- Я – Лакшай Лап! – орал он. – Лакшай Лап, ясно?! Это имя! А ты кто? Никто, пустое место! Жалкий служака! Ты что, рассчитываешь, что я брошусь целовать твои ноги[12]? И что же? Этот наглец даже не соблагоизволил отреагировать! Посчитал ниже своего достоинства! Только поднял на Лакшая глаза и скучающим голосом повторил вопрос: «Имели ли вы сексуальные контакты с представителями вашего пола?» Лакшай взвился и пообещал подать жалобу на имя министра обороны. Но на вопрос ответил. Разумеется, отрицательно. А чего ожидал этот кшатрий? Что если Лакшай – далит, то нет такой мерзости, до которой он не способен опуститься? Когда, наконец, издевательские собеседования закончились, ему принесли на подпись стопку бумаг толщиной с том проектной документации орбитального космопорта. Лакшай попытался вчитаться в содержание, но уже на десятой странице плюнул. Текст был написан до того суконным языком, что в некоторых местах Лакшай специально приглядывался: а действительно ли это санскрит, или ему подсунули какую-то белиберду на китайском? - Я хочу встретиться с Главным, – твердо сказал он тогда, решительно отложив в сторону стопку листов. К его удивлению, не прошло и трех дней, как просьба была удовлетворена. - Это вы пригласили меня в свой проект, я к вам не напрашивался! – выпалил он с ходу, оказавшись в кабинете какого-то высокого чина. – Это я вам нужен, а не наоборот. Я, Лакшай Лапп! Так почему со мной обращаются так, будто я преступник?! - Присаживайтесь, уважаемый Лакшай. – Владелец кабинета выглядел лет на сорок, не более. Невысокий, и вовсе не такой широкоплечий, как остальные кшатрии. Лицо простоватое, кожа смуглая, почти черная, но хитрый прищур небольших глаз ясно показывает – эта простота обманчива. Лакшай, раздраженно фыркнул и уселся в жесткое кресло, демонстративно закинув ногу на ногу. Вернулся за стол и невысокий офицер. - Я не стану ничего подписывать, – заявил Лакшай. – Вы специально подсунули мне эту Махабхарату[13]. Думаете, если я – далит, значит, идиот? - Нет, не думаю. Нам не нужны идиоты, – совершенно спокойно парировал офицер. – Нам нужны лучшие, а их происхождение нас совершенно не волнует. - Разрешите вам не поверить, – вспыхнул Лакшай. – Все офицеры – кшатрии, это общеизвестно. - Иногда и общеизвестные истины оказываются ложью. К примеру, я – шудр. Могу показать документы, если не верите. А мой старший аналитик – далит, бханги. Умнее человека я не встречал. Документы Лакшай подписал. И вот он тут. Среди кровавых поющих песков, под пронзительно–лимонным небом. Стоит, обливаясь потом и наслаждаясь одиночеством. К сожалению, временным. Скоро этот странный рай закончится. Как только Лакшай закончит последние чертежи, военные нагонят сюда рабочую силу, навезут техники, и начнётся стройка. Лакшай потому и подписал бумаги, что полковник–шудр показал ему, чего именно ждёт от Лакшая армия и доминанта. И это настолько поразило видавшего виды архитектора, что он поставил под последним листом свою подпись. А вы что думали? Что он размяк от того, что полковник назвался шудром? Чушь! Дело в другом. У каждого творца есть вершина, которую ему уже не превзойти. Лучшая картина художника. Совершенная симфония композитора. Гениальная книга писателя. То, что предстоит создать Лакшаю, тоже станет вершиной. Этому сооружению нет равных и никогда не будет. Имя Лакшая Лапа останется в веках. Не потому, что он оказался одним из немногих далитов, чего-то достигших за пределами своей джати. А потому, что именно он, Лакшай Лап, вне связи с варной, создал самое грандиозное сооружение в Республике Света. А может, и во всех людских мирах рукава Ориона. Подписав документы, Лакшан Лап, сам того не ведая, изменил множество судеб. И незримыми нитями причинно-следственных связей оказался соединен с миллионами людей самых разных уголков