- Подпоручик Василий Бондаренко – отличный специалист. И, как я убедился, глубоко порядочный человек. Если эти сведения не засекречены, я вынужден настаивать на объяснениях. - Хорошо. – Поручик едва заметно поморщилась. – Хотя лучше бы вам… Впрочем, Бог с вами. В конце концов, это ваше право. Только потом не говорите, что вас не предупреждали. Еще секунду она смотрела ему в глаза, словно надеясь, что Белоусов отступит. Зря. Поручик вздохнула и отчеканила: - Подпоручика Бонадренко нет в списке, потому что он мертв. - Мертв? – Меньше всего Петр ожидал такого ответа. Мысли смешались, во рту пересохло. Как же так? Ершов с Касимовым не раз были у него. Если Василия тоже настигла шальная игла, они бы наверняка сказали! Значит, Бондаренко погиб не на Бородине? Тогда как, где? И почему его не наградили хотя бы посмертно? - Почему мне не… в смысле, как это произошло? Между ухоженными бровями госпожи поручик залегла складочка. - Три дня назад Василий Бондаренко вскрыл себе вены. Его обнаружили слишком поздно. Врачам оставалось только констатировать смерть. Петр пошатнулся. - Вам плохо? – Спросила женщина. – Нужен врач? - Нет… я… всё в порядке. Я… но почему? Что случилось? - Случилась наша либеральная пресса, – с ожесточением процедил капитан. – Они с таким удовольствием обсасывают бойню на Бородине. Хотя вы, наверное, не в курсе… - Я читаю газеты, – коротко ответил Петр, холодея. - Тогда вы наверняка заметили, как они всё вывернули наизнанку. Неокрепшие умы попадаются на их пропаганду. И вот результат. Ваш Бондаренко вообразил, будто он в ответе за гибель гражданских. Петр побледнел и схватился рукой за спинку кровати. Его затошнило, в ушах шумело, потемнело в глазах. - Самоубийц не награждают. Таков закон. Но, могу вас заверить, попоручика Бондаренко похоронили с почестями, – донесся до него, словно издали, голос капитана. – Это трагедия, Петр Ильич, и мы приносим вам соболезнования. - Вам подать воды? – Спросила женщина. - Нет, спасибо… – через силу пробормотал Белоусов. – Прошу меня простить. Сейчас пройдет. Усилием воли он заставил себя выпрямиться. - Я в порядке, господа. Благодарю, что рассказали. Это много для меня значит. Спасибо. Когда за офицерами закрылась дверь, Петр рухнул на койку. По щекам сами собой струились слезы. Он с ожесточением, едва не сдирая кожу, вытер их кулаком. Что, Петруша, медальке обрадовался? Думал, все позади? Думал, всё прощено? Было, да прошло? Нет, брат. Вот и дотянулось до тебя проклятое Бородино. Ударило наотмашь. Эх, Вася–Василёк, чистая душа. Не с собой тебе надо было кончать, ты-то в чём виноват? Не ты подставил под удар гражданских. Не ты увел генерала Татищева у китайцев из-под носа, оставив им единственный выход: взорвать в отместку весь астероид. Всё это сделал не ты. Не на твоих руках кровь невинных. Не того ты убил, Вася. Не того… Когда в дверях показалась сияющая Наташа, Петру стало совсем тошно. Эти полчаса он провалялся на койке, бессмысленно таращась в потолок и в сотый раз проматывая перед внутренним взором события на Бородине. Меньше всего ему хотелось сейчас говорить с Наташей, такой светлой, такой радостной. Такой… чистой. Белоусов отвернулся к стене. - Что случилось, Петя? – улыбка девушки увяла, она осторожно присела на край его постели. – Тебе стало хуже? Позвать Зинаиду Максимовну? Петр отрицательно помотал головой. Горло перехватило спазмом и это только сильнее его разозлило. Прямо какой-то герой мелодрамы… Тут взгляд девушки упал на орден, сиротливо притулившийся в своей коробочке на жестком табурете. - Это… твоё? Тебя наградили? Петя, поговори со мной! Господи, да что же происходит? Её теплая, мягкая ладошка легла на его руку. Такая нежная и добрая. Петр почувствовал, как в глазах снова закипают слезы. - У тебя что-то случилось? Что-то плохое? – тихо спросила девушка. – Тебя кто-то обидел? Белоусов не выдержал. - Меня? Меня обидели? Да я… Наташа, если б ты знала… Плохое случилось, да. Тут ты права. Точно, случилось. Только знаешь… Плохое – это я. Это я случился… с другими людьми. Брови Наташи сошлись на переносице. - Я не понимаю… ты бредишь, что ли? Петр горько рассмеялся. Хотелось кричать, но это было бы уж совсем глупо. Чувство вины распирало его. Казалось, ещё немного и он взорвется, как взорвалось злосчастное Бородино. - Хотел бы я бредить. Ты не обижайся, но… Слушай, уходи, пожалуйста. Оставь