- Возможно, он испугался? – предположил Гуревич, пристально рассматривая юношу. - Было бы странно, если бы он испугался за себя. Я же сказал, он не из трусливых. Яд можно объяснить только одним. Он боялся под пытками выдать своих подельников. - И что, это всё? – с небрежно сыгранным разочарованием спросил Гуревич. – Вся ваша «логика»? - Нет. Это только один из аргументов, – Белоусов внимательно следил за реакцией Павлова. Тот спокойно кивнул. - Я понимаю ход ваших мыслей, подпоручик. Но тогда ответьте мне на следующий вопрос. В какой момент вы начали подозревать Дифенбаха? - Почти сразу. Слишком много нестыковок. - Перечислите. - Дифенбах – Офицер по связям МВД с резиденцией. Заметьте, не мелкий чиновник- посыльный, а крупная фигура: полномочный представитель. В случае безотлагательных дел в неурочное время используют не его, а курьера. О чем заранее предупреждают дежурных. Вот почему у Дифенбаха обычный дневной доступ в резиденцию. Дневной, а не полный. - Погодите-ка, Белоусов, – Павлов, нахмурился, вчитываясь в какой-то документ. – Я вот смотрю… тут ясно сказано, что у полковника Дифенбаха особый пропуск, на 24 часа в сутки. А вы говорите, только дневной. Как прикажете вас понимать? - Именно это меня и насторожило, господа. Как я уже говорил, моя специализация – фронтовая разведка. У меня практически идеальная память. Я способен запомнить сто страниц стандартного текста в минуту. Когда я поступил на службу в резиденцию, я тщательно изучил полный список допусков. И могу поклясться: в нем черным по белому значилось, что у полковника Дифенбаха – обычный допуск. Об изменениях в допусках нас информируют на разводе караулов. За всё это время фамилия Дифенбаха в списке изменений не упоминалась. - То есть, вы считаете, что Дифенбаха внесли в список уже после начала вашей смены? Для того, чтобы он мог без помех проникнуть ночью в императорские покои? Вы уверены, что прежде у Дифенбаха не было полного допуска? – Павлов подался вперед, забыв поправить свои круглые очки. - Абсолютно убежден. Проверьте логи департамента пропусков за последний месяц. Павлов радостно потер ладони, словно споласкивая руки под невидимой струей. - Федор Леонидович, отправляйся в департамент пропусков, – обратился он к Гуревичу. – Там должны быть дежурные. Душу из них вытряхни, но постарайся подтвердить или опровергнуть слова нашего… временного коллеги. Гуревич только хмыкнул, аккуратно прикрывая за собой дверь. - Так-так-так, – Павлов вновь сверился с виртом. – Петр Ильич, верно? - Так точно. Белоусов демостративно повозился на жестком сидении. - Да двигайтесь уже сюда, – махнул рукой Павлов. Петр, громыхая стулом, устроился рядом с ним. - Вы знаете, что перед тем, как вы его взяли, полковник Дифенбах прошел три поста и ни на одном не вызвал подозрений? Как думаете, что это? Небрежность или сговор? - Не могу сказать точно, но думаю, дежурные просто проверяли допуск, видели, что Отто Францевич в списке, и всё. - И никто не обратил внимания, что ещё недавно его там не было? - Честно говоря… – Белоусов замялся. – Понимаете, я в роте охраны своего рода белая ворона. Тут все офицеры сплошь из столичного училища, там специально готовят этих… для церемониалов. - Оловянных солдатиков, – без сантиментов уточнил Павлов. - Ну, я бы так не сказал… – дипломатично уклонился от прямого ответа Петр, хотя на самом деле к вынужденным сослуживцам относился без малейшего пиетета. Гвардейцы действительно красиво маршировали, неплохо стреляли по мишеням, владели французским на уровне родного и просто великолепно танцевали. Но как боевые единицы не стоили ломаного гроша. - Получается, вы опирались только на свою профессиональную память, когда решили задержать полковника? – Павловым явно овладел спортивный интерес. Впрочем, Петр не обольщался, понимая, что подобная демонстративная заинтересованность и подчеркнутое дружелюбие не