Рукава Ориона. Одна из этих нитей вела в Российскую империю, к полному надежд и пока еще счастливому молодому офицеру. К подпоручику Петру Белоусову. Доминанта Урзет. Российская империя. Санкт-Петербург. БЕЛОУСОВ. В госпитале Петр провёл в общей сложности три недели. На прощание Зинаида Максимовна назначила ему специальный курс физиотерапии и прописала целую кучу пилюль, которые должны были завершить процесс регенерации кисти руки и внутренних органов. - И не вздумайте пренебрегать моими рекомендациями, молодой человек. – Доктор строго нахмурилась, как будто Петр с ходу собирался пуститься во все тяжкие. – За легкие и печень я не беспокоюсь, но вот кисть руки – это серьезно. С мелкой моторикой шутить нельзя. Особенно в вашей профессии. - Да знаю я, Зинаида Максимовна, знаю. – Петр с удовольствием надел привезенный ему намедни мундир. Настоящий, офицерский, с золотыми погонами подпоручика. И с честно заслуженным Георгием на груди. - Все вы так говорите. А как выпишетесь, так на радостях устраиваете Бог знает что, – проворчала Зинаида Максимовна. - Мне не до этого, – серьезно возразил Петр. – У меня столько дел накопилось, не представляю, как и разобраться. - Берегите себя, Петр Ильич, – женщина мягко улыбнулась, сразу сбросив десяток лет. – Сказала бы, что буду рада вас видеть снова, но не стану. - Почему? Я с удовольствием заеду к вам, как только разберусь с делами, – великодушно пообещал Петр. Зинаида Максимовна негромко рассмеялась. Жалко, что Наташа сегодня целый день на работе. Было бы здорово выйти из ворот больницы под руку с ней. Этакая аллегория новой жизни. Но аспирант исторического факультета Наталья Родионова сегодня читает первокурсникам лекцию по культуре древней Руси шестого – десятого веков. А значит, аллегория откладывается до вечера. Петр застегнул шинель, взглянул в зеркало, поправил фуражку и отправился навстречу свободе. Столица встретила юного подпоручика нежным снежком. С ночи ударил морозец, пошел снег, мелкий и сухой, как песок. К утру разъяснело, и лучи холодного северного солнца тут же обрадованно заиграли на побелевших крышах. Петр блаженно улыбнулся. С залива дул ледяной ветер, приятно покалывая щеки. Подпоручик Белоусов, закрыв глаза, вдохнул морозный воздух. Это, конечно, самовнушение, но здесь, за больничным забором, даже воздух казался другим. Сытным, что ли. Словно хорошая миска наваристых щей после жидкого больничного супчика. Кстати, хорошая мысль! Завалившись в первый попавшийся трактир на углу Литейного, Петр заказал себе блинов с икрой, щей из кислой капусты со свининой, оленину и пирог с брусникой. Плюс, само собой, графинчик водочки. Какой же зимой обед без неё, родимой? После полудня ему предстояло явиться в канцелярию военного министерства, что в «Доме со львами»[14]. Но Петр не боялся прибыть в присутствие, что называется, «под шафэ». Это гражданским достаточно пары стопок, чтобы лицо раскраснелось, а ноги принялись выписывать кренделя. Организм хомо беллум устроен иначе: то, что свалит с ног здоровенного мастерового, для военного пройдет незамеченным. Партикулярные часто завидуют способности военных пить, не пьянея. Только, ежели разобраться, завидовать тут нечему. Гражданские живут на благоустроенных, терраформированных планетах. А солдат порой закидывают в такие жуткие миры, где обычный человек враз отдаст концы. Тут только особенности хомо беллум и выручают: пониженный болевой порог, мощнейший иммунитет, метаболизм, позволяющий употреблять в пищу чуть ли не чистую целлюлозу, усиленная регенеративная способность. Хомо беллум может функционировать в запредельном для штатского диапазоне температур и излучений, а физическая сила среднего солдата превышает самые смелые мечты олимпийского чемпиона. Потому-то спортивные состязания для военных проводятся отдельно от