планеткома партии. А это уже гарантировало место в системном комитете РКП! К выборам он пришёл фактически единолично: двое соперников, поддавшись шантажу, безропотно согласились поддержать его кандидатуру. Ещё одного, упрямца Никиту Осипова, Контантин Евгеньевич ловким ходом отправил прямёхонько в руки покровской охранки. И быть бы Данилову председателем планеткома, если бы не внезапная инспекция из самого ЦК РКП. Следователи из центра проработали всего неделю. Но эта неделя свела на нет два года труда Константина Евгеньевича. На расширенном заседании планеткома Данилова обвинили в «неоправданной жестокости, бросающей тень на образ коммунистов и подвергающей партию недопустимому риску». Под нажимом из центра планетком небольшим большинством проголосовал против Данилова, и его, безоговорочного фаворита предвыборной гонки, с треском выгнали из коммунистической партии «за деятельность, несовместимую с моральным обликом коммуниста». То есть, пока Данилов устранял капиталистов-кровопийц и их прихвостней, это было совместимо с их высокой моралью! А тут внезапно, накануне выборов, этакая щепетильность! Партия просто избавилась от него. Предала, испугалась его силы. На какое-то время Константином Евгеньевичем овладело отчаяние. И именно тогда, в миг душевной смуты, в жизнь режиссёра Данилова вполз, просочился Мефистофель – случайным собутыльником в полупустом трактире. Не враг рода человеческого, конечно, каким его изображают в опере господина Гуно. Никаких бровей вразлёт, никакой острой бородки под крючковатым носом, никакого красно-черного трико. Напротив, Мефистофель предстал перед Даниловым весьма прозаично, в образе невысого, склонного к полноте, лысеющего блондина средних лет с округлой физиономией, единственной примечательной деталью которой были желтоватые от табака густые усы под бесформенной кортофелиной носа. Но дьявольскую сущность случайного собутыльника выдал прищур чуть раскосых глаз. Холодны прозрачные голубые глаза нового знакомца, видится в них льдистый отблеск девятого круга дантовского ада[7]. Или это от водки мерещится… Но нет, не померещилось Константину Данилову. Не зря искуситель, назвавшийся Терентием Саввичем Лукиным, подсел за его стол, не просто так угощал хлебным вином. Говорил охотно, вроде ни о чём, а получалось-то всё со смыслом. Обычно Данилов таких собеседников не жаловал. Подпольщику случайные приятели ни к чему: слишком высока вероятность, что общительные чужаки состоят на казённом содержании. Но Даниловым владела такая холодная апатия, что какая-никакая живая душа рядом показалась нелишней. А Терентий Саввич знай себе балагурил, отдавая должное жареной картошечке с селедочкой, да подливал себе и Данилову водки из полуштофа зеленого стекла. И постепенно намётанный глаз режиссёра разглядел резкие черты Мефистофеля под маской добродушного простака. Выждав с четверть часа, чтобы изучить собеседника, Данилов спросил прямо: кто таков, какого рожна надо? Мефистофель, надо сказать, на грубость не обиделся. Демонам обидчивость профессионально противопоказана. К счастливым и удачливым они не подкатывают, а человек оскорблённый, разгневанный, разочарованный жизнью, такой человек редко бывает вежлив. Так что Терентий Саввич только промакнул пышные усы льняной салфеткой и отодвинул в сторонку стакан. «Неплохо, Константин Евгеньевич. – Из речи Мефистофеля исчезли просторечные обороты. – Если желаете серьёзного разговора, давайте встретимся здесь же завтра, на трезвую голову. Скажем, в час пополудни. Отобедаем, побеседуем. Думаю, нам найдётся, что предложить друг другу». Данилов не стал возражать. Терять ему всё одно нечего. Искуситель не обманул. Пришёл, как и договаривались. Проговорили долго, чужих ушей не опасаясь: заказавши отдельный кабинет, Терентий Саввич сразу выставил на стол широкополосный звукоподавитель: