Грек саданул кулаком по столу. Арчвадзе не стал его останавливать. - Приемлемые! Нет, вы слыхали, а? Потери-то, оказывается, приемлемые! Ну слава Богу, а я-то уж, признаться, думал… Арчвадзе только скрежетнул зубами. - Для нашего Мясника любые потери приемлемые. – С отвращением процедила Катька. – А я-то всё думала, за что его так называют? - Теперь знаешь. – Целовальник Степан аккуратно промокнул полотенцем лужицу на стойке. - Теперь знаю. Степан вопросительно посмотрел на Арчвадзе. Леня отрицательно покачал головой. - Интересно, может быть что-то ещё подлее? – безнадежно спросил Грек. - Может. – Степан оперся о стойку своими ручищами. Лапы у отставного десантника были всё одно, как у медведя. – Ещё как может, парень. Лёня с проснувшимся интересом уставился на целовальника. На вид Степану лет шестьдесят, на бритой голове выделяются белые шрамы. Арчвадзе слыхал, что прежде Степан служил в спецотряде быстрого реагирования при штабе флота. Элита из элит. А потом его то ли комиссовали, то ли вообще уволили. В общем, неважно. Главное, что Степан отличный малый, не лезет не в свое дело и, по уверению знакомца из особого отдела, на завсегдатаев не стучит, пользуясь их пьяными откровениями. Хороший мужик. Говорит Степан редко и мало. Но если уж говорит, то по делу. - Ну, и что, к примеру? – угрюмо поинтересовался Грек. Вместо ответа Степан ткнул пальцем в меню вирт-сферы. В сфере появилась заставка. - Вчерашний выпуск «Петербуржского собрания», – пояснил целовальник. В сфере пошла запись. Судя по всему, шло обсуждение текущей политической ситуации. Обычная программа: небольшая студия, красивая ведущая, какие-то приглашенные эксперты. - Как мы можем гордиться нашими вооруженными силами, если они совершают акты самого настоящего пиратства? – патетически вопрошал ухоженный мужчина с прямым пробором в напомаженных черных волосах. – Как мы можем осуждать наших противников, если сами подаем им вопиющий пример варварства и жестокости? В плашке высветилось: «доктор общественных наук Василий Андреевич Юрцев, депутат государственной думы от партии Обновления». Ведущая, симпатичная дама лет тридцати с ярким макияжем, придав своему лицу выражение глубокой печали, уточнила: - Вы, конечно, имеете в виду пресловутую операцию нашего флота в системе Трех Красных Солнц? - Операцию? – саркастично улыбнувшись, переспросил ухоженный мужчина. – Елена Викторовна, дорогая, давайте не будем повторять ерунды вслед за Военным министерством. Это была не операция, а убийство. Жестокое, преднамеренное убийство. Все мы знаем, к чему привела эта так называемая операция: планета погибла, все население – я подчёркиваю, мирное население,– уничтожено. И что же мы видим? Может быть, виновник этого геноцида, князь Татищев, наказан? Нет! Напротив! Ему пожаловали очередной орден. Представьте, Елена Викторовна, орден! В то время, как должно отдать его под суд! - Василий Андреевич, давайте всё-таки оперировать фактами! – Вступил в разговор мужчина с окладистой русой бородой, в мундире с галунными петлицами коллежского советника. – Согласно официальному докладу департамента разведки, на планете располагались опасные лаборатории и военные производства. - Лаборатории, производства… Чепуха, отговорки! Никакие «лаборатории» не дают права уничтожать население целой планеты! – категорически возразил ухоженный Василий Андреевич. – Есть же десантные подразделения, диверсионные группы, в конце концов! Они способны выполнить задачу без лишних жертв. А ваша, с позволения сказать, «операция»… Это форма коллективного наказания, отвратительный геноцид. Военное преступление – вот что такое ваша «операция». Катюшка возмущенно фыркнула. - Он что, не знает?! Можно подумать, это мы взорвали те ядерные бомбы! - Гражданский! – презрительно оттопырил губу Васька Грек. – Что они вообще понимают? - Эй, дайте послушать. – Попросил Арчвадзе. Лёню серьезно обеспокоила эта странная дискуссия. - Василий Андреевич, но в Главном штабе нам сообщили, что командующий эскадрой князь Татищев отдал приказ об детерраформировании планеты только после того, как китайцы подорвали свои заводы ядерными зарядами. – Заметила ведущая. - О да, разумеется! Китайцы сами уничожили своё собственное население. Видимо, из любезности, чтобы облегчить работу князю Татищеву. Как вообще можно верить в подобную чепуху? – Снисходительно отмахнулся ухоженный мужчина. На его