- Что делать… – с горечью повторил за ним Игнатьев. – Юнусов ясно сказал, что делать. Разойтись и притворяться, что всё идёт как надо. А Павел Четвертый пускай творит всё, что его душа пожелает. Несчастный Василий Андреевич так глубоко погрузился в пучины уныния, что, против обыкновения, даже не одёрнул инженера, без должного уважения отозвавшегося о самодержце. - То есть, вы предлагаете сдаться? – резко спросил Дифенбах. Бывший боевой офицер явно не был готов отступать. - Я? Я лично против. Я готов идти до конца. Но вот Василий Андреевич, как мне кажется, уже готов выбросить белый флаг. - Не выдумывайте, господин Игнатьев. – Возмутился Ланской, очнувшись, наконец, от приступа хандры, в которую его ввергло воспоминание об унизительном поражении. – Я остаюсь при своих убеждениях. - Рад за вас. – Без тени сарказма произнёс инженер. – И какие же у вас планы? - Как какие? Те же самые. Неужели вы решили, что я совсем… что я так легко поддался на уговоры господина Юнусова? Нет, сударь. Ошибаетесь! Да, ошибаетесь и вы и… все. Пусть не вышло с Юнусовым, мы не сдадимся, мы найдём кого-нибудь другого! - Всемогущие Высшие! – Воздел руки к потолку инженер. – Да неужто вас так ничто и не научит, Василий Андреевич?! Очнитесь уже, наконец! Нетсмысла искать! Понимаете? Ланской демонстративно пожал плечами, как бы считая ниже своего достоинства отвечать несдержанному разночинцу, и вновь принялся набивать трубку, роняя крошки табака на стол и паркет под ним. Комаров беспомощно огляделся по сторонам, будто ища поддержки. - Что-то вы меня совсем запутали, Семён Макарович. – Обратился он к молодому инженеру. – Вы же сами сказали, что намереваетесь идти до конца, и тут же говорите, что нет смысла искать нового посредника. Как прикажете вас понимать? - Да очень просто понимать. – Игнатьев указал на насупленного Ланского. – Василий Андреевич нам весьма точно передал слова генерального прокурора. Если не ошибаюсь, Юнусов уверен, что государь и без нас в курсе статистики потерь. И что они его не смущают. Как в точности сказал Юнусов, Василий Андреевич? Что Государь свято верит в свою правоту и как там… будет верен ей до гроба, так кажется? - До последнего вздоха. – Неохотно поправил Игнатьева генерал Ланской, кладя на стол зажигалку. – Он сказал, до последнего вздоха, а не до гроба. - Ну так это одно и то же. Вы слышали, гсопода? Даже если мы найдём такого безумца, который согласится вспротивиться воле государя, толка с этого не будет. Павел Четвертый уничтожит любого, кто встанет на его пути. Он – разрушительный лесной пожар, а вы вознамерились потушить его одними разговорами. - Сколько пафоса, – пробормотал Ланской. Самое ужасное, что он решительно не находил контраргументов. Этот простолюдин с убийственной точностью высказал мысль, которую сам генерал безуспешно гнал прочь. Ведь если поверить в то, что сказал об исператоре Юнусов, остается только один выход… - Вспомните как… то есть, начало царствования нынешнего государя, – произнес Василий Андреевич, обводя взглядом унылых заговорщиков. – Его Величество проявил себя рачительным, заботливым хозяином. Ведь он согласился, он пошел на переговоры с французами, чтобы не допустить… вывести из-под удара системы Вильно. Если бы не это, Пятый флот погиб бы… - Это было давно, – отрезал Игнатьев. – С тех пор Павел Четвертый изменился. Абсолютная власть развращает абсолютно[6], это еще на Древней Земле знали. Наш государь возомнил себя чуть ли не Петром Первым и, похоже, совсем свихнулся на своем величии. Тут уж и Комаров не выдержал. - Я вас прошу, Семен Макарович, следите же, наконец, за речью! Игнатьев пожал худыми плечами. - Не о том печетесь, Гавриил Сергеевич. Вы с Василием Андреевичем и с Отто Францевичем честные люди, дворяне. – Последнее слово он произнес с особым нажимом. – Но именно это вас и ослепляет. Вы просто не в состоянии поверить, что обожаемый вами император, самодержец