- Ну… не то, чтобы готов. Офицеры не смогли сказать ничего определённого. В общем, вот, любуйся. В вирте всплыла трехмерная голограмма и три портрета в основных ракурсах. Особых примет в них, как и следовало ожидать, не нашлось. Совершенно непримечательная физиономия типа «увидел и забыл». - Интересно… очень, очень интересно, – Павлов склонил голову набок, разглядывая портреты под разными углами. – Но еще интереснее то, что офицеры не смогли точно его описать. Что отсюда следует? - Обобщающая пластика. Либо профессиональный грим. - Корректировочная пластическая операция штука радикальная – задумчиво протянул Павлов. – Я бы поставил на профессиональный грим. Он удобнее и даёт больший простор для модификаций. Если Игнатьев – тот, кто нас интересует, мы имеем дело мастером перевоплощений. Он хамелеон: человек с сотней лиц, и к каждому прилагается индивидуальная личность, включая линзы, имитирующие радужную оболочку глаза и напыленные отпечатки пальцев. Это спец высокого класса. - Ну да, и стреляет отменно. – Заметил Гуревич. – Прямо какой-то самородок. Но этого и следовало ожидать, верно? Покушение на Государя, это вам не банку консервов открыть. Тут кто попало не подходит. Кстати, жрать охота, сил нет. - Как закончим, сходим перекусить. – Пообещал Павлов. – А сейчас давай-ка, вернемся к уличным камерам. Есть какие-то совпадения с описанием? - Есть, как не быть. В интересующий нас промежуток времени по Гороховой прошло двадцать три человека. Из них под описание нашего Игнатьева с учётом имеющихся параметров подходят аж семеро. Но сам понимаешь, ночное освещение… В общем, вот это – самые лучшие ракурсы. Гуревич вывел в сферу нечёткие кадры. Действительно, эти полуночники чем-то походили на подозреваемого, но качество съемки было отвратительным. Павлов снял очки и помассировал глаза. - Нет, так мы далеко не уедем. Эти стоп-кадры бесполезны. У тебя есть видеозапись уличных камер? - Разумеется. - Давай-ка, Фёдор Леонидович, прогони всех через фильтры. Меня интересует алгоритмика походки. А я покуда возьму разрешение на просмотр городской базы. - Ясно… уже прогоняю. – Пробасил бородач, тыкая толстыми пальцами в вирт-клавиатуру. Несколько минут мужчины работали молча. Павлов закончил первым. - Есть. Нам открыли доступ. Что там у тебя, Федор Леонидович? - Ещё немного… темно же, зараза. Знаешь, Андрей Афанасьевич, с этим «историческим обликом столицы» всё-таки надо знать меру. Ладно, я понимаю, городская планировка, архитектура там… Но что это за освещение, как будто на Древней Земле? Ночью сам чёрт ногу сломит. А мы, значит, мучайся, лови в такой… о! Получилось. В сфере появилось семь схематических изображения человечков. Человечки бодро шагали вперёд. - Отлично. – Павлов с сухим шелестом потёр руки. – Попробуем разыскать этих господ в архиве записей камер с Гороховой. А лучше сразу по квадрату. Гуревич азартно хакнул, принимаясь за дело. Ограничив сектор поиска двумя кварталами от дома генерала Ланского, следователи ввели годичный период поиска, рассудив, что покушение на государя вряд ли готовилось в течение одной недели. Мощные процессоры генеральной прокуратуры не подвели. Сопоставив десятки тысяч записей, они выделили те, на которых присутствовали люди с одним из семи заданных алгоритмов походки, отыскали ракурсы, позволяющие произвести авторизацию, и вывели результат в сферу, парящую в центре кабинета Павлова. Двое из семерых потенциальных подозреваемых на Гороховой более не появлялись. Их Павлов оставил «про запас». Из оставшихся пятерых трое оказались местными жителями: они регулярно попадали в поле зрения камер. Система легко их опознала и соотнесла с паспортными данными и адресами. Еще один из семерки регулярно возвращался по Гороховой после работы: две недели в утреннюю и две – в вечернюю смену. Его данные также не вызывали подозрений. И, наконец, седьмой. Этот появлялся нечасто, нерегулярно, чаще всего поздно вечером либо ночью. К счастью, летняя ночь в Санкт-Петербурге – понятие весьма условное. Достаточная освещённость позволила системе получить портрет подозреваемого в максимально возможном для уличных камер разрешении. Этого оказалось достаточно для опознания. Игнатьев Семён Макарович, по специальности – инженер-электронщик, работает частным образом, занимается ремонтом домашних вирт-систем,в Санкт-Петербурге проживает, если верить документам, более десяти лет. Место пробуждения – системный центр Тифлис.