не подслушать беседу, не записать. - Я давно за вами наблюдаю, Константин Евгеньевич. – Прямо начал он, сделав заказ на двоих. – С тех пор, когда вы с таким изяществом провернули ликвидацию провокатора Кулясова. Данилов попытался изобразить неведение, но Терентий Саввич только поморщился. - Вот этого не надо, Константин Евгеньевич. Если уж я знаю о странном самоубийстве Кулясова, о пожаре во дворце графа Шульца, и даже об обстоятельствах ареста Никиты Осипова, то, наверное, у меня найдутся и нужные доказательства. Давайте не станем тратить время на игры и поговорим о деле. Данилов, поразмыслив, согласился. И не прогадал. - Вы незаурядная личность, Константин Евгеньевич. – С аппетитом налегая на уху с севрюгой, признал Лукин. – Вы талантливы, смелы, не обременены ненужными комплексами. Умеете ставить перед собой цель и добиваетесь её. Вас ждада бы блестящая карьера в РКП, пробудись вы лет на сорок раньше. Тогда компартия была похожа на вас: агрессивная, сильная, полная амбиций. Но сейчас у старого льва выпали зубы. Поэтому вас и исключили. Им с вами не по пути. Вы для них слишком решительны. Данилов на комплименты не поддался, помалкивал, предпочитая слушать, а не говорить. Терентия Саввича это не смущало. - Ваши неудачи закономерны, Константин Евгеньевич. – Склоняясь к собеседнику, веско проговорил он. – Любая устоявшаяся общественная система это своего рода организм. А вы, чужеродный элемент, лезете в него. Естественно, за вас принимается иммунитет этого организма. - Вас послушать, так сделать политическую карьеру в принципе невозможно. – Не удержался от сарказма Данилов. Терентий Саввич снисходительно отмахнулся. - Ну почему же. Очень даже возможно. Тонкость в том, как именно делать карьеру. Вы попытались войти в систему нахрапом, с кондачка. Вот и получили сдачи. Система не крепость, которую можно взять приступом. В неё нужно врастать годами. И тогда её иммунитет на вас не подействует. Присмотритесь к нашим политиками: много ль среди них молодых лиц? Нет, сплошь седины и лысины. Это же не случайность, не так ли? Так что перед вами два пути, Константин Евгеньевич. Вы можете продолжить руководить театром, постепенно обзавестись нужными связями, врости в общественную организацию, и постепенно продвигаться в её иерархии. И потратить на это лет двадцать. Это ещё в лучшем случае. Терентий Саввич сделал классическую паузу, принявшись за венский шницель, раскинувшийся перед ним на всю тарелку. Данилов терпеливо ждал, неторопливо попивая грушевый взвар из объемистой керамической кружки. Мефистофель не стал чиниться и первым прервал затянувшуюся паузу. - Большинство идут именно этим путём. Женятся, пускают корни. Как я уже сказал¸ врастают в систему. Но есть и второй путь. Вы можете сами вырастить партию под себя. Такую, какой вам виделась коммунистическая партия. - Собственная партия? – Данилов сыграл бровями вежливый скепсис. – Допустим. Но почему тогда именно коммунистическая? Если уж начинать с нуля, не лучшен ли выбрать менее рискованное направление? - Нет, не лучше. – Не согласился Мефистофель. – Если вы попробуете основать партию консервативного толка, вам придётся конкурировать с крупными игроками, имеющими огромный опыт, устойчивую электоральную базу и постоянную клиентуру. Вы не сможете предложить обществу новых идей, а интересантам – новых услуг. А значит, из вашей затеи ничего не выйдет. Партия преуспевает тогда, когда она служит выразителем интересов широкого круга избирателей и при условии, что никто другой не способен эти интересы обслужить. Это возвращает нас к коммунистической идеалогии. Её электоральная база – огромна. Поэтому РКП, обслуживающая её, может позволить себе почивать на лаврах и не слишком усердствовать, чтобы лишний раз не нервировать охранку. А тех, кто не согалсен вести подобное растительное