Вернувшись на дачу, Данилов вошел в вирт-сеть, чтобы оценить масштабы катастрофы. Камеры показали неутешительную картину. И в «Грустной селедке», и в квартире купца Кузнецова вовсю хозяйничали люди Павлова. Это плохо. Очень плохо. Данилов представлял, как работают квантовые процессоры следственного управления. Скорее всего, у следователей есть фоторобот Игнатьева. Теперь к нему добавился фоторобот Кузнецова. А значит, на их основе уже выявлены ключевые точки и построен граф, описывающий его физиономию во всей красе. Скорее всего, эта физиономия уже объявлена в розыск. Ищейки прокуратуры Данилова мало волновали. За годы подпольной работы он научился виртуозно ускользать от шпиков. Данилова озадачивало другое. Константин Евгеньевич оставил достаточно улик, позволяющих однозначно связать покушение на государя с коммунистами. По идее, сейчас по всему Санкт-Петербургу должны идти повальные аресты членов РКП, разгром всей их сети. Но, по сведениям из заслуживающих доверия источников, о компартии в ведомстве Юнусова никто даже не заикается. Значит, улики пропали. Или следователи их почему-то скрывают. Зато жандармы по указанию прокуратуры вовсю хватают людей, хоть шапочно знакомых с активистами ячейки Арцеулова. То есть, они знают, что «тайное подразделение оперативников РКП», каковыми почитают себя Арцеуловцы, на деле не имеет отношения к компартии. Спрашивается, откуда? Об деталях операции было известно лишь резиденту Союза Миров и Лукину. Союзу Миров не выгодно уничтожать улики, ведущие к коммунистам. Это поставит под удар их самих. Значит, остаётся Лукин. Видимо, увидев, какие силы пробудило неудачное покушение на Павла, этот слюнтяй перепугался, явился в прокуратуру с повинной и разболтал там всё, что знал. Что же, это несложно проверить. Через вирт Константин Евгеньевич подключился к системам наблюдения катера на гатчинском космодроме. Того самого, о котором он специально рассказал Лукину во время ночной встречи на островке. Возле катера, делая вид, что полностью поглощены работой, маячили молодые здоровяки в форме уборщиков. Комбинезоны «уборщиков» выразительно оттопыривались как раз там, где было удобно спрятать ручной игольник. Значит, он не ошибся. Виноват Лукин. Из-за него всё пошло прахом. Значит, охота идёт уже не на инженера Игнатьева, не на купца Кузнецова, а на самого Данилова. Что же, господа. Настоящему артисту всегда льстит внимание публики. Раз так, пора бежать: метаться по столичной планете со стаей голодных волков на хвосте – самоубийство. Бежать, бросив всё, что строилось годами. Спасаться. Это всё, что ему остается. Данилов сжал кулаки. Ногти впились в ладони. Нет, подумать только! Вместо того, чтобы править миром, он вынужден скрываться! И из-за кого?! Кто смог расстроить его планы? Может, какой-нибудь фантастически одарённый режиссёр, затмевающий своим дарованием всех прочих? Этакий сверхчеловек? Нет, ничего подобного! Его спектакль расстроили трусливый персонаж Лукин, обменявший свою жизнь на его, и наглый мальчишка Белоусов, умудрившийся заманить Арцеулова в ловушку! Жалкие статисты, черви, ничтожества! Да как они посмели вмешиваться в его великую пьесу?! Раздавить ничтожных персонажей, уничтожить, испепелить! Пламя неутоленной ярости жгло изнутри. Данилов расстегнул куртку, рванул рубашку – посыпались пуговицы – и подставил тело ледяному дыханию ветра. Закрыть глаза. Выровнять дыхание. Успокоиться. Вдох. Покой. Выдох. Покой. Вдох. Покой. Выдох… Приступ паники, который сам Данилов счёл вспышкой гнева, наконец, прошел. Обессиленный, подпольщик сел на гладкий холодный камень. Сегодня он проиграл. Бывает. Ничего страшного. Это всего лишь спектакль. Обычный спектакль. Да, премьера закончилась провалом. Значит, надо сменить труппу и декорации, только и всего. Его главные активы, острый ум