Домашний адрес: микрорайон 8, дом 126, апартаменты 387. - Ну вот, Федор Леонидович, а ты боялся, что у нас ничего не будет – Павлов потянулся, вытянув руки в замке над головой, с удовольствием хрустнул суставами. – Посылай группу захвата. - Рано радуешься, Андрей Афанасьевич, – Пробормотал бородач, переправляя данные Игнатьева дежурной бригаде с грифом «Безотлагательно. Дело чрезвычайной важности». – Ставлю месячный оклад, ничего там не будет. Один, как говорится, журавль в небе. Да и то не понятно, на какой планете. - Думаешь, он уже сбежал? - Я бы на его месте точно сделал ноги. Он же понимает, что мы тут всё вверх дном перевернём, – рассудительно ответил Гуревич. - Может и так… но мне кажется, он здесь. Ты, друг мой, посмотри на это дело с его точки зрения. - И какая же у него такая точка зрения? На плаху невтерпеж, что ли? – бородач упорно держался своих консервативных позиций. - Нет, Федор Леонидович. Этот паук плел паутину не один год, можешь мне поверить. Думаешь, сейчас, после одной неудачи он бросит всё на произвол судьбы? Нет, сударь мой, так поступают шакалы. А этот зверь будет драться. Он обязательно попытается дать сдачи. По крайней мере, я на это рассчитываю. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ БЕЛОУСОВ Это было упоительно. Нет, не так. Что за пошлость, в самом деле. «Упоительно» – так можно сказать про ночь с дорогой проституткой. А Наташа… то, что происходило между ними под пологом целомудренной ночи, это было по-настоящему. Как будто только в эти моменты они и жили, а всё остальное, что было до того, или что будет после – лишь иллюзия, блеклая иллюстрация. Хотя… чувство победы в битве, наверное, не менее яркое. Этого чувства он пока не изведал, но не сомневался, что оно будет таким же обжигающим, ярким и всепоглощающим. Петр стоял под душем, с наслаждением впитывая разгоряченным телом желанную прохладу. В их первый раз Наташа юркнула в душ вместе с ним, но попав под ледяные режущие струи, придушенно пискнула и рассерженной кошкой умчалась обратно в спальню. Что ж, правильно сделала. Её нежная, шелковая кожа не приспособлена для таких испытаний. Честно говоря, даже в момент наивысшего наслаждения Петр контролировал себя, чтобы ненароком не сломать в своих медвежьих объятиях доставшееся ему хрупкое сокровище. Жесткие струи били в плечи, разминали мышцы, смывали пот. Ледяная питерская вода напоминала времена учебы. В душевой училища вообще отсутствовали краны горячей воды. Жарко было лишь в парной. Из неё разгоряченные курсанты выскакивали красные от жара и окутанные облаками пара. А дальше – кому что больше нравилось. Кто вставал под трехградусный душ, лезвия которого, казалось, вспарывают кожу. Другие ныряли в глубокий бассейн, на поверхности которого неторопливо покачивались прозрачные льдинки. А третьи, и в их числе Петр, предпочитали по старинке бросаться в пушистые, манящие чистейшей белизной сугробы, которые на широте училища встречались в изобилии десять месяцев в году. Жар, туманящий голову, понемногу спадал. Петр блаженно потянулся, подставляя под водяной массаж спину. Внезапно на запястье завибирировал вирт. «Кого еще несёт в двенадцать ночи?» – недовольный Петр принял вызов в звуковом формате. - Петр Ильич? – заискивающий голос показался знакомым. Впрочем, звонящий не стал продлевать интригу. – Это Вениамин… Филиппов, вы меня помните? Ничего себе! Венечка. Другого времени не мог найти. - Конечно я вас помню, Вениамин, – сухо ответил Петр. – Чем обязан? - Я должен сказать вам нечто очень важное и срочное, тет-а-тет. Это касается вас… То есть, вас и Наташи. Некоторым образом. Петр, накинув халат, вышел из душа, но не стал выключать воду. Шум должен был заглушить голоса. Вениамин был явно взволнован, если не сказать напуган. Голос дрожит, речь спутанная. Петр автоматически «включился». - Я слушаю. - Я не могу сказать ничего конкретно, я связан честным словом. Как