существование, партия отторгает. Это вы почувствовали на собственной шкуре. Если убрать РКП с политической арены, место для новой партии, отстаивающей интересы пролетариата, освободится. И вы сможете его занять. А заодно и отомстите коммунистам за предательство. - Занять место РКП… Проще сказать, чем сделать, Терентий Саввич. - А я не говорил, что дело простое. Но вам оно по плечу. У вас есть почти всё необходимое: ум, единство цели, харизма лидера, необходимая вождю твёрдость. Не хватает только одного. - И чего же? – По-прежнему удерживая разговор в границах умозрительной беседы, спросил Данилов. - Дружеской поддержки. Проще говоря, денег. – Без обиняков ответил ответил Мефистофель. – Для большого дела надобны большие деньги. Константин Евгеньевич отставил взвар в сторону. - И поскольку у меня их нет, логично предположить, что вы готовы мне их предоставить? Терентий Саввич старательно работал ножом, нарезая шницель на небольшие прямоугольники. - Именно так. - И какой же у вас интерес? В чём ваша выгода? - Мой интерес в том, чтобы вы создали именну такую партию, о которой мы с вами говорим. Я хочу, чтобы вы сколотили мощную, активную, преданную лично вам партию, способную заменить РКП. Если будете следовать инструкциям, то когда вы будете готовы, мы уничтожим РКП, а вы займете её место. Это я вам гарантирую. Вы станете тем кем, мечтали: полноправным политиком имперского уровня. Данилов задумался. - Объясните мне вот что, Терентий Саввич. Как я понимаю, вы располагаете значительным капиталом, раз готовы вложиться в меня. То есть вы – капиталист. И при этом вы готовы финансировать партию, ставящую своей целью уничтожение капитализма. Как вы объясните это противоречие? Вопрос Мефистофеля не смутил. Покончив со шницелем, он отодвинул в сторону тарелку, тщательно промакнул пышные усы салфеткой и без лишней спешки нацедил из самовара ароматного чаю. - А никакого противоречия, Константин Евгеньевич, и нет. Будь я русским капиталистом, как вы сказали, я бы сдал вас ближайшему жандарму. Но я этого не делаю. Понимаете? - Вот как. – Данилов отпил взвару, в свою очередь беря паузу. – Ну и чью же разведку заинтересовала моя скромная персона? Лукин улыбнулся. Хорошая у него улыбка, почти искренняя. - Люблю прямых людей. Вот вам прямой ответ на прямой вопрос: Союз Миров. От имени американской разведки я уполномочен предложить вам постоянное сотрудничество. Данилов с демонстративной задумчивостью покивал, обдумывая слова Терентия Саввича. Хотя какой он Терентий… скорее Теренс. Или Майк, или Джон. Хотя, нет. Судя по чертам лица, он всё-таки свой, русский. С небольшой примесью татарской крови. Ну, так давно же сказано: поскреби русского – найдёшь татарина. Видимо, местный агент. И это логично. Не станут же американцы для первого контакта посылать настоящего резидента. Слишком дорого может обойтись в случае провала. - И что же вашим… боссам от меня требуется? - А много чего потребуется, Константин Евгеньевич. Но ничего такого, что было бы вам не по силам. Хочу подчеркнуть, что каждое наше задание будет не только прекрасно оплачено, но и сыграет впоследствии свою роль в разрушении РКП и замещении её вашей партией. Данилов позволил себе негромко рассмеяться. - Моей партии? Не правильнее ли будет сказать, американской партии? Мефистофель беззаботно пожал плечами, шумно отхлебнул чаю. - И что с того? Нынешняя РКП сотрудничает с китайцами, ваша партия будет работать с Союзом Миров. Невелика разница. Независимых партий не бывает, вы же знаете. Более того, чем мощнее фигура, стоящая за партией, тем лучше. Крепче, так сказать, фундамент. Но я вас не уламываю, упаси Бог. Поступайте, как знаете. Если вас устраивает подобная форма сотрудничества, можем прямо сейчас ударить по рукам. Если же нет – вы меня больше не увидите. Выбирать вам. Данилов колебался. Его не