и непревзойдённый режиссёрский дар, остались при нём. А успех… да что – успех? Никуда он не денется, рано или поздно придёт. И не правда, что эти годы потрачены зря. Подумаешь, охранка разгромила его фальшивую партийку. Да гори она синим пламенем. Самое-то важное осталось! Весь заработанный капитал – в неприкосновенности, на анонимных счетах. С нуля начинать не придётся. Надо только улизнуть из западни. Вот о чём надо думать. Раз у следствия есть настоящий портрет Данилова, большая часть личин, имеющихся в его распоряжении, непригодна. Но не страшно. На морской даче, той самой, которая стала последним прибежищем хозяина «Грустной селедки», у Константина Евгеньевича имелось всё необходимое. Напыляемые отпечатки, линзы для обмана сканеров радужки, принтер для пласт-грима. Нужно изменить линию надбровных дуг, скул и подбородка. Кроме того, придется скорректировать форму носа и добавить косоглазие. Ненадолго, только чтобы выбраться с планеты. Для этого не потребуется пластическая хирургия, достаточно навыка работы с профессиональным гримом. Это в старину, как читал он в древних учебниках, у гримеров не было ничего, кроме красок, ватных тампонов и накладных носов из папье-маше. Современные технологии позволяют напылять объемный грим, практически неразличимый глазом. На эту работу Данилов отвел себе три часа. Большая роскошь, учитывая его нынешнее положение. Но его вид не должен вызвать подозрений, иначе всё пропало. Итак, первый пункт – облик. Вводя в принтер параметры выбранной модели, Данилов продолжал разрабатывать стратегию. Писать новую пьесу, которую он обязательно поставит. В прологе он с новой внешностью, под которую давно подготовлены документы и история, исчезнет из поля зрения прокуратуры и марксистской партии. А в финале вернется этаким Цезарем, под аплодисменты ликующего зала. О да. Иначе и быть не может. И – что важно – где-то в пьесе обязательно будет момент, где он сам, своими руками, расправится с обидчиками: сначала с двурушником Лукиным, а потом, на закуску, с самонадеянным поручиком Белоусовым. И уж Данилов постарается, будьте уверены. Этот эпизод станет таким, что наиболее впечатлительных барышень придется выносить из зала. Отрегулировав свет, Данилов принялся накладывать грим. Борода, скрывающая подбородок, надбровные дуги, состаренная кожа, форма носа, правый глаз немного косит… Спустя три часа почтенный пожилой ювелир Менахем Мендл Кац, взмахнув полами чёрного лапсердака, неожиданно резво для своего возраста перемахнул через ограду и покинул скромный домишко на окраине дачного поселка. Под покровом ночи, никем не замеченный, он добрался до спрятанной в рыбацком сарае авиетки-универсала для трёх сред. Едва слышно загудел двигатель, и универсальное суденышко, не включая огней и не вступая в контакт с транспортной системой, мягко прошло над самым песком и с легким плеском погрузилось в темные воды залива, направляясь к прибалтийскому сектору планеты. Еще через пять часов Менахем Мендл уже вовсю ругался через вирт-сферу с диспетчером небольшого космопорта Клайпеда–главный. Диспетчера звали Андреас, и он служил всего третий год. - Послушайте старого человека, юноша! – кипятился пожилой ювелир, ожесточенно жестикулируя. – Ни у меня, ни у вас нет времени на пустые разговоры. Через два дня начинается аукцион камней на Сибири-1. Вы знаете, что такое аукцион камней? Нет? Так я вам расскажу. Аукцион это вам не какой-нибудь луфт гешефтер[3]. Это настоящий гройсе[4] бизнес. Тут главное, не опоздать, а то всё, что вам останется, это дрэк мит фэфер[5], простите мою прямоту. И поверьте старому еврею: Если я вернусь в Вильно с пустыми руками, надо мной будут смеяться даже дворовые собаки, не говоря уже о моей драгоценной супруге, чтоб она была здорова! Диспетчер терпеливо слушал, кивал и пытался