Таким образом, Российская империя вела полномасштабные боевые действия с тремя доминантами, ограничиваясь боями местного значения еще с одной. Четыре фронта. Четыре мельницы, без устали перемалывающие человеческие судьбы. Если для того, чтобы остановить этот чудовищный механизм, требуется смерть всего одного человека, пусть даже равного Высшим, этот человек обязан умереть. Сомнений быть не должно. И все-таки генерал Ланской сомневался. НЕОПРЕДЕЛЕННАЯ ТОЧКА В ПРОСТРАНСТВЕ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ. Тайное убежище Центрального Комитета Российской коммунистической партии. КАХА ГУЛИА Каха Гулиа, хакнув, выжал штангу. Подумаешь, шестой десяток. Тоже мне, возраст. Да, силы малость поубавилось, кто ж спорит. Уже не выжать двести сорок килограмм, как в молодости. Но сто восемьдесят – вполне. И ежедневный утренний кросс, десять километров с имитацией двадцатиградусного подъема – тоже легко. Да что там, обычный человек на его месте уже принимал поздавления и подставлял шею под ленту олимпийской медали империи. Но для Хомо Беллум результаты, прямо скажем, скромные. Каха старался, но спортивные тренировки не могли заменить полноценных армейских полигонов, на которых провел свою юность курсант Гулиа. И тем более, жалкие спортивные снаряды не могли соперничать с реальным боем. Когда выкладываешься по полной, живешь на всю катушку, когда железы впрыскивают в вены лошадиные дозы адреналина, от которого пьянеешь сильнее, чем от лучших вин родной Кахетии. Эх… Всё это осталось в прошлом. В том самом прошлом, где тридцатилетний штабс-капитан Гулиа застрелил садиста-полковника, избивавшего рядовых до смерти. Не смог тогда Каха, не стерпел. Повезло, что сам остался в живых. Хотя, что значит – повезло? Солдаты спасли. Передали любимого штабс-капитана по эстафете до ближайшей ячейки партии. Там Кахе Гулиа справили новые документы и вывезли с планеты на грузовом корабле. С тех пор вот уже двадцать четыре года Каха живёт на нелегальном положении. Сначала возглавлял боевую группу, потом – планетарную сеть, а теперь вот отвечает за силовые операции в ЦК Российской коммунистической партии. Раньше таким, как Гулиа было раздолье. Раньше партия была другой. Боевой, сильной. Сражалась на равных с жандармами, прислужниками капиталистов. Одно название партии наводило на нуворишей ужас. Но всё проходит. Сколько не старайся, а плетью обуха не перешибёшь. На Древней Земле российским коммунистам, большевикам, было проще. Старая Российская империя находилась при последнем издыхании, измученная долгой войной, окиданная, словно вшами, ворами всех мастей, казнокрадами, мздоимцами и прочей кровососущей сволочью. Тогда только и надо было кинуть спичку, провозгласить лозунг «мир народам, хлеб голодным», чтобы разгорелся пожар революции. И что мог противопоставить дряхлый режим восставшему народу? Да ничего. У жандармов винтовки, так и у рабочих отрядов тоже. Порядок величин был один и тот же у обеих сторон. А сейчас? На вооружении охранки все достижения современных технологий, от заурядной прослушки до сыскных дронов. Отряды жандармерии вооружены не хуже армейских спецподразделений. Сколкьо бы китайские товарищи ни помогали партии средствами и техникой, а всё равно это битва даже не Давида с Голиафом, а комара со слоном. Да-а… думал ли когда-нибудь Каха Гулиа, что докатится до подобных пораженческих настроений? А вот пришлось. Практика, как известно, критерий истины. И эта практика убедительно доказала, что поднять народ на революцию в нынешних условиях – задача невыполнимая. Возглавив отдел силовых операций, Каха еще надеялся добиться успеха с помощью точечных операций: ликвидацией наиболее зарвавшихся эксплуататоров, диверсиями против их собственности. Тогда ЦК надеялся, что постоянно висящая над головами угроза заставит капиталистов проявить сговорчивость, пойти навстречу требованиям рабочих комитетов. Но этот метод не сработал. Проклятые буржуи предпочли завалить деньгами полицейское министерство, лишь бы не пойти на мировую. Даже организовали «комитет содействия правоохранительным органам». Ну а те и рады стараться. Усиленные подразделения жандармерии стальной метлой прошлись по низовым ячейкам партии. Вот тогда-то Артем Береговой, председатель партии, и перенес второй инсульт. Чудом разминувшись со смертью, Артем Матвеевич сильно изменился. Стал осторожнее, сдержаннее. И этим тут же воспользовалась фракция умеренных во главе с Остапом Коваленко, начальником контрольного отдела ЦК, шефом службы безопасности и первым заместителем