всероссийский, превратился в одержимого, в маньяка. Военные попытались возмутиться, но их внезапно остановил статский советник Дифенбах. - Господа, если мы будем затыкать друг другу рты, мы никуда не продвинемся. Давайте дадим Семену Макаровичу закончить. Игнатьев отвесил полицейскому учтивый поклон. - Благодарю, Отто Францевич. Поверьте, господа, я не имел и не имею намерения задеть ваши чувства. Я хочу сказать только одно. К величайшему сожалению, наш император превратился в угрозу для государства и общества. Он готов утопить в крови половину империи во имя своей навязчивой идеи. И его не заботит цена, которую общество платит за его несбыточные мечты. Да, это звучит горько, это противоречит нашим убеждениям, но… согласитесь, для России ещё не было императора гибельнее, чем Павел Четвертый. И я надеюсь, я очень надеюсь, что больше и не будет. - К чему вы клоните, господин Игнатьев? Говорите прямо.– Трубка Ланского погасла, но он не обратил на это внимания. Его толстые пальцы дрожали. Он прекрасно знал, куда клонит несговорчивый инженер. - Я и говорю прямо. Ради сохранения империи, ради всего народа, Павел Четвертый должен уйти. И чем скорее, тем лучше. - Уйти? – переспросил добродушный Комаров замирающим голосом. – Вы хотите сказать… Отречься от престола? - Не говорите ерунды, Гавриил Сергеевич, – вмешался в разговор Пыжов. Его голос прозвучал непривычно жестко. Обычно юрист выражался куда мягче, осторожнее. – Государь никогда не пойдет на отречение, вы же знаете. И Семён Макарович знает. Как я понимаю, господин Игнатьев, вы говорите о насильственном отлучении монарха от престола, не так ли? Комаров так и застыл с открытым ртом. Ланской побледнел и стиснул несчастную трубку с такой силой, что в ней что-то хрустнуло. Из всех офицеров только Дифенбах сохранил обычную невозмутимость. - Именно так. – Молодой человек вызывающе скрестил на груди руки. - Вы так спокойно об этом говорите… – выдавил, наконец, из себя Комаров, с ужасом глядя на своего протеже. - Так не я первым это сказал, – поправил его Игнатьев. – Это вон Аркадий Матвеевич от души высказался. - Я, милостивый государь, оперирую категориями права, а не эмоциями. – Пыжов встал с дивана и вышел на середину комнаты. – Вся беда в том, господа, что наши законы несовершенны. Они ставят императора над системой. На основе существующего законодательства мы не можем подвергать правовой оценке поступки императора, ровно как не можем его сменить. У нас, в отличие от Союза Миров и Франции, отсутствует институт импичмента. Мы не располагаем средствами защиты Империи от произвола самодержца. Но это не означает, что мы должны сидеть, сложа руки. Сейчас, услышав то, что сообщил Василию Андреевичу государственный прокурор Юнусов, я готов разделить точку зрения Семёна Макаровича. И считаю нашу позицию полностью законной. - Даже так? – Прищурился Дифенбах. – А обоснование? - Прошу. Сознательно отказавшись выслушать аргументы графа Нежина, сознательно продолжая линию на массовое убийство собственных граждан, император Павел Четвертый Романов поставил себя вне правового поля. Я могу назвать вам добрый десяток статей уголовного кодекса, под которые подпадают его действия. Точнее, подпадали бы, будь он простым смертным, а не данным нам Богом и Высшими монархом. Ланской открыл было рот, чтобы что-то возразить, правда, уже без былого пыла, но его остановил Дифенбах. Василий Андреевич обреченно махнул рукой и принялся сызнова трясущимися руками щелкать зажигалкой. - И в чем же конкретно, по-вашему, следует обвинить государя? – Отто Францевич, обычно сдержанный, выдвинулся на передний план. То ли сказался прежний опыт боевых действий, то ли «включился» полицейский. Почувствовав слабость лидера, Дифенбах немедленно подхватил руководство. Пыжов принялся перечислять, загибая суховатые тонкие пальцы: - Злоупотребление служебными полномочиями в корыстных целях. Преступная