вставить в непрекращающийся монолог хотя бы словечко. Куда там! Вредный старикашка, сверкая огромными очками в роговой оправе, тарахтел, как старый движок, и не было никакой возможности остановить его хоть на секунду. За соседними пультами уже начали похохатывать, наблюдая бесплатный спектакль. И даже красавица Инга посмотривала на юного диспетчера совсем не с тем выражением, которого он терпеливо добивался последние полгода. «Откуда он только взялся, этот старый пердун! – с сердцем подумал Андреас. – Теперь меня будут дразнить целую неделю!» На самом деле особых причин задерживать вылет кораблика ювелира не было. Документы у господина Каца в полном порядке, все разрешения на месте, единственное, чего не хватает – справки о последнем прохождении контроля службы безопасности. С другой стороны, судя по документам, старикашка проходил эти проверки раз сто, летал туда-сюда годами, правда, в основном из космопорта Вильно, но мало ли почему на этот раз он предпочел Клайпеду? В общем, требовать, чтобы он ставил свое корыто на долгосрочную стоянку и отправлялся за разрешением, было совершенно ни к чему. - Вы, юноша, еще мало прожили. Вы даже слов таких не знаете, какими встретят бедного старого Каца… – монотонно бубнил проклятый старикашка. Андреас беспомощно оглянулся на начальника смены, рябого Витаса. Давясь смехом, Витас махнул широкой ладонью. Андреас обрадовано обернулся к пульту. - Хорошо, хорошо, господин Кац. Из уважения к вашим сединам, я даю добро на вылет. Ваше стартовое окно – 437А-18. Старт – через восемь минут. Менахем Мендл осекся на полуслове, так и не успев досказать, какие именно обидные слова будет говорить ему мадам Кац, если он вернется с Сибири-1 с таинственным «дрэк мит фэфером» вместо камней. - Искренне благодарю. Я знал, что вы – порядочный и умный молодой человек, хоть и не аид[6]. – совсем другим тоном произнес ювелир. – Уверен, вас ждет большое будущее! За соседними пультами тут же жестами изобразили, какое именно будущее. Трепачи несчастные! Андреас, покраснев до корней волос, ввел коды кораблика ювелира в систему автоматического запуска и нажал кнопку подтверждения. Через восемь минут корабль Константина Данилова покинул столичную планету. А еще через шесть часов, благополучно миновав станции защиты в поясе Койпера, бесследно растворился в бездне пространства низкой реальности. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ БЕЛОУСОВ. Ну и денек! Сначала Гуревич засадил ему пулю промеж лопаток, потом этот допрос в следственном управлении. И кто знает, может, не вмешайся Николай Осипович, его бы до сих пор таскали с допроса на допрос. Вот ведь угораздило попасть между молотом и наковальней! Павлов, конечно же, мужик стоящий, но участвовать в его играх с отделом дознаний Петру вовсе не улыбалось. Нет уж, пускай сам как-нибудь расхлебывает свою кашу. Из-за всей этой чехарды он здорово опоздал на службу, явившись вместо восьми тридцати только к часу дня. Едва только он предъявил свой пропуск на входе, как караульный, сделав большие глаза, заговорщицким шепотом сообщил: - Велено передать, как вы появитесь, ваше благородие, чтобы прямиком шли к начальнику караульной службы. Новоиспеченный начальник, капитан Монастырский, был типом желчным и подозрительным. Казалось бы, ему благодарить нужно Белоусова за внезапное повышение, ан нет. Монастырский рассудил иначе: не в меру шустрый поручик, дескать, подсидел прежнего начальника, а значит, со временем подсидит и его самого. А капитан Монастырский не для того целых пятнадцать лет рвался из кожи вон, чтобы в конце концов загреметь в боевые части. Не для того прошел путь от дежурного офицера до начальника охраны Зимнего дворца, чтобы какой-то щенок ставил ему палки в колеса. Но явно проявлять свою антипатию к молодому офицеру капитан