общеимперских. Короче говоря, Петр имел полное право выпить графинчик беленькой перед ответственной встречей. Он как раз приканчивал оленину в горшочке, когда его вирт завибирировал и требовательно пискнул. Петр вытер губы и раскрыл сферу в конфиденциальном режиме. В светящемся шаре нарисовалась строгая дама с соломенными волосами, упрятанными под светло-зеленую пилотку с эмблемой управления безопасности армии и флота. - Подпоручик Белоусов? – холодно осведомилась она. - Совершенно верно. Чем могу служить? – несколько раздраженно осведомился Петр. Все-таки надо иметь совесть и хотя бы дать человеку спокойно поесть после госпитальной диеты. Ведь видит по трекеру вирта, зараза этакая, что человек в трактире. Могла бы и обождать. Наверное, небеса не обрушатся, если подпоручик ответит получасом позднее. - Вам надлежит явиться к двенадцати тридцати в управление Дежурного генерала, кабинет сто сорок четыре. - Но… мне назначено на час двадцать в... – опешил Петр. - Та встреча отменена. – Дама неодобрительно поджала узкие губки. – Запомните: двенадцать тридцать. Опозданий быть не должно. Петр чертыхнулся. Про себя, конечно. Он-то рассчитывал после обеда прогуляться по Летнему саду, а теперь получается, надо торопиться, чтобы не остаться в виноватых. - Уже выхожу. – Петр с сожалением отодвинул пирог и достал расчетную карту. Дама, не попрощавшись, отключилась. Ну как же, она же штабная штучка, а не бухгалтер в управлении тыла. Петр провел картой над сенсором стола, надел шинель и, опрокинув на дорожку последнюю стопочку, поднялся по ступенькам наружу. Интересно, что понадобилось от него управлению безопасности? В историческом центре столицы транспорта немного. Редкие экипажи знати, вездесущие Ваньки, да легендарные петербуржские желто-красные трамваи. Всё остальное упрятано под землю. Центр города официально считается музеем под открытым небом. Заповедной зоной, в которой древний Санкт-Петербург погибшей Земли восстановлен с точностью едва ли не до каждого булыжника брусчатки мостовой. «От Литейного до управления недалеко. – Рассудил Петр. – Спускаться в метро нет смысла. Проще выйти на Невский и дойти пешком». В последнее время он, не в последнюю очередь благодаря своей замечательной спутнице, полюбил бродить по улицам Санкт-Петербурга, пропитываясь его особой, вневременной атмосферой. «Говорят, французы тоже восстановили свой Париж похожим на тот, что был на Древней Земле. – Снисходительно думал он, поворачивая на Невский. – Мало того: лягушатники уверяют, что это их идея, а мы, дескать, её у них умыкнули. Хотя… чего еще ждать от этих лицемеров? Чего стоят, к примеру, их жалкие попытки возродить потомственную аристократию![15]Потомственную, а? Это в наших-то условиях, когда человеческая популяция искусственно пополняется исключительно заботами Высших рас! Преподаватель по культурологии говорил, что во Французской республике любой достаточно зажиточный гражданин может взять какого-нибудь юношу или девушку и… объявить их своими детьми. Тьфу! Несложно догадаться, с какими целями немолодой мужчина удочеряет юную барышню. Или старая богачка – молодого парня. Мерзость! Даже подумать противно. Если уж Всевышний, разгневавшись на людей, лишил их способности продолжать свой род, какое право имеет человек насмехаться над волей божьей, извращая само понятие отцовства? Неудивительно, что в военных делах лягушатников преследуют неудачи – господь явно отвернулся от этих извращенцев». За этими размышлениями Петр благополучно миновал большую часть пути. Времени хватало с избытком. Он не стал сворачивать направо, на Большую Морскую, а сделал небольшой крюк, с расчётом заглянуть в Александровский сад. Летом, говорят, в нем множество лоточников, целый торговый ряд. Но сейчас, в преддверье зимы, коробейники попрятались. Остались лишь утепленные