благородный человек… Но я хочу вас предостеречь. - Предостеречь от чего? – Петр нахмурился. - Не могу сказать. Но поверьте, это очень, очень важно. В прошлый раз я вел себя… неподобающим образом, а вы проявили ко мне милосердие. Я хочу отплатить вам тем же. - Что-то я никак не возьму в толк, о чем вы, – Петр подпустил нетерпения в голос. – Это не может подождать, скажем, до завтра? - В том-то и дело, что нет. Позвольте мне досказать. Петр Ильич, если вам дорога Наташа, не ходите завтра на службу вашим… обычным путем. Вызовите извозчика, служебную машину, что угодно. - Я право не понимаю. Что вы несете, Вениамин? Вы, часом, не пьяны? Извольте объясниться, сударь. - Да что же вы за упрямец такой! – в голосе Вениамина зазвенело отчаяние. – Я же сказал вам, я связан словом! Единственное, что я могу сделать, это предостеречь вас. Прошу вас, заклинаю, один-единственный раз измените своей привычке и живите потом с Наташей долго и счастливо! Неужели это так сложно?! Петр задумался. Вениамин явно не шутил. Молодой офицер разбирался в интонациях голосов. Этому будущих разведчиков учили не один год. Вениамин говорил искренне. И, судя по интонации, балансировал на грани истерики. Видимо, что-то его смертельно напугало. Похоже, предупреждая Петра, художник прилично рисковал. - Я вас правильно понял, Вениамин? Если я пойду своим привычным путем, произойдёт что-то нехорошее? - Один раз. Большего я не прошу, – упрямо повторил Вениамин. – И заклинаю вас, никому не рассказывайте о нашем разговоре. Это всё, о чем я прошу. Один раз! Ради Наташи, сделайте в точности, как я говорю. Докажите, что вы её любите! Петр помолчал. В его голове начала брезжить сумасшедшая догадка. Как сказал Дубравник, случайностей не бывает. - Хорошо, Вениамин. Раз это кажется вам настолько важным… - Мне не кажется! – почти выкрикнул в трубку художник. - Но учтите, господин Филлипов, потом я потребую у вас объяснений. - Хорошо, хорошо! Всё что угодно, только Бога ради, сделайте, как я говорю! Вы обещаете? Петр посмотрел в зеркало. Его двойник ответил ему тяжелым взглядом. В нем не было страха. Напротив, в нем светился азарт охотника, почуявшего добычу. - Ладно, Вениамин. Я вам верю. - О Боже! Вы даже не представляете, какой груз сняли с моей души! – проблеял художник. - В таком случае, давайте созвонимся завтра, в шесть вечера. Я как раз закончу смену. И тогда вы расскажете мне всё, – предложил Петр, включаясь в игру. - Как вам будет угодно, – с готовностью согласился Вениамин. - В таком случае, до завтра. Петр механически вытерся жёстким полотенцем. Все его мысли занимал странный звонок. Накидывая толстый белый халат (подарок Наташи), в котором он чувствовал себя огромным кроликом, юноша все еще сомневался в верности принятого решения. Но потом вспомнил, с каким снисходительным видом на него смотрели подчиненные Павлова, как они, чуть ли не прямым текстом, просили его не мешаться у них под ногами. Насколько понял Петр, исподволь наблюдая за работой сыщиков, их успехи оказались более чем скромными. Что ж, похоже, сейчас у него появилась возможность утереть им носы. Позавчера Петр предотвратил покушение на императора. И теперь Венечка, который вместе со своим дружком Кириллом чуть из штанов не выпрыгивали, демонстрируя Петру свою оппозиционность, в панике звонит ему и умоляет сменить маршрут. Как военный, Петр прекрасно понимал, что это означает. На практических занятиях по диверсионной работе и на многочисленных учениях он и сам не раз устраивал засады на пути конвоев или патрулей. При этом залогом успеха служило изучение маршурутов целей. Очевидно, сейчас в роли цели выступает он, Петр Белоусов. А в засаде будут сидеть дружки Дифенбаха, очевидно, решившие поквитаться с виновником своих неудач. В том, что это именно люди покойного Дифенбаха, Петр не сомневался: других врагов в столице он пока ещё не нажил. Белоусов быстро оделся. Вениамин с его травоядной психологией, не смог придумать другого варианта, кроме бегства. Но Пётр – из другой породы. Как говорил ему Николай Осипович еще в госпитале: «Люди, Петруша, бывают двух типов – Львы и овцы». Татищев был прав. Петр был львом. И теперь настало время охоты.