более, чем смена методики допроса. - Разумеется, нет. Это отправная точка. А вот что меня действительно насторожило… – Петр несколько смутился. – Вы понимаете, он не орал. Павлов нахмурился, но через секунду звонко рассмеялся, грозя Белоусову пальцем. - Ну вы, Петр Ильич, и шельма! – всё еще посмеиваясь, сказал он. – Это ж надо! Не орал, значит? - Никак нет. А ведь должен был, согласитесь. - Да уж. Если бы, к примеру, меня вдруг принялся допрашивать какой-нибудь писарь: куда я иду, да зачем, я бы точно не постеснялся в выражениях. - Вот и я так подумал. Не будь у Дифенбаха рыльце в пушку, он бы меня отчехвостил по первое число. И был бы в своём праве. Петр собрался было рассказать про не выдерживающую никакой критики историю с якобы потерянной авторучкой, когда на вирте следователя вспыхнул сигнал экстренного вызова. - В чем дело, Федор Леонидович? Ответа второго следователя Белоусов не услышал – у Павлова был включен режим беззвучного сообщения, когда звуковые колебания проводятся от вирта напрямую через костную ткань. По изменившемуся лицу Павлова подпоручик понял, что случилось что-то экстраординарное и вряд ли хорошее. - Дьявол. Жди, я сейчас буду. Надворный советник поднялся из-за стола, на ходу отключая трансляцию вирта. Петр тоже автоматически вскочил, но тут же замялся. Павлов бросил на него оценивающий взгляд и решительно махнул рукой. - Ладно, что уж там… Пойдемте со мной, Петр Ильич. Вдруг еще что-то приметите, с вашей-то пятеркой по допросам. - А что случилось? – спросил Петр, когда они чуть не бегом поднимались по лестнице, ведущей из подвала. - Вы были правы. А вот мы, похоже, прокололись, – мрачно признался следователь. – Стоило Федору Леонидовичу начать задавать вопросы, как дежурный чиновник сиганул в окно. С третьего этажа! - Жив? – спросил быстро Белоусов. - Куда там… – безнадежно махнул рукой Павлов. – Башкой прямо о булыжник… Скандал, как есть скандал. - Надо срочно определить его связи. Друзья, сердечные приязанности, – автоматически выпалил Петр, едва поспевая за оказавшимся неожиданно шустрым следователем. Павлов на ходу покосился на подпоручика. - Петр Ильич, может, вы у меня и дело заберете? Юноша покраснел. Вот ведь незадача. И правда, стал распоряжаться в чужой епархии, как в своем учебном взводе. - Извините… - Пустое. Слушайте, Петр Ильич, а не бросить ли вам свою службу? Переходите ко мне. Видит Бог, вы прирожденный сыщик. Белоусов, порозовев от похвалы, отрицательно качнул головой. - Спасибо за предложение. Но я – человек военный. Я и тут временно, пока восстанавливаюсь после ранения. А потом – в разведку, к братцам-десантникам. Во взгляде Павлова мелькнуло сожаление. И еще что-то, чего Петр не совсем понял. - Жаль. Да, жалко будет, если… впрочем, это ваше решение и ваше право. Но конкретно на это дело я вас, Петр Ильич, у начальства все-таки ангажирую. За эту ночь Петр выпил больше кофе, чем за целый месяц. Странная смерть полковника Дифенбаха и последовавшее за ним самоубийство коллежского регистратора Семенихина не на шутку обеспокоили золотопогонное начальство. Всем хотелось закончить с этой неприятной историей до того, как пробудится Его величество. Следователей торопили и понукали со всех сторон, требовали немедленно разобраться. «Ну да, разберись тут, когда задаешь человеку какой вопрос, а сам гадаешь, он просто отравится или в окно сиганет, паршивец этакий» – недовольно ворчал Гуревич. Прощальная записка, найденная во внутреннем кармане кителя Отто Францевича, еще более усилила беспокойство. - Вот, полюбуйтесь, Петр Ильич, – На этот раз Павлов открыл полноценную вирт-сферу. (Следователь сдержал слово, и подпоручик официально получил предписание содействовать Павлову до окончания расследования). Петр внимательно изучил копию записки. Писано от руки, на плотной бумаге, чернильной ручкой. Возможно, той самой, пропажей которой Дифенбах пытался