Берегового. «К чему дразнить гусей? – убеждал на пленуме грузный, неповоротливый Остап, говоря, как всегда медленно, веско и доходчиво. – Мы убедились, что силой власть не взять. Так ради чего продолжать провоцировать охранку? До каких пор мы будем терять преданных товарищей во имя недостижимой покуда мечты? Мы, коммунисты, должны быть реалистами. Нам следует полностью пересмотреть стратегию. Сделать упор на воспитание рабочих, на пропаганде наших идей в среде интеллигенции. Обратить, наконец, внимание на средний класс. Прекратить саботаж, точечные ликвидации, избегать противоправных действий. Так мы сумеем доказать властям, что наша партия дистанцировались от террористических методов, что мы проводим миролюбивую политику и готовы к конструктивному диалогу. Со временем, убедившись в нашем стремлении порвать с прошлым, правительство снимет запрет на деятельность компартии. Мы создадим собственную фракцию в парламенте. А потом, опираясь на взращённые партией кадры, на широкую электоральную поддежку выиграем выборы и проведем бескровную, ненасильственную революцию. И не придется проливать ничью кровь. Вот каким путем надо идти, товарищи!» Каха возражал, сколько мог. Надеялся, что с помощью боевого крыла в ЦК сможет переубедить товарищей. «Умен товарищ Коваленко, и человек хороший, честный, преданный идее. – Убеждал Каха товарищей, рубя воздух ладонью. – Но идеологически заблуждается. Никогда капиталисты не поделятся с рабочими властью. Наивно думать, будто эксплуататоры добровольно откажутся от своих преимуществ из-за каких-то там выборов. Вот в чём неправ Остап Григорьевич. Слишком хорошо об этой подлой породе думает. А потому проиграет. И партия с ним вместе. Вот в чём беда. Компартия измельчает, превратится в бледную копию социал-демократов. Рабочие отвернутся от нас, китайские товарищи лишат поддержки. Это станет катастрофой для всей российской коммунистической идеи. То, чего удалось достичь ценой крови товарищей, весь наш политический вес, всё пойдёт прахом». Долго говорил Каха. Жаль, не сумел убедить товарищей. Большинством голосов пленум принял решение о смене политического курса. Кахе пришлось подчиниться. С тех пор о крупных силовых акциях пришлось забыть. Силовикам оставили сущую ерунду: единичные операции на удаленных промышленных системах, да и те приходилось проводить в тайне, чтобы, упаси Высшие, не испортить новый имидж партии. Воодушевленные победой, люди Коваленко рьяно принялись за дело. Поставили образовательную работу, наладили связи с большинством официальных лево-ориентерованных СМИ, сумели заинтересовать идеями общества всеобщего блага интеллигенцию и чиновничество низких рангов. Наконец, по прошествии лет, убедившись, что компартия более не ассоциируется с террором и насилием, Коваленко начал осторожные консультации с властями. Надо признать, в переговорах Остап прямо как рыба в воде. Умеет убеждать, умеет вызывать доверие. И ведь у него почти получилось. В Министерстве внутренних дел всерьёз заговорили о исключении РКП из списка террористических организаций. Минюст тоже не возражал. Всё сорвалось из-за одного человека. К сожалению, этим человеком оказался никто иной, как Его Величество император всероссийский Павел Четвёртый Романов. Упрямый самодержец даже слушать не желает о том, чтобы узаконить компартию. Напрасно эксперты МВД и генеральной прокуратуры убеждают его, что для спокойствия и стабильности в империи выгодно допустить партию коммунистов к выборам, придать РКП официальный статус.Втуне пропали доклады, исследования, примеры компартий Союза Миров и Французской республики, являющихся частью парламентской системы в обеих доминантах. Павел Четвертый приходит в необъяснимую и неукротимую ярость при одном только упоминании компартии. Даже министры правительства не смогли его переубедить. Хотя, как подозревал Каха, они не слишком-то и старались, трясясь за свои кресла. Как бы то ни было, факт остается фактом. До тех пор, пока продолжается царствие императора Павла Четвертого, о легализации партии нечего и мечтать. После того, как Коваленко сообщил об окончательном провале переговоров, Артём Береговой созвал экстренное заседание президиума ЦК. И, впервые за много лет, пленуму не удалось выработать новую линию партии. Получение легального статуса отодвигалось в неопределённое будущее, а возврат к вооруженному противостоянию с властями казался слишком опасным. В итоговом постановлении прозвучали лишь аморфные и расплывчатые призывы «усилить политико-воспитательную и просветительскую