небрежность при исполнении обязанностей, повлекшая смерть подчиненных. Преступная небрежность, повлекшая потери в движимом и недвижимом государственном имуществе. Причинение ущерба обороноспособности Империи. Мне продолжать, или этого достаточно? - Но вы же не считаете, что император сознательно вредит государству? Ведь нет же? – тоном человека, подозревающего, что над ним подшучивают, но не понимающего сути шутки, спросил Ланской. - Совсем напротив, любезный Василий Андреевич, – отрезал Пыжов. – Именно так я и считаю. - С каких это пор? Раньше вы ничего подобного не говорили, – заметил Комаров, нервно теребя ленту ордена. - С каких пор? Пожалуй, с тех самых, как Павел Четвертый Романов сознательно и полностью отдавая себе отчет в своих действиях, отказался принимать во внимание документальные подтверждения катастрофичности происходящего, – отчеканил юрист. – В тот миг, когда император уничтожил кристалл памяти, поданный ему графом Нежиным, зная притом, какие именно доказательства находятся на кристалле, и к каким последствиям приведет их игнорирование, он совершил чудовищное преступление. И генеральный прокурор Юнусов своими словами однозначно подтвердил эти обвинения. Вы пригласили меня для того, чтобы я дал правовую оценку найденным вами фактам, – твердо продолжил он, видя растерянность Ланского и Комарова. – Что же, этим я и занимаюсь. И сейчас, суммируя события последних месяцев, принимая во внимание точку зрения генерального прокурора империи, я как профессионал, могу дать однозначное заключение: Павел Четвертый Романов – государственный преступник. Я убежден, что мы, как патриоты, как общество подлинно неравнодушных граждан, не имеем права мириться с тем, что во главе нашей державы стоит подобный человек. - И… что же вы предлагаете, Аркадий Матвеевич? – несчастным голосом спросил Ланской, бросив бесполезные попытки разжечь злосчастную трубку. - Я? Позвольте, от себя я ничего не предлагаю и не могу предлагать. Как юрист, я могу лишь дать правовую оценку преступлениям Павла Романова и описать применяемые в соответствующих статьях кодекса меры пресечения. Разумеется, если вы, господа, по-прежнему доверяете моей компетенции в вопросах права. Ланской и Комаров переглянулись. Ни у того, ни у другого не хватало духу, чтобы задать последний вопрос. За них это сделал Дифенбах. - Говорите уже, Аркадий Матвеевич. Ваша квалификация не вызывает сомнений ни у кого из присутствующих. Так какого наказания заслуживает император? - Смертная казнь, – сухо отчеканил юрист. – В наказание и назидание. Громкий треск заставил всех вздрогнуть. Ланской всё-таки сломал трубку. Разошлись заполночь. Совершенно выбитый из колеи Комаров вызвался подбросить Игнатьева до дома. Семен Макарович отказался. Ему нравилось возвращаться домой в одиночестве, пешком. Он любил пройтись по ночному городу, прикрывшись, как любят говорить драматурги, плащом тьмы. Любил раствориться в людской массе. Затеряться среди любующихся красотами ночной столицы туристов, возвращающихся из кабака мастеровых, среди шебутных студентов и вышедших на ночной промысел разбитных девиц. Никем не замеченный и никому не интересный, в этой толпе он мог сбросить, наконец, маску. Спрятать в чулан души, в компанию к другим личинам, нервного, язвительного инженера Игнатьева и выпустить на волю засидевшегося в глубинах сознания Константина Данилова, великого режиссёра и опытного подпольщика. На лице Данилова застыла усталая улыбка человека, славно поработавшего идовольного результатами своего труда. Так оно, собственно, и было. Данилов, не торопясь, шел вдоль Екатерининского канала[7], к Казанскому собору, распахнувшему навстречу революционеру широкие объятия своих колоннад. Душа пела. Не зря он столько времени провозился с этими упертыми дворянчиками. Не зря подводил к этому, поистине судьбоносному дню. Нет, но каково? Один год! Всего лишь один год потребовался