объяснить своё присутствие во дворце. Почерк ровный, каллиграфический. Буквы одного размера, тщательно соблюден наклон, помарок нет. Значит, писал спокойно, продуманно. На него не давили и не принуждали. Интересно будет посмотреть возможные отпечатки на бумаге. Посмотрим, что скажут дактилоскописты… Петр и не заметил, как вошел во вкус. Как же, оказывается, надоела пресная служба в Зимнем дворце! Сейчас он был в своей стихии, хотя и расследовал дело, никак не связанное с разведкой. Тем не менее, сути это не меняло. Темп работы и накал эмоций здесь были точно такими же. Покончив с разбором внешнего вида записки, Петр перешел к содержанию. И не удержавшись, присвистнул. «Я, полковник русской армии Дифенбах Отто Францевич, ныне статский советник Министерства Внутренних Дел, пишу эти строки, находясь в ясном уме и твердой памяти, имея целью объяснить свой поступок. Со скорбью вынужден признать, что государь император Павел 4-ый встал на гибельный путь, каковым ведёт доблестную российскую армию и народ империи. Как мне стало известно, факты, приводимые неравнодушными офицерами, были отвергнуты командованием из опасения за свои карьеры, а государем – по причине безразличия к судьбам русских солдат. Павел 4-ый проявил преступное равнодушие к немыслимым потерям армии в бессмысленных и малопродуктивных столкновениях. Павла 4-го интересует лишь слава завоевателя и покорителя чужих миров. Его мания величия и непомерные амбиции привели к тому, что за время его правления цифры потерь нашего флота в живой силе увеличились на 1500 процентов, в технике и ресурсах – на 900 процентов. Государь пресекает любую попытку ограничить потери нашей армии, поощряя наиболее безрассудных генералов и отправляя в ссылку каждого, кто осмелится поднять свой голос в защиту русского солдата. Тем самым Павел 4-ый сделался государственным преступником, нарушившим статьи 3, 14 и 127 уголовного кодекса Российской империи, и заслуживающим самого строгого наказания. Я, как полковник российской армии, как патриот и гражанин, единолично признаю Павла Четвертого Романова виновным по всем пунктам и приговариваю его к смертной казни в наказание за его преступления и в назидание тем, кто придет ему на смену. Я не раскаиваюсь в своих действиях и приношу себя в жертву справедливости и процветанию нашей Родины. Да здравствует Российская империя! Да здравствует Доминанта!» - Ну, каково? – поинтересовался Павлов, заметив, что Петр принялся по второму разу перечитывать пространное послание полковника. – Целый роман накропал. А вы говорите, подельники. Пишет же человек – единолично. - Интересно… – пробегая глазами по строчкам, рассеянно пробормотал Белоусов, не слушая следователя. – Очень интересно. В армии Дифенбах числился не по части снабжения. И не по юридической части. Или я ошибаюсь? - Не ошибаетесь, – Павлов вывел в сферу биографию генерала. – Он строевой офицер. Обычный, знаете, такой вояка, без выдающихся викторий, но и без явных поражений. Кстати, обратите-ка внимание, мой юный друг, вот на эту табличку. Он вывел на экран диаграмму. - Вот это, синим цветом – усредненные потери по флоту в результате боестолкновений, а вот здесь, красный график – это потери соединений, которыми командовал покойный. Синяя ломаная линия шла значительно выше красной. - Осторожный был, сукин сын, – прокомментировал картину Гуревич. – Потому и засиделся в полковниках. Вот и мотив – зависть к успешным коллегам. А всякие там рассуждения, дескать, о державе пекусь – это просто красивые слова. - Неужели всё так просто? – удивился Петр. - А в жизни, Петр Ильич, по большей части всё действительно просто, – Павлов закрыл график. – Убит завзятый ловелас – ищи мужа-ревнивца. Внезапно скончался престарелый миллионщик – проследи за молодой вдовой. Самые простые версии нередко оказываются самыми правильными. - Лезвие Оккама, – задумчиво пробормотал Петр.