работу, активнее вести агитацию среди широких масс насления империи» и тому подобные общие фразы. Но Каха Гулиа не собирался сдаваться. Прямо во время безрадостного доклада Коваленко ему в голову пришла неслыханная по своей дерзости мысль. Вечером того же дня Каха встретился с председателем Береговым поделился своей идеей. Артём Матвеевич покряхтел, почесал лысину и вызвал Коваленко. Каха представил свою идею и первому заму. Сначала потрясённый до глубины души Остап решительно возражал. - Это форменное сумасшествие! Если мы осмелимся на подобное, нас выжгут калёным железом! – Взывал он, взволнованно тряся двойным подбородком. Но Каху криками не проймёшь. Не тот человек. Криков он ещё в окопах наслушался. - Э-э, дорогой Остап Григорьевич, неверно мыслишь. Напрасно паникуешь. В том-то и штука, что компартия к этой акции не будет иметь никакого отношения. Береговой, по своему обыкновению, в спор подчинённых не вмешивался, предпочитая наблюдать. Знай попивал свой лечебный чаёк с шалфеем и неторопливо переводил взгляд с одного товарища на другого. - Твои хитрости, Каха Шалвович, это, извини, секрет Полишинеля! – Продолжал кипятиться Остап. – Если охранка схватит твоих людей, они тут же выведут власти на нас. Неужели это непонятно?! - Ошибаешься, Остап Григорьевич. Не будет там моих людей. Ни одного. Будут совершенно посторонние люди. Которые будут убеждены, что работают на совсем другую организацию. Пусть садисты Юнусова им хоть все кости переломают. Чем сильнее они будут на них нажимать, тем дальше от нас уйдут. Береговой едва заметно кивнул Кахе. Зоркий Коваленко тут же пустил в ход тяжёлую артиллерию. - Китайские товарищи ни за что не согласятся на такой риск! – Воскликнул он, поднимая в воздух для убедительности толстый указательный палец. - А мы не станем посвящать китайских товарищей. – Безмятежно парировал Каха. – Зачем им зря волноваться? - Скажи ещё, что ты не собираешься проводить свой план через президиум! - Вот это правильные слова. Конечно не стану. – Согласился Каха. - Ну, знаете! – Щеки Коваленко раскраснелись, он тяжело дышал, хватаясь за широкую грудь. – Артём Матвеевич, это же просто неслыханно! Скажите хоть вы Кахе Шалвовичу! Береговой аккуратно поставил чашку на блюдце. После инсульта он всё делал так: медленно, неторопливо, осторожно. И говорил также. - Здесь я соглашусь с товарищем Гулиа, Остап. Его идея настолько же дерзка, насколько и спасительна для партии. Но только при условии, что мы сумеем сохранить строжайшую секретность. Поэтому я согласен с тем, чтобы не посвящать китайцев и не информировать президиум. Любое случайно оброненное слово, любая утечка станут для нас гибельными. - Вы так говорите, Артём Макарович, как будто всё уже решено! – Слабо возмутился Коваленко. - А у тебя есть другое предложение? - Э-э… нет, сейчас нет, но ведь заседание только закончилось… Когда бы я успел… - Верно. Но ты не первый год работаешь над легализацией партии. И если у тебя до сих пор нет иного плана, я не думаю, что он появится в обозримом будущем. Коваленко не нашёлся, что возразить. - Ну хорошо. – Сдался он. – Давайте поступим так: пускай Каха Шалвович разработает конкретный план, а потом мы втроем его обсудим и коллегиально решим, может партия позволить себе подобный риск или нет. Работа над планом заняла у Кахи месяц. И когда они встретились в следующий раз, даже у Коваленко не нашлось аргментированных возражений против тщательно проработанной операции. - Я понимаю, что остался в меньшинстве. – Обреченно признал он. – И всё же я высказываюсь против. Мне даже подумать страшно, какую мощь обрушит на нас Юнусов, если им удастся доказать, что это наших рук дело. Двумя голосами против одного план Гулиа утвердили. Большая игра началась. В поисках подходящей кандидатуры следователи Коваленко, отвечающего за внутреннюю безопасность в партийных рядах, и специалисты Гулиа, знавшие всех оперативников РКП в регионах, прочесали десятки систем, рассмотрели сотни потенциальных кандидатур. Тройка лидеров партии, не жалея времени, тщательно изучала биографии наиболее перспективных из них. - Вот этот! – Наконец, уверенно воскликнул Гулиа, тыкая пальцем в висящий в вирт-сфере голографический портрет молодого мужчины. – Константин Данилов. Прелесть, что за кандидат. - Законченный негодяй. – Процедил сквозь зубы Коваленко, перечитывая биографию Данилова. – По нему петля плачет. - Верно, Остап Григорьевич. – Охотно согласился Каха. – Карьерист, убийца, предатель. Вот мы его и исключим из партии. За превышение полномочий