Данилову, чтобы осуществить то, что не смогла сделать вся разведка Союза Миров! «Общество неравнодушных граждан» готово по щелчку пальцев уничтожить императора. Разумеется, по щелчку пальцев Данилова. Хотя генералу Ланскому и кажется, что «Общество» его детище. Глупый персонаж! Ему принадлежат только его интеллигентские страдания по убиенным солдатам Российской армии, не более того. «Общество неравнодушных граждан» задумал и воплотил именно он, Константин Данилов, прикрывшись невзрачной личиной инженера Игнатьева. Трудно поверить, не правда ли? Тем не менее, это чистая правда. Год назад американцы, убедившись в способностях Данилова, через Мефистофеля-Лукина передали ему главное задание: физическое устранение Павла Четвертого. Лукин не стал скрывать от Константина Евгеньевича политическую подоплёку задания. Измотанные тяжелыми позиционными боями с немецкой армадой, американцы решили сконцентрировать все силы в один кулак и предпринять на этом фронте решительное наступление. Но для этого им требовалась спокойствие на границах с Россией. В кулуарах большинство политиков Российской империи поддерживали идею перемирия с Союзом Миров. Оно могло бы позволить усилить давление на проблематичных китайском и индийском фронтах. Но воинственный император, к немалому разочарованию собственных придворных, неизменно отклонял любые, даже самые щедрые, предложения американцев. Поэтому устранение Павла Четвёртого стало для Союза Миров единственным выходом из создавшегося положения. Но, согласно древнему кодексу, которого придерживались все доминанты, любые насильственные действия в отношении мирного населения, а тем более, против лидеров рас, считаются военным преступлением. Арбитраж Рукава Ориона не станет мириться с убийством первого лица империи. По его заявлению, Межзвездный трибунал добьётся наказания всех виновных. Для того, чтобы этого избежать, американцам и потребовался Данилов с его организацией. «А когда его величество примет мученическую смерть, мы обвиним в покушении РКП. –Пояснил Лукин, усмехаясь в свои желтые от табака усы. – Подкинем нужные документики и тогда силовые ведомства камня на камне не оставят от компартии. Нам даже пальцем о палец ударить не придётся! А преемник Павла Четвертого поймёт, что для здоровья полезней иметь на своей стороне легальную рабочую партию. Вашу партию, Константин Евгеньевич. И все останутся в выигрыше. Кроме императора Павла, конечно, и китайцев. Ведь вашу партию будет поддерживать Союз Миров, а не эти упёртые фанатики». Получив от американцев кажущееся невыполнимым задание, Константин Евгеньевич азартно взялся за дело. Прежде всего он разделил задачу на две части: доступ в Зимний дворец и поиск исполнителя. С доступом проблем не возникло. Мелкие чиновники везде одинаковы, что в богом забытом Покрове, что в столице. Жалование у чиновника мизерное, особенно поначалу. А чтобы подняться по карьерной лестнице требуется занести начальнику. Где ж взять денег на взятку? Вот и пускается новоиспеченный бюрократишка во все тяжкие, лишь бы урвать лишний рубль. К тому времени, как продвинется, как нагуляет чин и жирок, глядь, а рыльце-то уже в пушку. Припугни такого разоблачением да тюрьмой, он тебе любой доступ сделает, лишь бы сохранить теплое местечко. Ничтожное племя. Так что первую часть плана Данилов выполнил всего за три месяца. А вот с исполнителем пришлось повозиться. Вникнув в вопрос поглубже, Константин Евгеньевич понял, что связываться с наёмниками бессмысленно. Слишком велик риск. Дурак сорвёт операцию, а наемник поумнее предпочтёт сдать нанимателя охранке, за что и получит щедрое вознаграждение. Нет, покушение на государя, венценосную особу, равную по статусу Высшим, за деньги не купишь. Тут потребен идеалист, борец за идею. И Данилов принялся терпеливо искать своих Кассия и Брута. Такое сравнение казалось Константину Евгеньевичу уместным ещё и потому, что ему требовался