безымянном пальце сверкнул драгоценный перстень. – Тем более, что официальные источники в Китайской Республике давно опровергли неумелую ложь наших великомудрых генералов! Нет, любезная Елена Викторовна, это было разбойное нападение, массовое убийство ни в чем не повинных людей. Акт устрашения, имеющий целью посеять страх в сердцах противника. Семьдесят миллионов человек, я повторю, семьдесят миллионов мирных граждан, вот какова цена так называемой «победы» князя Татищева. Очевидно, господа стратеги надеялись, что народ Китайской республики после подобного чудовищного зверства устрашится и потребует от своего правительства прекратить военные действия. Ну, так я спешу сообщить господам стратегам, что они ошиблись. Китайцы возмущены и разгневаны. И скажу, положа руку на сердце, я их прекрасно понимаю. Так называемая «операция» князя Татищева – это классическое военное преступление. И все те, кто в нем участвовали, от генералов до рядовых – военные преступники. По моему мнению… Степан переключил сферу на спортивную программу. - Вот так, братцы. Вы теперь, ко всему, ещё и преступники. А вы спрашивали, «что может быть подлее». Арчвадзе молча подвинул к нему пустую стопку. Катюшка шмыгнула носом и последовала его примеру. И только Васька Грек продолжал смотреть на сферу остановившимися глазами. - Так там что, правда было семьдесят миллионов? – безжизненным голосом спросил он. - Не знаю, – отозвался Степан. – Не наше это дело. Но что Татищев не стал бы бомбить гражданских – знаю точно. Он, может, и Мясник, но мундира не замарает. - Тогда чего этот… чего он врет? – внезапно фальцетом воскликнула Катюшка. – Какое он имеет право?! Китайцы ему сказали! А как они взорвали антигелий, они ему сказали? Как он смеет! Наши ребята… все погибли… а он их в преступники?! - Политика, девочка, политика, – ответил старый десантник. – Этот тип, Юрцев, он из оппозиции. Они вечно всё наизнанку выворачивают. Что не сделай, им всё поперёк. Всякие гражданские дурачки их слушают, а потом за них голосуют. Достав новую бутылку полугара, он двумя пальцами выдернул пробку и щедрой рукой плеснул в три стопки. Подумал секунду и, крякнув, налил четвертую. - Черт с ним, с Юрцевым этим. Давайте-ка помянем ваших друзей, которые не вернулись. Герои они, кто бы что ни говорил. Так и знайте. Ну, давайте, берите. За счет заведения. ДОМИНАНТА УРЗЕТ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ Санкт-Петербург. Садовая улица, 13. Доходный дом Раменского, 3 этаж, частная квартира. НАТАЛЬЯ РАДИОНОВА. Видеосфера погасла. - Юрцев умничка! – Олюшка Евстафьева, грациозно изогнувшись, пустила в воздух дымное колечко и тут же разогнала дым сигареткой на длинном мундштуке, который она держала двумя пальчиками, изящно оттопырив мизинчик. – Я его просто обожаю. Он такой симпатяжка. - Дело не в том, симпатяжка он или нет. – Вениамин отошел от мольберта на два шага и, склонив голову, критически осмотрел сначала набросок, а затем саму Олюшку, расположившуюся на мягкой тахте. Нет, складки на кремовом платье должны быть глубже, рефлексы – голубее. Поморщившись, он вновь взялся за кисть. - А в чем же тогда дело, Пава? – спросила Наташа Родионова. Художник с едва заметным вздохом обернулся к девушке. Конечно же, он бы предпочел писать Наташу, но строптивая красавица вечно отказывалась. Олюшка, конечно, тоже красивая, но не более того. Нет в ней глубины, нет фактуры. Писать Олюшку – все равно, что рисовать кувшин. Для руки полезно, а душа не трепещет. Он бы, наверное, отказал Оле, давно набивавшейся в натурщицы, но потом ему пришло в голову, что удачный портрет может склонить Наташу к позированию. А дальше, кто знает… Мало, что ли, моделей влюблялись в художников? - Ей, Веня, проснись! – рассмеялась Наташа. Вениамин вздрогнул. Кисть скользнула по эскизу, оставив на лице нарисованной Оли длинный голубой шрам. - Так что с Юрцевым? – требовательно повторила девушка. - Юрцев хорош тем, что открыто называет проблему, а не замазывает её, как другие, – резче, чем хотел, ответил художник, раздосадованный помаркой. Взяв мастихин, он принялся исправлять ошибку. Андрей Рязанцев вошел в комнату, держа в руках поднос с бокалами и большой чашей, в которой плескалась бордовая жидкость. Терпкий аромат поплыл по комнате. - Дамы и господа, мой коронный пунш, прошу! – возвестил он с ходу. Тем временем Кирилл Окунь, сидевший в уголке дивана с томиком