волновала перспектива работы на врагов России. Империи, республики, даже доминанты – все они для режиссёра не более, чем декорации к спектаклю. Смешно любить одну декорацию в ущерб другой. Данилов молчал, потому что просчитывал мотивацию потенциальных нанимателей. Получалось любопытно. Помогая Данилову, Союз Миров одним ударом убивал двух зайцев: получал в свои руки дополнительную агентурную сеть и лишал китайцев их главного инструмента влияния в империи – Российскую компартию. Красиво. Перспективно. Может сработать. Данилов согласился. И как показали события последующих трёх лет, не прогадал. Американцы не скупясь, снабжали своего нового агента всем необходимым. Создание партии Данилов начал с Покрова, стремительно расширился на всю Саратовскую систему, создал несколько опорных ячеек в Москве, и теперь добрался до Санкт-Петербурга, самого сердца империи. Исподволь он научился добывать средства самостоятельно, сколотив шантажом и манипуляциями весьма приличный капитал. Свои доходы Константин Евгеньевич не афишировал, принимая от Лукина американские деньги, чтобы не возбудить у нанимателей ненужные подозрения. Вот каков руководитель и единоличный глава Новой коммунистической партии Константин Евгеньевич Данилов, опытный подпольщик и Режиссёр с большой буквы. В «Грустную селедку» Данилов приходил исключительно по делу: здесь он встречался с Федором Арцеуловым. Федор курировал столичные кружки, аффилированные с НКП, но не входившие в неё. Такие кружки выполняли две важные функции. Наблюдая за их членами, Данилов пополнял ряды избранных за счёт наиболее преданных и умных активистов. А кроме того, потеря безобидных кружков, время от времени накрываемых охранкой, шла на пользу маленькой партии, позволяя ячейкам настоящей НКП оставаться в тени. При этом Константин Евгеньевич, словно лис, путал следы. За исключением нескольких самых проверенных, самых надежных единомышленников, все остальные подпольщики пребывали в полной уверенности, что состоят в особом «боевом подразделении» коммунистической партии, подчиненном исключительно ЦК и о котором, в силу чрезвычайной секретности, не знают даже в системных отделениях РКП. Справедливости ради стоит отметить, что идею с «боевым подразделением» подсказал всё тот же Терентий Саввич. Но Данилов не сомневался, что со временем и сам бы дошёл до подобного трюка. Константин Евгеньевич как раз приканчивал седьмой блин, когда в кабинет, учтиво постучавшись, вошел высокий худой половой, в такой же, под старину, косоворотке, и с таким же полотенцем через плечо. - Изволите ещё чего-нибудь, благородный господин? – осведомился он, обозначив вежливый поклон. - Принеси-ка ты, братец, чекушку, да захвати стакан, – развалившись на скамье, громко приказал Данилов. – В одиночку пить непорядок. Так что выпьешь со мной за компанию. - Я на работе, барин. – Попытался возразить тот, но зажиточный клиент был неумолим. - Передай Антону Семеновичу, я приплачу за беспокойство, – громко распорядился он. – А сам мухой назад. Люблю с тобой, шельмой, за жизнь потолковать. Конечно, такие меры предосторожности были какой-то степени излишни. Но Данилов не любил рисковать там, где в этом не было необходимости. Его посиделки с Арцеуловым – а половой, разумеется, им и был – должны выглядеть абсолютно естественными. Трактирщик поворчал для порядка, но, в конце концов, кивнул Арцеулову. Дескать, иди, развлекай клиента, да смотри, чтоб купчина побольше заказывал. Арцеулов, неся на подносе еще одну бутылку «водки», которая на самом деле была минеральной водой, прикрыл за собой дверь и поставил снедь на стол. Мужчины обменялись рукопожатием. - Угощайся. – Данилов по-хозяйски навалил на тарелку Федора блинов, подвинул хрустальную розетку с икрой. Арцеулов от икры отказался, а блин обильно смазал маслом и, свернув в трубочку, отправил в рот.