и моральный облик. Детали пускай твои следователи обеспечат, они у тебя молодцы, знают, как. Пусть Данилов считает, что сним обошлись несправедливо, что партия его обманула, предала. А мы тем временем закинем крючок. Я уже обеспечил для нашего кандидата подходящего куратора. Он убеждён, что ему платят американцы. Это обеспечит нам двухуровневое прикрытие. Этот человек завербует Данилова, как расписано у нас в плане. Пусть Данилов думает, что мстит партии, что работает на Союз Миров. А мы его поддержим. Деньгами поддержим, нужной информацией. Подведём прямо к Зимнему дворцу. Пускай один мерзавец убьёт другого. Потом мы пустим по следу Данилова полицейских сыскарей. И пусть они хоть на куски его порвут, нас это уже не будет касаться. - А ваш куратор? Данилов его тут же выдаст. – Насторожился Коваленко. - Э-э, Остап Григорьевич, не о том волнуешься. С куратором мои люди разберутся. И не морщись. Одним предателем больше, одним меньше, какая разница. Вот так всё и сложилось. Данилов охотно пошёл на контакт, без малейших колебаний согласился работать на чужую разведку, деньги от куратора – Лукина принимал, задания выполнял. Шестеренки крутились, неумолимо приближая развязку. И вот, после долгого ожидания, этот момент настал. Сегодня ночью император Павел Четвертый, самый жестокий и безжалостный из тиранов, будет убит. А ему на смену придёт новый император. Молодой, неопытный. У него не будет достаточного политического веса, чтобы пойти против советников и высоких чинов силовых ведомств. А значит, он согласится легализовать рабочую партию. Ради чего Каха и затеял всю эту хитроумную комбинацию. Сегодня она, наконец, подойдёт к финалу. И, возможно, уже через месяц Каха, не таясь, сможет прогуляться по Дворцовой площади. Постоять на стрелке Васильевского острова, любуясь невской панорамой. Запрокинуть голову и увидеть над собой головокружительную глубину синего неба с белоснежными барашками облаков. Обливаясь потом, Гулиа выжимал и выжимал штангу, глядя в серый потолок. Скрипнула дверь, послышались тяжелые шаги, натужное дыхание. Никак, Коваленко собственной персоной. Каха, выругавшись про себя, осторожно вернул штангу на место и сел, утирая со лба крупные капли пота. - Что, Остап Григорьевич, пришел жирок согнать? – белозубо улыбнулся Гулиа. – Полезное дело, полезное. У Коваленко зубы желтые, кривоватые. Может, поэтому он никогда не улыбается, а только кривит губы, словно двух пухлых синеватых червяков. Да и сам Коваленко, если уж на то пошло, напоминает большую, жирную гусеницу, с полным, непропорционально длинным торсом и короткими для такого тела конечностями. Вот кому спортивный зал просто-таки необходим. - Как-нибудь в другой раз, – ответил Остап. – Надо бы переговорить, Каха Шалвович. - Поговорить это хорошо, – согласился Каха. – Отчего ж не поговорить? Можно и чайку организовать, если желаешь. - Я, собственно, тебя надолго не задержу. – Коваленко не купился на легкий тон кавказца. – Так что давай тут, сразу. - Ну, давай, раз такая спешка, – не стал возражать Каха, накидывая на плечи широкое полотенце. – О чём говорить будем? - Про твоего Данилова. - Э-э, Остап Григорьевич! Ведь всё уже обсудили, нет? Коваленко уселся на низенькую скамеечку, свесил брюхо между колен. Каха встал напротив, взял эспандер, чтоб не терять времени даром и не выбиться из ритма. -Я беспокоюсь, Каха. Не хочу, чтобы между нами осталась какая-то недосказанность. Мы делаем общее дело, идем к одной цели, хоть и по-разному смотрим на методы её достижения. Да, говорил Коваленко красиво. Коротко, весомо, по делу. Прямо как тяжелый лазер. Заслушаешься. Но с бывшим пехотным офицером Гулиа такие фортели не проходили. Когда доходило до дела, он тоже мог быть лаконичен. - Так что с Даниловым? - Может, все-таки отменим акцию? Я ему не доверяю. Я говорил это прежде, повторю и сейчас. Как бы он не перехитрил нас всех. Каха задумался. Да, Коваленко неприятен бывшему офицеру. Неприятен всем: своим обвисшим пузом, вечно влажными ладонями, жирными губами. И методы у них не просто разные – полярные. Но в главном они сходятся. В жажде справедливости для всех. В том, чтобы люди могли жить достойно, даже если при пробуждении им выпала несчастливая карта. А значит, Коваленко заслуживает честного ответа. - В чужую голову не залезешь, Остап Григорьевич. Я не знаю, что творится в голове Данилова. Но скажу тебе просто. Мы следим за ним во все глаза. Если что-то пойдёт не так, мои люди немедленно его ликвидируют. Как мы и договаривались. - Твои люди – всего лишь люди.