человек из высших слоев общества, дворянин, желательно не ниже коллежского советника, а то и генерала. Только у такого достанет влияния и возможностей выполнить непосильную для других миссию. Правда, в отличие от древнего республиканца-претора[8], подобранный Даниловым убийца будет только воображать, что действует по собственной воле. Константин Евгеньевич забросил сети как мог широко, разыскивая буквально иголку в стоге сена: выскопоставленного человека, имеющего свои счёты с императором. Не из тех демагогов, которые выставляют себя этакими страдальцами в СМИ. У подобных господ идеалов меньше, чем у дворовой кошки. Нужен человек серьезный, высокоморальный, копящий гнев в себе, подобно пару в неисправном котле. Вот таким можно манипулировать как угодно. Вообще, так называемыми «честными людьми» управлять проще всего. Они как локомотив: способны тащить на себе гигантский груз, но при этом катятся по рельсам, продиктованным «моралью» и «совестью». Предсказать их маршрут – пустяк, изменить – немногим сложнее. Только и надо, что перевести в нужном месте стрелку, и «честный человек», сам того не сознавая, понесётся на всех парах по новому пути. Данилов нашел оригинальный способ обнаружить такого человека. Пользуясь контактами в Зимнем дворце, он принялся искать тех, кто впал в немилость у государя. Казалось бы, как таких найдёшь, они же не кричат о своих бедах на всех перекрёстках? А вот как: подобные люди, как правило, стараются исправить положение, вернуть себе расположение самодержца. Они обивают пороги Зимнего дворца в надежде заслужить прощение. Тем, у кого позвоночник погибче, это, бывает, удаётся. Но есть и такие, чьи прошения о высочайшей аудиенции отклоняются раз за разом. Вот их-то и искал Константин Евгеньевич. Изучив базы данных канцелярии его Величества, он с удовлетворением убедился, что идея оказалась плодотворной. В «хронических отказниках» числилось сорок два человека. Раздобыть их подробные биографии также не составило проблемы. Вот тут-то как раз и пригодились деньги американцев. Собрав объёмистое досье, Константин Евгеньевич принялся кропотливо изучать потенциальных кандидатов. Людей слабохарактерных, корыстных и откровенно подлых Данилов тут же отсеивал. Таких, как и следовало ожидать, оказалось большинство. В конце концов, в списке Константина Евгеньевича осталось всего пять имен. Тщательно проанализировав имеющиеся материалы, учтя все плюсы и минусы, Данилов остановил свой выбор на генерале Ланском. Василий Андреевич обладал почти всеми необходимыми качествами: порядочность, чувство долга, совестливость, верность державе, стремление к общему благу. Только одного не хватало честному генералу. Ланской не был помечен кровью. Так сложилось, что с младых ногтей Василий Андреевич служил в тылу. На долгом пути от подпоручика до генерала ему так и не довелось своими руками отнять чужую жизнь. И потому генерал не мог стать убийцей тирана. Ему просто не хватит духа нанести роковой удар. Зато по личностным качествам и с этой своей пацифистской идеей-фикс генерал превосходно подходил на роль основателя организации таких же, как он сам идеалистов. Константина Данилова это полностью устраивало. Он не собирался лично возглавлять заговор, сознавая, что породистые, сановитые дворяне ни за что не пойдут за простолюдином. Конечно, такому гениальному лицедею, как Константин Евгеньевич, ничего не стоило сыграть урождённого дворянина, но в заговоре такого масштаба актёрское мастерство не поможет. Как не подделывай базы данных, а всё равно он покажется остальным неизвестно откуда выскочившим подозрительным типом. Ведь в столице представители аристократии всегда на виду. За каждым тянется история членства в клубах, встреч в высшем обществе, знакомств и сплетен. Подделать такую историю практически невозможно. Другое дело – стать рядовым членом организации и влиять на неё исподволь, оставаясь в тени. Так и