остерегался. Говорят, Белоусову покровительствует сам князь Татищев. Мало того, этот мальчишка уже умудрился удостоиться персональной встречи с каждым из августейших супругов. Монастырского прямо наизнанку выворачивало от зависти, когда он об этом думал: сам капитан еще ни разу за все 15 лет службы не удостаивался личной аудиенции с императорской четой. Правда, как-то раз он принес государыне Ольге Петровне забытый ею веер, и даже удостоился слов благодарности, но это, конечно, совсем не то же самое. Сегодня утром, когда Белоусов не явился к разводу, Монастырский обрадовался, как только пробуженный юнец. Наконец-то представился случай поставить выскочку на место! Даже весеннее солнышко засверкало для капитана ярче! Вирт поручика оказался заблокирован, и это тоже замечательно, потому что по уставу караульной службы офицер должен быть на связи круглые сутки. Это уже не просто выговор. Бери больше – это уже гауптвахта. А если повезет, с Божьей помощью удастся вытурить заносчивого поганца из дворца. Монастырский как раз смаковал воображаемую сцену, в которой Белоусов на коленях приползает к нему молить о прощении, когда раздался звонок из министерства юстиции, прямо из следственного отдела. Услышав, что дело касается Белоусова, Монастырский едва не завопил от радости. Ему представилось, что поручик ввязался ночью в какую-нибудь пьяную драку и сейчас сидит в карцере, опозоренный и, желательно, избитый в кровь. Но радость капитана продлилась недолго. Сухой голос какого-то чиновника безжалостно разрушил светлые мечты начальника охраны. Оказалось, поручик Белоусов вовсе не манкировал службой и, тем более, не оказался в кутузке за дебош. Поручик Белоусов, не много не мало, участвовал в важнейшей совместной операции службы армейской безопасности и следственного управления, причем играл в ней, чтоб ему, засранцу, провалиться, центральную роль, проявив чудеса храбрости! Следует ожидать, прозрачно намекнул капитану этот чиновник, что означенный поручик будет представлен к государственной награде. Как будто мало, что на первом году службы у этого прохвоста уже погоны полного поручика и Георгий на груди! Нет, решительно, нет справедливости под звездами! Куда только смотрят Высшие? Монастырский как раз растравлял рану, упершись неподвижным взглядом в окно, за которым голуби предавались весенним играм, когда завибрировал вирт и противный голосок секретаря–референта сообщил, что поручик Белоусов явился и дожидается его в приемной. «Зачем?» – чуть было не спросил Монастырский, но потом вспомнил, что сам приказал прислать к нему поручика, как только тот появится. Он отдал этот приказ еще до звонка из министерства и совершенно забыл отменить. И о чем теперь прикажете говорить с этим выскочкой? Придется импровизировать. - Проси, – распорядился Монастырский и, завидев входящего в двери поручика, выдавил из себя радушную улыбку. - Здравия желаю, Ваше высокоблагородие! – рявкнул Белоусов. – Желали меня видеть? - Хотел, хотел, – Монастырский сделал многозначительную паузу, решительно не соображая, что же говорить дальше. Паршивец стоял навытяжку и ел его глазами, как ни в чем не бывало. Наконец, Монастырский нашелся. – Ты бы, братец, заранее предупреждал, когда отправляешься геройствовать, –добродушно усмехнулся он. – А то я уж собирался объявлять тебя в розыск. - Виноват, Ваше высокоблагородие. Нахал еще и осклабился, как будто Монастырский его друг–приятель. - Ладно, – вновь посуровел капитан. – Раз такое дело, так и быть, сегодня заступишь после обеда. Все понятно? - Так точно! - Можешь идти. - Благодарю, Ваше высокоблагородие. Щенок лихо козырнул и, повернувшись на каблуках, был таков, оставив бедного капитана Монастырского изнывать от злобы и зависти. До начала дневной смены оставалось еще добрых два часа. За глаза и за уши: и поесть, и