лавочки, в которых торговали столичными сувенирами, горячей медовухой, сбитнем, тончайшими, что твое кружево, блинами, а также пирогами с начинкой на любой вкус и карман – от простых пирогов с горохом до рыбников с натуральной севрюжиной и кетой. Есть не хотелось совершенно, но Петр все-таки не устоял перед соблазном и прямо у лотка выпил кружку горячего, пощипывающего язык, пряного сбитня. В столовой Волжского училища, разумеется, сбитень также имел место быть. Программа народных рецептов была одной из самых популярных, и их старенький повар-автомат «Вятка-А80» с равным успехом синтезировал и сбитень, и простоквашу, и грушевый квас. Но что бы там не говорили, синтетика есть синтетика. В туристическом же центре столицы искусственные продукты запрещены, как неподобающие. Так зачем упускать случай? Смакуя сбитень, Петр едва не прозевал появление вальяжного усатого полковника и обернулся, только заметив, как угодливо изогнулся конопатый лавочник при виде важного клиента. Петр чётко отсалютовал, прищелкнув каблуками. - Вольно, вольно, братец, – благодушно пророкотал полковник, махнув вместо приветствия пухлой белой рукой. Его острые глазки обежали ладную фигуру Белоусова, задержались на миг на розовой, как у младенца руке, скользнули по Георгию на шинели. - А что, братец, сбитень-то хорош? – спросил полковник. - Отменный, Ваше высокоблагородие, – честно ответил Петр, ставя пустую кружку на прилавок. - Тогда налей-ка и мне кружечку, малый, – бросил полковник лавочнику и вновь перевел взгляд на Белоусова. – Где воевали, подпоручик? - Не имею права разглашать, – смущенно отрапортовал Петр. Вот ведь незадача, судя по петлицам, полковник-то не из простых. Еще обидится. - Вот оно как, – хмыкнул полковник, опустив ухоженные усы в кружку. - Не примите на свой счёт, Ваше высокоблагородие… – на всякий случай добавил Петр, заметив, с каким ужасом уставился на него лавочник. А полковник, опростав единым махом полулитровую кружку, удовлетворенно выдохнул и вытер усы платком. – А сбитень-то и вправду хорош. Спасибо за совет, братец. И, похлопав совершенно сбитого с толку Петра по плечу, полковник степенно двинулся дальше, в направлении Исааковской площади. - Вот вы везунчик, вашблагородие, – выдохнул конопатый лавочник, сдвинув в изумлении картуз на затылок. - Чего ж везунчик? – удивился Петр. - Это же сам полковник Вернер, помощник начальника Секретной канцелярии. Говорят, перед ним полные генералы на задних лапках ходят, – понизил голос конопатый. – А вы ему, извиняюсь, такие: «не ваше, дескать, собачье дело». Вот я и говорю, везунчик. Петр уставился вслед полковнику. Может, и правда: везунчик? Вот и генерал Татищев также сказал… Возле кабинета 144 Петр оказался за десять минут до назначенного срока. Табличка на дверях сообщала, что тут располагается некий капитан Гурьев В.К., что Петру ни о чём не говорило. Кабинет находился на престижном втором этаже, однако кожа на диванах и стульях в комнате ожидания была потерта, из чего Петр заключил, что здесь, как правило, полно посетителей. Сейчас кроме него аудиенции дожидался только сухощавый штаб-ротмистр с нездоровым, землистого цвета лицом. Штаб-ротмистр сидел на самом краешке стула и нервно пристукивал ногой – привычка, которую Белоусов не переносил. Похоже, его чувства разделял и немолодой прапорщик–секретарь. Он постоянно поднимал глаза от лежащих перед ним документов и выразительно посматривал на штаб-ротмистра. Но тот, погруженный в какие-то собственные переживания, взглядов не замечал. Прапорщик с осуждением качал головой, поджимал губы, да все без толку. Ровно в двенадцать тридцать секретарь в очередной раз отвлекся от чтения. - Подпоручик Белоусов? – спросил он так громко и торжественно, словно перед ним был битком набитый зал, а не два человека. - Здесь. – Петр встал.