меня, Богом прошу. Честное слово, не надо меня… я того не стою, – добавил он, видя, как Наташа упрямо сжимает губы. - Так. Подпоручик Белоусов, хватит себя жалеть, – сказала она и тут же сбилась со строгого тона. – Поделись со мной, Петя. Я же вижу, тебе нужно выговориться. Петр ожесточенно помотал головой. - Только не с тобой. - А я думаю, что именно со мной. Белоусов, я же не отстану, даже не надейся. - Всё равно, – отрезал Петр. – Даже если бы я хотел, мне нельзя… Наташа продолжала смотреть на него. В глазах её не было ничего, кроме сочувствия и еще чего-то. Чего-то такого, что заставило Петра решиться. В самом деле, что он себе вообразил? На что надеялся? Нет, с Наташей пора заканчивать. Хватит тешить себя иллюзиями. Нормальная жизнь не для него, и она должна это понять. Это даже хорошо, что сейчас. Чем раньше, тем лучше. Пусть она увидит, кто он на самом деле. Какой он. Пусть не обольщается. Петр встал с постели, стараясь не смотреть девушке в глаза. - Подожди меня на улице, хорошо? – буркнул он. Денек выдался под стать настроению. Разразившаяся с утра оттепель решительно расправилась с небольшими сугробами, превратила их в серую ноздреватую кашу. Под ногами хлюпало. Знаменитый питерский дождь, мелкий и назойливый, нестолько лил сверху, сколько стоял в воздухе, частью атмосферы. Тусклый серый день накрыл город защитным куполом. Потемневшие от влаги, грязно-желтые стены двора-колодца зябко нависли над сквериком, оставив в вышине узкую амбразуру неба. Кое-где отсыревшая штукатурка обвалилась, обнажив красные раны кирпичной кладки. Черные деревья простёрли над раскисшими тропинками голые ветви. Из-под прелой коричневой листвы жирно блестела раскисшая земля. Из подворотни боязливо выглянула грязная худая кошка, регулярно промышлявшая в помойном контейнере за кухней. Кошка окинула кутающегося в шинель подпоручика внимательным взглядом и, помедлив, нырнула от греха назад. «Правильно, – мрачно подумал Белоусов. – Со мной лучше не связываться, до добра не доведу». Они, как всегда, неторопливо прохаживались под деревьями. Только на этот раз Петр не смотрел на Наташу. Засунув руки в карманы шинели, он глядел под ноги, на черные пятна луж. Мелкий дождь рисовал на их полированной поверхности тонкий узор концентрических колец. Едва слышно потрескивал прозрачный купол силового зонта. Молчание тянулось и тянулось. Петр не знал, с чего начать. - Объясни мне, Петя, что случилось? – попросила, наконец, девушка. – Это связано с медалью? Что с ней не так? - Я её не заслуживаю, – коротко ответил Петр, стиснув в карманах кулаки. – Меня не награждать надо, а судить. Я преступник, Наташа. Девушка только покачала головой. - Какая чепуха. Ты не можешь быть преступником. Я знаю тебя. Петр жестко усмехнулся. - Ты ошиблась. Я убийца. Из-за меня погибли тысячи людей. - Если бы это было так, тебя бы не наградили, – убежденно возразила Наталья. – Ты что же думаешь, будь ты действительно виноват, в министерстве бы не узнали? - А они знают. Только им не выгодно признавать, что я в чем-то виноват. Им удобнее повесить мне на грудь медальку и обо всем забыть. Но я-то помню! Наташа осторожно взяла его за руку. Петр осекся. - Ты веришь мне, Петя? Белоусов дернул локтем. - Ну да, сейчас ты скажешь, что не считаешь меня преступником. Что за водевиль… Наташа нахмурилась. - Будь любезен, не перебивай. Я предлагаю тебе простой вариант. Ты рассказываешь мне всё. Всё, как есть. А я скажу, что об этом думаю. - Это засекречено. Я не имею права рассказывать… - А я не имею права слушать. Но раз ты всё равно преступник, то какая разница? Одним преступлением больше, одним меньше, так ведь? «А почему нет? – обреченно подумал Петр. – И верно, сколько можно держать всё в себе? Вот возьму и расскажу. Наташа умница, она поймет, что об этом следует молчать. А так даже интересно, что она скажет, когда узнает. В своём роде показательно. Чтоб уже больше не терзаться сомнениями и не развешивать уши под трели Татищева». Петр поднял воротник шинели, словно отгораживаясь им от умирающего света питерского дня. - Ты читала про Бородино? - Конечно. Высшие! – Наташа с ужасом посмотрела на него. – Так это там тебя ранили? Ты был среди этих несчастных? - Не совсем. То есть, ранили меня там. Но я не был вместе с… теми людьми. Наоборот. Тут такое дело… Они погибли из-за меня. Я их убил.