даже покемарить в офицерской комнате отдыха. «Все-таки Монастырский не так уж плох, – рассуждал Петр, направляясь в столовую для младших офицеров. – Ну да, он вечно хмурый, цепляется к мелочам. Но ведь и его можно понять: закончить училище, получить боевую специальность, а потом вместо настоящей службы годами гнить в тылу! Тут у кого хочешь испортится характер!» По дороге Белоусов спохватился. Ведь Наташа понятия не имеет, что сегодня он допоздна! Пришлось выходить на балкон, помеченный значком сомкнутых в пожатии рук: зона свободного доступа к сети. На наташином вирте работал автоответчик. Значит, вирт любимой отключен. Видимо, Наташа опять сидит на своем ученом совете. А тамошние правила совершенно нетерпимы к посторонним звонкам, прямо как в императорской резиденции. «Ладно, позвоню позже», – решил Петр, направляясь в столовую. Живот уже давно подводило от голода. Обычно ему нравилось играть в гурмана: меню Зимнего дворца, состоявшее, естественно, исключительно из натуральных продуктов, включало больше блюд, чем самый дорогой автоповар с расширенной программой. Но сегодня ему было не до изысков. Выбрав литовский холодный борщ, венгерский гуляш и пирог-расстегай с рыбой, Петр вооружился деревянным – под старину – ковшом с квасом и отправился за столик дожидаться заказа. Расторопная официанточка тут же поставила перед ним поднос с выбором солений: рыжики, квашеная капуста, огурчики и корзинка с хлебом утренней выпечки. Только не хватало ко всей этой красоте водочки, но в этом пункте правила были неумолимы: никакого алкоголя перед и во время дежурства. Эти дурацкие правила не ругал только ленивый. Ведь ясно, что придумал их какой-то штатский, не имеющий ни малейшего понятия о хомо беллум и особенностях их метаболизма. Так что офицерам приходилось довольствоваться квасом, киселями, морсами, чаями и кофеями. В предвкушении борща Петр отломал от буханки здоровый ароматный ломоть, и, подвинув к себе миску, с наслаждением употребил его с квашеной капустой. Он как раз расправлялся с рыжиками, когда, наконец, подоспел и холодный борщ. Густой, розовато-сиреневый, со свежей зеленью, с половинкой крутого яичка, с белоснежной сметаной в стаканчике, с обязательной разваренной картофелиной на блюдечке, он бы и сытого заставил взяться за ложку. А что уж говорить о Белоусове, у которого хлеб с квашеной капустой только разжег аппетит! Но не успел он съесть и половину тарелки, как вирт на запястье завибрировал в срочном режиме. И зачем только в столовой разрешен доступ! Петр со стоном отложил ложку и принял вызов, включив конфидент режим с трансляцией видео. Этакий намек на несвоевременность звонка. Звонил Гуревич. - Обедаешь? – с завистью спросил бородач, увидев натюрморт, красовавшийся перед поручиком. - Пытаюсь, – Петр выразительно покосился на тарелку. – Чем обязан? - Тут интересная штука получается. Только что Андрею Афанасьевичу звонил Юнусов. Слыхал о таком? - Краем уха. - Хорошо живешь, – вздохнул Гуревич. – Это наш шеф, генеральный прокурор. В общем, там про разное говорили… но я тебе не потому звоню. Юнусов предложил Андрею Афанасьевичу написать представление на награды за сегодняшнюю операцию. - Поздравляю, – пытаясь казаться любезным, проворчал Петруша. Борщ на глазах согревался, что для холодного борща смерти подобно. - Ты дослушай, Белоусов, – Гуревич бережно погладил свою гладко выбритую лысину. – Тут вот какая штука. Юнусов особо упомянул тебя. - То есть? – насторожился Петр. – В каком смысле упомянул? - Ну, в прямом. Ты, дескать, рисковал собственной жизнью ради поимки опасных преступников, и так далее. В общем, Павлов написал и, не поверишь, у него еще вирт не отключился, как от Юнусова пришло утверждение. Осталось провести через генштаб, думаю, сегодня-завтра тебе уже повесят какую-нибудь висюльку.