появился на свет инженер Семён Макарович Игнатьев, скромный трудяга и, разумеется, большой патриот отечества. После того, как Данилов разобрался с образом инженера Игнатьева и с его ролью в предстоящем деле, потребовалось собрать под Ланского команду и определиться с фигурой исполнителя. Проведя поистине титаническую работу, потратив на взятки весьма впечатляющую сумму из средств американских налогоплательщиков, Данилов сумел отыскать подходящих кандидатов в заговорщики. В исполнители приговора идеально подходил мужественный и решительный полковник Дифенбах. На роль того, кто подведёт под идею цареубийства убедительную правовую основу, Данилов определил юриста Пыжова. Катализатором, который докажет заговорщикам, что официальным путём добиться желаемого невозможно, суждено было стать талантливому дипломату графу Нежину. И, наконец, ещё одна важнейшая фигура, без которой ничего не выйдет. Клей, который объединит всех участников заговора воедино и не позволит группе распасться. Тот, за кем можно спрятаться и сколько угодно дергать за ниточки. Полковник Комаров. Вот с этого-то добряка режиссёр Данилов, (а, точнее, уже инженер Игнатьев) и начал. В отличие от своего старинного приятеля генерала Ланского, полковник Гавриил Сергеевич Комаров слыл среди подчинённых настоящим либералом, не обращающим внимания на сословные предрассудки. Инженер Игнатьев очень удачно оказался большим поклонником скачек, которыми, в свою очередь, бредил полковник. Знакомство произошло на ипподроме, где Игнатьев очень удачно проиграл пару сотен рублей, поставив на ту же лошадь, что и Комаров. Общая неудача сплочает куда больше, чем успех. Не прошло и часа, как Семён Макарович уже бодро попивал забористый балтийский портер в компании полковника. Перед «случайным» знакомством на скачках Данилов изучил Комарова тщательнее, чем судмедэксперт изучает труп внезапно скончавшегося в гостиничном номере банкира. Неудивительно, что за первой встречей последовала вторая, и через месяц доверчивый полковник уже души не чаял в своём «юном друге» Семёне Игнатьеве. Целых три месяца Константин Евгеньевич «вываживал» Комарова, словно опытный рыбак – щуку в омуте. И только убедившись, что рыбка плотно сидит на крючке, начал реализовывать свой замысел. Устроив ностальгический вечер с коньяком и при свечах, он внушил Комарову идею возобновить старую дружбу с Ланским. Маховик пьесы быстро набрал обороты и вскоре раскрутился вовсю. Тщательно подобранными темами и обстоятельствами он навёл Комарова на мысль выведать у Ланского грустную историю о неудачном визите к императору. Разумеется, полковник поделился узнанным у Василия Андреевича с близким другом Игнатьевым. Константин Евгеньевич умело раскачал ситуацию и не успели дворянчики оглянуться, как они втроём уже сидели в кабинете Ланского, рьяно строя предположения, как можно донести правду об истинной величине потерь до ведома Его Императорского Величества. Игнатьев себя не выпячивал, скромно сидел в кресле, нарочно поставленном так, чтобы оставаться в тени. И из этой тени, подобно суфлёру, он подавал реплики, которые послушно подхватывали глупенькие персонажи. Постепенно в организацию, которую Ланской гордо окрестил «Обществом неравнодушных граждан» подтянулись и остальные персонажи. Причём – и Данилов мог бы этим гордиться – и Ланской, и Комаров под присягой подтвердили бы, что эти кандидатуры были предложены ими самими, а Игнатьев их только поддержал. И вот, наконец, вся труппа оказалась в сборе. Сначала тщательно подготовленные персонажи увлечённо обсуждали, как убедить его величество изменить существующую военную стратегию. Игнатьев усердно делал вид, что полностью поддерживает эту утопическую идею. При этом он ни секунды не сомневался, что Павел Четвертый даже слушать не станет этих прекраснодушных идиотов и ждал только того момента, когда корабль идеалистических фантазий его персонажей натолкнётся