Цвейга, пролистал книгу, открыл нужную страницу и процитировал: «…У морали и политики свои различные пути. События оцениваются по-разному, смотря по тому, судим мы о них с точки зрения человечности или с точки зрения политических преимуществ», после чего многозначительно обвел взглядом присутствующих. - Дело не в политике, – уязвленно возразил Веня, увидев, что Наташа одобрительно кивнула Кириллу. – Политика это нормально. Но у нас, в России, политический процесс стал неким симулякром. Мы превращаемся в военную диктатуру со всеми вытекающими. Вот о чем говорит Юрцев, и вот почему лично я его уважаю и поддерживаю. - Да брось. Чего ты, в самом деле? – Андрей налил себе пунша и на правах хозяина расположился в кресле, скрестив длинные тощие ноги. – Какая еще диктатура? У нас, слава Богу, просвещённая монархия. Выборный парламент, свободная пресса, всё как положено. - Ну да, свободная. Только с военной цензурой, – язвительно ввернул Вениамин. Художника раздражало, что от его слов отмахиваются. Особенно на глазах у Наташи. - Ну да, цензура есть. Я разве говорю, что нет? – Андрей отпил немного пунша, отсалютовав бокалом своему визави. – Но я ж тебе сто раз повторял. Мы воюем, потому и цензура. Это вынужденная мера, понимаешь? Временная мера. - Если тебе пожаловали коллежского асессора, это еще не значит, что во всей империи «всё хорошо», – ввернул Кирилл. Вениамин отсалютовал ему кисточкой. - Причем тут мой чин, чего вы? – отмахнулся Андрей. – Я только говорю, что у нас – политическая и экономическая стабильность. А для военного переворота, которым пугает наш уважаемый живописец, нужны какие-то предпосылки. Ну я не знаю… Скажем, армия должна быть недовольна. А с чего ей быть недовольной, когда флот снабжается по первому разряду? Вот, ты сказал, что я получил коллежского. Верно. То есть, в армии я был бы капитаном[22]. А знаешь ли ты, что я, чиновник восьмого класса, получаю столько же, сколько безусый поручик, который ещё пальцем о палец не ударил? Ну, так с чего военным бунтовать? Кирилл задумался, постукивая пальцем по корешку Цвейга. Короткие толстые пальцы подошли бы мастеровому, но Кирилл Окунь был хирургом, и притом весьма неплохим. - Мне кажется, Вениамин имел в виду совсем другое. - Что, например? – Наташа успела первой и Андрей, открывший было рот, указал на девушку, подтверждая её вопрос. Врач с готовностью пояснил. - Я думаю, и тут я, кстати, согласен с Веней, что у нас происходит постепенное сползание к военной диктатуре. Тихой сапой, без бунтов и восстаний. Интересы военных всё больше определяют внешнюю и внутреннюю политику. Любой, сомневающийся в непогрешимости нашей замечательной армии тут же объявляется если не ренегатом, то как минумум пораженцем. В моем понимании это и есть диктатура. Андрей рассмеялся. - Кир, но это же нелепо! Ты что, не смотришь новости? Дружище, очнись! Мы воюем на всех фронтах. Естественно, интересы армии ставятся во главу угла. И правильно. Ты же не хочешь, чтобы нашу доминанту порвали на куски? Кирилл, не на шутку увлекшийся дискуссией, отставил свой бокал в сторону. - Андрей, не делай вид, что не понимаешь, о чем я. Долг перед доминантой, все эти лозунги, типа «за Высших, царя и отечество» – это всё правильно, никто с этим не спорит. Но, согласись, есть разница между честным боем и трусливым нападением на мирную планету. У нас интересы армии поставлены выше законов общества, ей позволено всё. Эта вседозволенность и порождает преступления. Вот о чем говорит Юрцев. И я с ним согласен. Да, на сегодняшний день законы гуманности нарушаются только в отношении противника. Но ведь аппетит, как известно, приходит с едой. Вот что я пытаюсь тебе вдолбить. Можешь мне не верить, но я готов биться об заклад, что эта грязная история с китайской планетой нам еще аукнется. И не раз. - Князь Татищев просто выполнял приказ. – Андрей тоже распалился. На обычно бледных щеках его выступил румянец – то ли от возбуждения, то ли от выпитого пунша. – Солдаты исполняли свой долг! А ваш любимчик Юрцев огульно окрестил их разбойниками и убийцами. А теперь и вы туда же! - То есть, ты считаешь, что уничтожать планеты вместе с людьми – это нормально? – вспыхнул Кирилл, швырнув на стол ни в чем не повинного Цвейга. – Тогда чем ты сам отличаешься от этих… - Кирюша, мы понимаем твои чувства, – поспешно вмешалась Наташа. – Ты врач, тебе претит сама мысль об убийстве людей.