на айсберг реальности императора Павла и бесславно пойдёт ко дну. Так и произошло. Сокрушительное поражение графа Нежина уже, почти поставило крест на утопических планах Ланского, но Пыжов некстати вспомнил об генеральном прокуроре. Это отдалило исполнение замысла Константина Евгеньевича еще на три месяца, но в качестве компенсации он сумел разжиться записью разговора Ланского с Юнусовым. Эта запись впоследствие может стать отличным инструментом воздействия на генпрокурора. Зато теперь, когда Юнусов, сам того не зная, сыграл на стороне Данилова, режиссеру осталось только отдать команду, чтобы марионетки-персонажи, покорные его воле, сплясали на своих верёвочках последний танец. А потом, когда Павел Четвёртый будет мёртв, можно будет убрать отыгравших своё персонажей и позаботиться о том, чтобы следователи обнаружили в доме Ланского неопровержимые доказательства, связывающие его с Российской Коммунистической партией. На этой грандиозной ноте первый акт драмы, которую создал гениальный режиссёр Константин Данилов, закончится. И начнётся второй акт, уже с новым императором и новой компартией, которую возглавит новый лидер. Вот так-то, уважаемые зрители. Это вам не какой-нибудь водевиль. Тут настоящая драматургия. Можете аплодировать. Стоя. ОКРЕСТНОСТИ КОРИЧНЕВОГО КАРЛИКА. Человеческая жизнь скоротечна. Одно десятилетие отражается на человеке сильнее, чем тысячелетие на куске гранита. Вчерашний юнец, едва разбуженный, только из анабиозной камеры, спустя десять лет уже специалист, состоявшийся гражданин, ещё через десять – мастер, с багажом личного опыта, знаний, умений, и с неизбежной расплатой за полученное – первыми морщинками. Еще двадцать, и он уже на пике жизненного пути – всё знает, всё умеет. Он бы горы свернул, только силенок малость поубавилось, да по утрам стало тяжеловато вставать, как будто кто-то украдкой подкрутил силу тяжести на планете, добавив к стандарту еще добрую треть G. Еще двадцать лет, и он уже отходит от дел, всё равно толка от его усилий – чуть. Его знания – устарели, ум уже не тот. Старики становятся затворниками: к чему бестолково мешаться под ногами у молодых, оскорблять их эстетическое чувство сморщенной физиономией, согнутой спиной и скрипящими суставами? Нет, отдых, отдых. Если доживешь, конечно. А следующие двадцать, скорее всего, оборвутся, не закончившись. Из праха рожден – в прах вернёшься. А камень… Что камень? За эти десятилетия на нем разве что появится какая-нибудь трещинка. А может, и нет. И это какой-то крохотный булыжник. Что уж говорить о звездах? Для них миллион лет – одно мгновение. Коричневый карлик, затаившийся в пылевом облаке, не стал исключением. Как и пустая каменная планетка, неутомимо наматывающая круги по своей орбите. Каждый день – копия предыдущего. Ни дождей, ни ветра. Лишь изредка шальной летун – метеорит сверкнет яркой вспышкой, врезавшись в пыльную повехность, и оставит на поверхности маленький кратер, будто памятник месту своего вечного успокоения. Но сегодня на планетке вновь, уже не первый раз, появилась пара кораблей Высших. Опустившись подле той же самой скалы, они тут же исчезли в её резко очерченной тени, словно растворившись в чернильной темноте. Обычно Высшие не удостаивали своим вниманием убогие мирки, подобные этому, но Белесый шар и Кокон из разноцветный нитей обсуждали слишком серьезные вещи, чтобы встречаться на населенной планете или доверять свои тайны какой бы то ни было форме дистанционной связи. Шар по-прежнему предпочитал гравитационную форму коммуникации. Жемчужный туман в нем пришел в движение. Вокруг основания шара разбежались концентрические волны тончайшей пыли. - С нашей стороны подготовка идет полным ходом. Флот начнет операцию в ближайшие полгода по стандарту людей. Склон задает вопрос: успеют ли ваши подопечные подготовиться? Кокон тут же привел в движение свои разноцветные нити. - К сожалению, срок придется сдвинуть.